Александр Щёголев - Жесть
Марина внутренне содрогнулась, но все-таки спросила:
— Тяжело на плантациях?
— На плантациях хорошо-о, — мечтательно сказала больная. — Солнышко. Травка. Только крыжовник колется. Абасов строгий, но разрешает один огурчик съесть и горошек в карман насовать.
Дверь с табличкой «Бытовая» приоткрылась, оттуда осторожно высунулось бритоголовое существо, метнуло взгляд вслед удалившимся врачихам и выскользнуло наружу.
Это тоже оказалась женщина. Чрезвычайно колоритный типаж: здоровенная, квадратная, в обтягивающей драной майке и трениках. Полновесный бабец. На больших пальцах обеих рук вытатуированы синие перстни: один — с крестом в шестиугольнике, второй — с ромбом и непонятными меандрами. И на плече была наколка — восходящее солнце (синее, естественно). На бритой голове — шрам от трепанации.
— Ты первоходка? — спросила она.
Марина не ответила. Что тут ответишь, если ни «да», ни «нет» не подходят.
«Синяя» вдруг заговорщически подмигнула ей, ухватила за рукав джемпера и потащила за собой — прочь из отделения. Начмед, растяпа, бросила вход открытым.
— А можно? — глупо спросила Марина.
— Что не разрешено, то запрещено. Не бзди, я сохранная…
Пациентка завела ее за угол и прошипела:
— Курево есть? — ее трясло от нетерпения. Изо рта у нее несло чем-то ужасным.
Марина достала пачку сигарет, вытряхнула пару. Бабец сунула в рот сразу обе, щелкнула зажигалкой, мощно затянулась, на несколько секунд придержала дым в легких — и выдохнула с наслажденным мычанием:
— Ху-у-у…
— Что тут у вас за людоед завелся? — начала Марина разговор.
— Прямо так нежно протирает сладкий дым… У меня прям — по телу зуд пошел… — Она оскалилась и почесалась под мышками, не выпуская сигаретины из зубов. — Людоедом интересуешься?
— Да так… услышала случайно.
— Хорош беса гнать! «Случа-айно», как же… Погоняло такое у вертухая нашего — Людоед… У-у-у… — простонала она, затягиваясь. — А здесь-то — только «Приму» дают. С нее — хошь, не хошь — закоблишься[4]…
— Возьми еще, — протянула Марина пачку.
Аборигенка попыталась вытащить сразу несколько штук. Толстые, как сосиски, пальцы тщетно рвали целлофан и бумагу.
— Разнесло ветки… — прокомментировала она с гордостью. — Слышь, залетная, скажу я тебе про этого вертуха, хлеб с ним не ломала. Днями это было — на той ферме, куда наших вкалывать возят. Пока все охранники булки грели[5], он подловил одну вольняшку в курятнике, только хотел ей дурака загнать, так она ка-ак втерла ему промеж ласт! А он ее… б… за ухо — зубами! Кровищи… вальтанулся[6] покруче нашего… у-у-уххорошо… — она снова курнула, как бы ненароком взяв пачку с сигаретами из чужих рук и по-хозяйски засунув ее к себе в треники.
— Не, все не бери, — попросила Марина. — Оставь мне несколько.
По лицу бабца загуляла нехорошая ухмылка.
— Тебе-то за загородкой — новые даст… Поршень твой!..
Марина отрицательно покачала головой, натянуто улыбнувшись. Пациентка вдруг вытащила обе горящие сигареты изо рта и вставила их между пальцев правой руки, изобразив «козу»:
— А как Козя-Бозя ходит… Как зыбаря шурует…
Марина отскочила к стене.
— Стой спокойно! Отойди от меня!
Собеседница грозно надвинулась. Глаза у нее горели нездоровым азартом.
— Ссышь? Соска ментовская… А как нас с тобой — на одну хату!? А как шнифты[7] тебе прижгу?
— Стой спокойно! — вскрикнула Марина. — Стой, где стоишь!
Она неумело заслонилась. Нет! — думала она. Не может быть! Не в психушке, не здесь… Свет померк, остались только два красных уголька — то ли огоньки сигарет, то ли глаза полоумной бабищи… и что-то произошло, громыхнул чей-то ленивый басок: «Э, алё!» — и нет больше врага, корчится у противоположной стены коридора.
Санитар.
Спаситель. Крепко держит эту психопатку — одной лапой за нос, другой — за ухо…
— Чего чудишь?
— Не трогай ухо, дядька! — паниковала та, даже не пытаясь освободиться. — Ухо оставь! Не надо… Людоедик… ну, пожалуйста… только не меня, не надо…
Людоед?!
— Взяла у вас чего? — спросил санитар у Марины.
Женщины на секунду встретились взглядами.
— Не-не. Все нормально. Мы поняли друг друга.
— …еще и нежная… — с бессильной злостью бормотала пациентка, — сука…
Санитар отпустил ее.
— Подбери, — показал он вниз, на раздавленные сигареты. — И марш на отделение.
Через шесть секунд «синей» не стало. В коридоре остались двое. Марина молчала, терзаемая безотчетным страхом. Санитар (Людоед или все-таки нет?) был с виду совершенно нормальным — не слишком-то и крупным, не впечатляющим, если честно. Он сально подмигнул гостье, подбивая клинья под неожиданное знакомство, и явно собрался родить незамысловатый комплимент… но тут из-за угла вылетела начмед.
— Вот вы где?
Маленькое приключение закончилось.
Парни скучали на лестничной площадке возле психиатрического отделения №5. Они могли выходить за пределы поста, и даже имели право выйти на улицу — по согласованию с врачом, — поскольку, во-первых, попали сюда добровольно, и во-вторых, пока не числились больными. Их было четверо, и всем им как раз надо было доказать, что они самые что ни на есть больные.
Парни пытались откосить от армии.
Первый старательно мочился под себя. Второй героически не спал неделями. Третий выдавал себя за гомосексуалиста. Что касается четвертого… язык не поворачивается назвать вслух его гипотетический недуг.
Они покуривали и говорили за жизнь, когда мимо спускались две женщины. Стройненькая, в джинсах и свитерке, была незнакома. Зато другая… другую они знали и боялись. Большая была тетка — и в смысле габаритов, и в смысле власти. Вочеловеченная Администрация.
— Нельзя здесь дымить, — бросила медицинская начальница на ходу. — В наблюдательную палату захотели?
— Всё, уже не дымим…
— Да и не курим мы, а так, ветры пускаем…
Парни проводили взглядами покачивающиеся ягодицы. Собственно, покачивались только те, которые были плотно заджинсованы. Те, что под белым халатом, скорее колыхались, — на них не смотрели.
Явление столь редкого здесь изящества форм вдохновило приятелей сменить тему.
— Спортсменка… — вздохнул один.
— Не, шалава-шалавой… Упакованная только…
— Врачихой идет устраиваться…
— Хорошо бы — к нам, я б её трахнул, — подытожил тот, который числился гомосексуалистом.
На этом их вдохновение иссякло…
…Опять тянулись коридоры, лестницы и лифты.
— Похоже, главный врач меня не очень ждет? — съязвила Марина.
Накипело у нее.
— Ну почему? Федор Сергеевич попросил меня вас встретить. Он пока отсутствует, а у меня много дел. Надеюсь, вы не в обиде.
— У вас что-то произошло? ЧП какое-то?
— Ну почему? Всё в обычном режиме, ничего чрезвычайного.
Не считая чьего-то откушенного уха, подумала Марина.
Они вошли в коридор, интерьеры которого радикально отличались от всего, что было до сих пор. Хороший паркет, мягкие диваны, чистые стекла в окнах. Нормальные двери — без железа. Разве что на окнах обязательные решетки… Остановились перед табличкой: «Ф. С. Конов. Главный врач».
— Так что же с господином Коновым? — осведомилась гостья. — Есть смысл ждать?
— Он может быть в прокуратуре. Или в горздраве. Лично я склоняюсь к тому, что он уже в морге.
— В морге? В качестве кого? — неуклюже сострила Марина.
— Пока не знаем. Замену, во всяком случае, не прислали.
— Все-таки что-то случилось.
— А что с ним случится? — равнодушно сказала начальница медицинской части. — Работа у него собачья. Гоняют от стола к столу, а ты им руки лижи… — она пошла по коридору, оглянулась. — Дождитесь Главного, он хотел вас видеть… — она исчезла за углом.
— Как ему позвонить на мобильник? — запоздало крикнула гостья.
Поздно. Марина осталась одна.
Дверь кабинета была открыта. Внутри обнаружилась секретарша, которая знала о планах господина Конова Ф. С. не больше начмеда.
Что же делать?
Я сошла с ума, констатировала Марина. Медицинский факт. Только сумасшедшая согласилась бы на это задание. Так что здесь мне самое место…
С дальнего диванчика поднялся человек в заношенном спортивном костюме и подошел к ней. Худющий, лысоватый, невысокий, без определенного возраста. Вполне возможно, также и без определенного места жительства. Пациент, одним словом.
— Вечный, — сказал он с достоинством.
— Что — вечный? — напряглась Марина.
— Фамилия моя — Вечный. Паспорт не могу показать, он хранится в приемном отделении. Надеюсь, вы простите меня за то, что я представляю вам сам себя, но исходные данные таковы, что в текущий момент времени у нас нет возможности быть представленными друг другу по всем правилам.
