Джим Додж - Трикстер, Гермес, Джокер
— Ежу ясно — кто-то возит нас на самолетах, дает нам машины, документы и деньги. Говорит нам, что делать.
— Это АМО, — сказал Шеймус.
— Аммо? — не понял Дэниел. — То есть амуниция? Боеприпасы?
— Нет, хотя игра слов и наводит на мысль. «АМО» по латыни значит «я люблю», — он откинулся в кресле, подняв руки над головой, и слегка тронул затылок Эннели кончиками пальцев.
Ей хотелось оторваться от руля и обнять его, хотелось, чтобы он так же трогал ее везде, где пожелает, чтобы тепло его пальцев разливалось по шее, по бедрам, по животу, по соскам, по горлу. Смущенная, она слушала.
— AMO — сокращение от «Альянс магов и отщепенцев», или, как называют его некоторые члены, «Алхимики, маги и отщепенцы» — они утверждают, что первоначальное название было такое. Еще одна группа, небольшая, но шумная, настаивает, что АМО всегда расшифровывалось как «Артисты, Мифотворцы и Отчаянные». Наверно, вы уже поняли, что о происхождении и развитии АМО идут постоянные споры — в основном потому, что Ассоциация не хранит никакой информации о себе, вся информация должна быть открытой. А поскольку АМО запрещает практически все прямые упоминания своей деятельности и своих принципов, все открытые источники, то есть большей частью книги и музыка, прячутся за художественными образами, за метафорами. Впрочем, как бы ни расшифровывалась эта аббревиатура, АМО — тайное общество, хотя тайна большей частью общедоступна. Исторически это союз невольных нарушителей закона, отступников, анархистов, шаманов, мистиков, цыган, сумасшедших ученых, мечтателей и прочих маргиналов. Мне говорили, что изначально общество было создано для сопротивления разрушительной деятельности монотеизма, особенно христианства, которое боролось с алхимией как с язычеством и вынудило ее уйти в подполье. Мне удалось узнать (хотя я отнюдь не специалист в этом вопросе), что АМО существует как в высшей степени необязательный международный союз свободных духом людей и моральных ренегатов. Хотя основной закон там — свобода, граничащая с неопределенностью, но у ассоциации есть крепкий стержень.
— То есть? — спросил Дэниел.
— В каждой стране или регионе существует совет семи, так называемая Звезда. Члены его могут служить сорок лет или в любой момент выйти в отставку. Тогда кто-нибудь из Звезды назначает преемника, который должен быть одобрен всеми ее членами. Не знаю, чем еще занимается Звезда кроме общего управления и разработки специальных проектов. У каждого ее члена есть небольшой штат сотрудников, которые помогают ей работать на местности — я говорю «ей», потому что четыре из семи членов Звезды по традиции должны быть женщины.
— Мудро, — кивнула Эннели и с улыбкой взглянула на Шеймуса.
— А их может быть больше четырех? — спросил Дэниел.
— Больше — да, меньше — нет. Это имеет какой-то смысл?
— Наверно, — сказал Дэниел, не желая выносить окончательного суждения.
Не отрывая глаз от дороги, Эннели сказала:
— Похоже, мы держали дом для АМО? Да? Это на них мы работали?
— Улыбчивый Джек — помощник Вольты, одного из членов Звезды, так что твое предположение вполне допустимо. Только они не любят, когда говорят, что на них работают. Предпочитают говорить о естественном удовлетворении взаимных интересов и, как следствие, расширении ассоциации.
— Просто замечательно, — сказала Эннели. — А почему бы не сказать нам? Или не предложить вступить туда?
Шеймус поднял руки, шутливо защищаясь.
— Не спрашивайте меня, почему они поступают так или иначе! Все, что я знаю о политике приема новых членов, — к человеку можно обращаться с предложением только тогда, когда он готов, и говорить правду. В вашем случае, видимо, могли возникнуть сомнения насчет Дэниела — ведь вы будете вынуждены конспирироваться, если раскроется тайна членства в АМО. Это серьезный провал. Кроме того, члены АМО должны перечислять в пользу общества пять процентов своего дохода. Возможно, они не хотели обирать одинокую женщину. Эннели, ты сама достаточно времени провела на улице, чтоб усвоить одно правило: лучше знать только то, что тебе необходимо, и не больше того.
Не успела Эннели ответить, как Дэниел наклонился к переднему сиденью и спросил Шеймуса:
— Ты все время говоришь «они». Разве ты сам не вступил туда?
— Вступил. И вышел.
— И все-таки они тебе помогают?
— Это долгая история, — вздохнул Шеймус. — Я начинал контрабандистом. Сперва сигары и часы, потом наркотики, потом золото. Из всех предметов моих занятий только оно целиком занимало меня самого. Когда увидел первый слиток, в крови будто взошло солнце. Я тогда работал во Флориде — еще очень молодой, честолюбивый, изобретательный, у меня был особый талант провозить контрабанду из пункта А в пункт Б. Делал все надежно, без лишних разговоров, кучу денег зарабатывал. И в отличие от большинства контрабандистов не спускал их на наркотики, яхты и роскошных женщин. Развлекался, конечно, но на порядок скромнее, чем позволял доход, ведь даже самого лучшего контрабандиста может постичь неудача.
В какой-то момент капитал мой достиг очень солидных сумм, но еще больше скопилось сомнений, что везенье продолжится, и я уже подумывал о выходе из дела, когда мне нанес визит некто Ред Лаббак. Он был главный перевозчик на севере Мексиканского залива, я ждал от него каких-то деловых разговоров, и очень удивился, когда Ред стал рассказывать об АМО. Предложение было прямым и честным, как и сам Ред: я получаю возможность пользоваться благами Ассоциации в обмен на ежегодный взнос, пять процентов дохода, который платится совершенно свободно — никаких сборщиков, никаких проверок, никаких вопросов. Преимущества членства в АМО (Ред их подробно описывал, а я перечислю лишь в общих чертах) — это техническая и юридическая помощь, сеть умелых и надежных людей, пользование инфраструктурой и оборудованием — от надежных домов до машинных цехов, доступ к данным разведывательных служб (правда, как сказал Ред, в исключительных случаях) и обучение, развитие способностей и талантов. Ред не давил на меня, но я привык к независимости, да и все равно решил бросить контрабанду, так что не видел смысла вступать в какую-то странную организацию с туманными посулами необычных возможностей и всеобщей поддержки. Весьма польщен, сказал я Реду, но отвечу, пожалуй, дружелюбным отказом. Со своим бостонским ирландским акцентом я вряд ли воспроизведу гнусавый сельский выговор Реда, но то, что он мне сказал, и сейчас помню наизусть. «Слышь, сынок, контрабанда твоя нам без надобности. Она только заработок, да и тот в любой момент может накрыться. Чего мы на самом деле хотим от тебя — это чтоб ты поехал изучать драгоценные металлы с Джейкобом Хиндом. Ты по молодости лет небось и не слыхал о таком, а на наш взгляд он чертовски хороший учитель, прям-таки мастер. Тебе о металлах ни в жисть столько не выучить, сколько он уж успел позабыть. Одно плохо — Джейкоб Хинд разменял девятый десяток. Ты можешь стать его последним учеником».
И я попался. Как я уже говорил, драгоценные металлы меня тогда очень заинтересовали, а контрабанда все больше и больше казалась ненадежной. Контрабанда, в конце концов, лишь работа, какой бы рискованной и прибыльной она ни была. А работа рано или поздно надоедает. Так что я вступил в АМО, и через три месяца уже сидел на острове в заливе Пьюджет-Саунд — одинокий преданный ученик Джейкоба Хинда.
— Ты там учился как в обычной школе? — спросил Дэниел.
— Нет, на современную школу это было совсем не похоже. Если с чем-то сравнивать — я был подмастерьем, как в старину.
— Мам, помнишь, — Дэниел тронул Эннели за плечо, — мы как раз об этом читали месяц назад?
— Конечно, читали. Подожди, пусть Шеймус закончит.
— Джейкоб Хинд был хороший учитель? — спросил Дэниел то ли наперекор матери, то ли чтобы вызвать Шеймуса на продолжение.
— Хороший учитель? Это хороший вопрос, хоть я и не могу на него ответить. Сперва я думал, он совсем выжил из ума — полоумный полудатчанин-полуангличанин, вечно нес какую-то чушь, если увлекался. И увлекался частенько. Почти все время бормотал по латыни, а когда все же переходил на английский, выражался одними метафорами. «Самый драгоценный камень, Шеймус, это горящая река». «Тот, у кого есть и мужские крылья, и женские, — источник нового вещества». Латынь его, наверно, тоже была сплошными метафорами. Во всяком случае, я туго понимал его уроки. Зато у нас была отличная металлургическая лаборатория и еще лучшая библиотека, хотя опять же, половина книг была на латыни и греческом. Я только начинал понимать его методы и его самого вместе с ними, когда он внезапно скончался от сердечного приступа.
Шеймус вздохнул и немного помолчал.
— Тогда я и сжег руку. Его сердце отказало прямо у лабораторного стола. Мы ставили опыт с преобразованием металлов, Джейкоб вдруг пошатнулся, схватился за стол и задел тигель с расплавленным серебром, которое вылилось мне на руку. Мгновение я был в шоке, еще до того, как нахлынула боль. Джейкоб с силой схватил меня за плечи, притянул к себе, как пушинку, дрожа, стараясь вдохнуть побольше воздуха, и прошептал: «Верни их в девяносто второй…»
