Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
— Мартышка, — говорит вдруг Папа, — я хочу предложить тебе одну интересную вещь!
— Да-да, — говорю я и радуюсь, потому что «интересная вещь» — это же очень интересно!
Папа берёт меня на руки, сажает на Бабусину кровать, а сам садится рядом.
— Я хочу предложить тебе вступить в одну должность, — говорит он, — называется она Матрос в отпуску.
Название мне нравится, но я не знаю, что это такое, и спрашиваю у Папы. Папа мне рассказывает про море, корабли — у нас дома есть корабль-линкор, — про матросов, какие они всегда мокрые, смелые и сильные и какая у них трудная жизнь! Они долго работают, а потом идут в отпуск — это значит, что они уходят с корабля, больше не работают, и вот тут у них начинается очень интересная жизнь! Я говорю Папе, что я согласна быть Матросом в отпуску, и спрашиваю: а что я буду делать?
— Вот это и есть самое интересное, — говорит Папа. Он берёт одну из Бабусиных подушек, ставит её к стенке, сажает меня к этой подушке, и я получаюсь около двух подушек — у меня за спиной подушка и под рукой подушка. — Ты будешь здесь сидеть и за всем наблюдать, наблюдать — это значит смотреть, — объясняет он.
— В общем, ты будешь Матросом в отпуску! Я никогда ещё так не сидела и никогда не была Матросом в отпуску. Папа мне улыбается, встаёт с кровати и пускает Железную дорогу. И как всё поехало, поехало — и светофор горит, и стрелка переключается! У Бабуси высокая кровать, и всё, когда отсюда смотришь, получается совсем по-другому — это очень интересно!
Поезд уже проехал несколько раз, и ещё не было ни одной аварии. Я уже давно сижу, и мне хочется немножко попрыгать на кровати, потому что мне что-то неудобно, где, не знаю. Но прыгать нельзя — я Матрос в отпуску, а он должен сидеть и за всем наблюдать! И я тогда то одну ногу подниму, то другую, то на один бок лягу, то на другой.
Мне везде неудобно. Если встать и попрыгать, сразу станет удобно. Но встать я не могу, потому что я «вступила в должность». Я теперь Матрос в отпуску. И я должна сидеть!
Я очень долго Матрос в отпуску, и мне становится так душно, как в стенном шкафу, когда там мало дверь открыта. И вдруг — поезд остановился. Папа снимает меня с кровати, ставит на пол и говорит:
— Ну вот, всё, игра закончилась — ты теперь больше не Матрос в отпуску!
— Спасибо, — говорю я Папе.
Бегу в коридор и прыгаю там и бегаю. Останавливаюсь и думаю: как хорошо, что я больше не Матрос в отпуску! И ещё думаю: не хочу больше быть Матросом в отпуску! Не буду!!!
Папа скоро приедет
Я проснулась и сразу очень обрадовалась, потому что вспомнила — сегодня воскресенье и нас с Эллочкой поведут на «ВэСэХаВэ», и там мы будем кататься на лодке! А Бабуся вчера вечером сказала:
— Вавочка, — она так называет Мамочку, — как же так, вы собираетесь катать детей на лодке, но они ещё очень маленькие, они не умеют плавать, а что, если лодка опрокинется?
— Ничего страшного, — говорит Мамочка, — мы с Жоржиком, — она так зовёт Папу, — хорошо плаваем. Схватим каждый по ребёнку и поплывём к берегу!
И все, кроме Бабуси, стали смеяться и хохотать, потому что это очень смешно — «схватим каждый по ребёнку»! А Бабуся рассердилась — она очень редко сердится — и сказала: это «легкомыслие»!
Эллочка с Анночкой уже встали — сейчас умоюсь, оденусь… поедем на «ВэСэХаВэ» — мне это очень нравится! Бегу в коридор. Там Мамочка и Бабуся дверь на лестницу запирают. Я кричу «Доброе утро!» и спрашиваю:
— Мамочка, мы когда поедем на лодке кататься?
Мамочка говорит:
— Нинуша, мы не поедем.
— Почему? — спрашиваю.
— Потому что война началась, — говорит Мамочка, и они с Бабусей идут в столовую.
Я думаю: ну война — не знаю, что такое, — если не поедем в это воскресенье, тогда поедем в другое воскресенье. А сейчас пойду и поговорю по телефону — у нас есть детский телефон! Один телефон висит в нашей комнате, над Эллочкиной кроватью, а другой телефон висит на стене в столовой. Сейчас найду Эллочку и мы с ней будем говорить по телефону.
Эллочка сидит на кухне и ничего не делает. Я спрашиваю:
— Кто приходил?
— Дворник, — говорит Эллочка.
Я говорю:
— Пойдём по телефону поговорим?
Она:
— Нет, нет! — И идёт в столовую.
Я иду в нашу комнату, достаю из навалки своего Барбоса, он очень хороший — большой, чёрный, и, когда его гладишь, руке так хорошо!
Открываю глаза — темно, но где-то свет, я не понимаю, где я? Потом понимаю — я сижу на полу около ножки рояля. Кто-то идёт, я спрашиваю: а что такое? Мамочкин голос мне говорит: воздушная тревога, спи, Нинуша! Хорошо, говорю, и закрываю глаза.
Открываю глаза — темно, и слышу что-то противное громко воет и воет! Слышу Бабушкин голос: спи, деточка, спи, милая! Я закрываю глаза.
Открываю глаза — я у Бабуси на руках, на коленях, не знаю, где мы, мало света, и мне душно. Что, деточка? — спрашивает Бабуся. Душно, говорю. Сейчас, сейчас будет хорошо, говорит Бабуся и поднимает меня головой к себе на плечо. Я смотрю, и мне кажется, что мы в Красном уголке, я закрываю глаза.
Мы стоим около поезда — на настоящей железной дороге, около настоящего поезда. Мы едем в «эвакуацию»! Нам с Анночкой всё здесь очень нравится, и тётя Витя с дядей Зямой тоже стоят с нами. Тётя Витя подарила нам большую красивую книжку — она называется «Как Братец Кролик победил Льва», я её держу. На ней нарисован заяц в голубых штанишках, в руке у него шляпа — у Мамочки такой нет, — а Братец Кролик никого не боится, это сразу видно!
Мамочка говорит, что пора садиться в вагон, — вагон такой же красивый, как на нашей Железной дороге. Тётя Витя берёт меня на руки и целует — у неё мокрое лицо, забыла вытереть после умывания, у дяди Зямы щекочется борода. Папа высоко меня поднимает, улыбается и говорит:
— Мар-тыш-ка!
Я тоже ему улыбаюсь!
Мы идём в вагон и садимся — я, Анночка, Эллочка на одну скамейку, Бабуся и Мамочка на другую скамейку, перед нами, а между нами окно, и там стоят Папа, тётя Витя и дядя Зяма. В вагоне много народа — потом со всеми поговорю! И вдруг я очень хочу есть! Говорю:
— Бабуся, очень есть хочется!
Анночке тоже хочется.
— Сейчас, детишки, сейчас покормлю. — Бабуся вынимает из сумки салфетки, кладёт нам с Анночкой на колени, а Эллочка есть не хочет. Бабуся даёт нам яйцо и хлеб, я спрашиваю:
— А чай? — Потому что яйцо без чая проглотить нельзя — оно очень прилипает.
Бабуся расстраивается:
— Не знаю, детишки, будет ли сейчас чай.
Я ем хлеб, откусываю белый кусочек яйца и думаю: все говорят «война-война» — может, из-за этой глупой войны чая не дают?! И хлеб какой-то — не белый и не чёрный. Кусаю жёлтый кусочек от яйца и думаю: надо без чая проглотить! И проглотила. Потом съела всё яйцо и хлеб съела. Но было трудно!
Всё начинает скрипеть и дергаться — всё дёргается, дёргается, трясётся, стучит. Мамочка говорит:
— Девочки, поезд поехал, помашите Папе!
Я смотрю в окно, а там Папа бежит и улыбается. Мы с Анночкой машем ему, Мамочка тоже машет. Папа бежит, бежит, улыбается, ещё быстрее бежит и улыбается — так весело улыбается! И вдруг его нет! Я встаю на скамейку ногами и смотрю в окно — где Папа? — а в окне низко-низко!
— Эллочка, не плачь, Папа скоро приедет, — говорит Мамочка.
— Я не плачу, — сердится Эллочка, — мне соринка в глаз попала!
Я смотрю на Мамочку и не понимаю, почему она сказала, что Эллочка плачет? Зачем ей плакать? Папа бежал в окне такой весёлый, а потом просто не было, где бежать!
Москва — Свердловск
Как здесь всё интересно! Очень интересно смотреть в окно, там всё время всё другое: деревья, много деревьев — это лес, поля, маленькие-маленькие домики, коровы, маленькие люди. Мамочка сказала, что они такие же, как мы, только это далеко, и нам кажется, что они маленькие!
Когда мы долго смотрим в окно, Бабушка говорит нам: дети, пойдите погуляйте по вагону. И мы с Анночкой тогда идём, ходим по вагону, разговариваем, когда нас зовут поговорить — а кто-нибудь обязательно позовёт, — потом идём к себе и опять смотрим в окно. Иногда поезд останавливается, и мы с Мамочкой выходим из вагона — это называется «станция», это тоже очень интересно!
А потом паровоз воду набирает — это очень-очень интересно и необыкновенно!
Скоро вечер, и нас будут укладывать спать. Я спрашиваю у Мамочки:
— Можно мы пойдём в конец вагона? Там есть окно, а людей нет, и мы с Анночкой там немножко посмотрим в окно.
— Можно, — говорит Мамочка, — только недолго.
Мы идём в конец вагона и становимся у окна, а там большое, большое поле. Оно просто поле — и никого там нет. Едем-едем мимо поля, и вот я вижу, что посередине поля кто-то стоит — совсем непонятный, это не человек, но непонятно кто. Я разглядываю, разглядываю… этот непонятный вдруг оборачивается и смотрит-смотрит-смотрит своими зелёными глазами мне прямо в глаза! Я вздрагиваю и понимаю — это ВОЛК! Анночка тоже вздрагивает, показывает пальцем на волка и спрашивает:
