Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)
Мы идём в конец вагона и становимся у окна, а там большое, большое поле. Оно просто поле — и никого там нет. Едем-едем мимо поля, и вот я вижу, что посередине поля кто-то стоит — совсем непонятный, это не человек, но непонятно кто. Я разглядываю, разглядываю… этот непонятный вдруг оборачивается и смотрит-смотрит-смотрит своими зелёными глазами мне прямо в глаза! Я вздрагиваю и понимаю — это ВОЛК! Анночка тоже вздрагивает, показывает пальцем на волка и спрашивает:
— А кто это такой?
— Не знаю, — говорю я таким голосом, как будто мне всё равно.
— Это не волк? — спрашивает Анночка, и у неё очень испуганное лицо.
— Волки в лесу живут, — смеюсь я. А сама быстро думаю: он меня заметил, сейчас побежит за поездом, прыгнет к нам в вагон и…
— Пойдём к себе, — говорю Анночке, — Мамочка сказала, чтоб не долго. Пришли к себе. Бабушка сразу Анночке даёт что-то есть, а мне говорит:
— Сейчас, деточка, и тебя покормлю.
Тогда Мамочка говорит:
— Нинуша, сядь со мной.
Я радуюсь — мне так хорошо с Мамочкой! Сажусь рядом с Мамочкой, она меня обнимает одной рукой и спрашивает:
— Ну, что вы там увидели интересного?
Мне стыдно, что я вдруг стала такой трусихой, но всё равно я всё-всё подряд ей рассказываю, правда, очень тихо, чтоб никто не слышал!
— Нет, Нинуша, это не волк, — говорит Мамочка, — волки в полях не сидят, да ещё среди бела дня!
— А кто же тогда на меня посмотрел зелёными глазами? — спрашиваю.
— Это солнце блеснуло, — объясняет Мамочка, — отразилось от чего-то зелёного и блеснуло тебе в глаза.
— А что такое «отразилось»? — удивляюсь я.
— Ты мячик на пол кидаешь — он тебе в руки отскакивает, — говорит Мамочка, — а если ты бросишь на пол его не прямо, так он и отскочит не прямо — поняла?
— Про мячик, — говорю, — поняла, а вот про зелёные глаза — не поняла.
— Хорошо, — смеётся Мамочка, — с этим завтра разберемся! Но в глаза тебе блеснуло солнце — это точно!
Но мне хочется во всем разобраться до конца, и я спрашиваю:
— А кто же тогда в поле был?!
— Женщины работу свою заканчивали, сейчас они её закончат и пойдут домой ужинать и спать, — объясняет Мамочка. — И нам пора спать!
— Ма-моч-ка, — я говорю совсем тихим, тихим шёпотом, — а дверь у нас в вагон заперта?
— Заперта, — отвечает мне Мамочка тоже очень тихо.
— А ключ где? — спрашиваю.
— Ключ у проводницы, — шепчет мне Мамочка в самое ухо, тихо смеётся, обнимает меня и целует.
Бабушка даёт мне есть, я ем и радуюсь: дверь заперта, а ключ-то у проводницы!!!
В «эвакуации» темно
Мы приехали в «эвакуацию»! Город зовут «Свердловск», а там так темно, что даже Мамочку и Бабусю почти не видно, а только слышно! Мамочка говорит:
— Девочки, идите рядом с нами, не отходите, здесь очень темно.
Я вижу, что Мамочка вся чем-то обвешана, и в руках чемоданы, и Бабуся вся обвешана, и у Эллочки что-то в руках. Я говорю:
— Мамочка, дай мне что-нибудь понести.
Мамочка говорит:
— Здесь всё для тебя тяжелое.
— Я сильная, — говорю, — дай, пожалуйста!
Мамочка даёт мне что-то и говорит:
— Если будет тяжело, сразу мне отдай.
— Хорошо, — говорю.
И тут Анночка просит:
— Мамочка, и мне что-нибудь дай!
Мамочка даёт ей чайник — и мы идём. Я никогда такое тяжелое не носила, сначала в одну сторону вся согнулась, потом взяла в другую руку и в другую согнулась — хорошо, мы медленно идём. Я, наверное, не умею носить, и мне кажется, что со мной сейчас будет что-нибудь неправильное и в руках и в груди! Анночка рядом стонет, я её тихо спрашиваю: «Тяжело?»
— «Тя-же-ло», — говорит Анночка, она ещё маленькая, ей только два с половиной года. Надо что-то придумать, беру двумя руками и толкаю животом и ногами — вот так сразу легче стало!
И вдруг мы входим в длинный-длинный коридор! Здесь очень светло и стены блестят. «Возьми двумя руками и толкай животом», — говорю Анночке. Мы толкаем животом и ногами — так ещё можно немножко пройти! Выходим из коридора — и там опять темно! В темноте труднее!
Ой, как здорово! Мы остановились около чего-то большого — ничего не видно. Мамочка говорит, что мы сейчас на этой машине поедем к её «двоюродной сестре». Кто-то нас с Анночкой куда-то сажает, и мы едем. Едем, едем и остановились! «А я вас здесь целый час жду! Босая стою!» — голос такой же, как у Прабабушки, мне он не нравится! И зачем она «босая», думаю, тапочки бы надела. Идём немножко по ступенькам, и всё равно очень темно, наверное, во всей «эвакуации» темно! Входим в какую-то квартиру. Бабуся говорит: «Мне надо детей скорее спать уложить». А противный голос ей отвечает: «Ой-ой-ой, а у меня ещё ничего не готово!» Мамочка говорит: «У нас всё есть, сейчас тепло, можно на пол положить — было бы место».
Я просыпаюсь. Никогда я так не просыпалась, у меня всё везде чешется! Светло. Я сажусь, смотрю — рядом на простыне на полу спит Анночка, и на ней тоже простыня, а у стены спит Эллочка — на полу и тоже под простыней. Около двери на стуле спит Бабуся. Мамочки нет! И у меня всё везде очень чешется! Я смотрю вниз и вижу — по простыне и рядом по полу и по газете, на которой простыня лежит, кто-то ползает — я их не знаю. «Бабуся!» — я тихо-тихо её зову, она сразу глаза открывает, встаёт со стула и ко мне наклоняется и говорит так: «Ох!» Поднимает меня с пола и ставит на свой стул, быстро снимает с меня рубашку, берёт мои простыни и говорит: «Постой немножко, деточка, сейчас вернусь!» И уходит. Я стою и смотрю — комната маленькая, на полу спят Анночка и Эллочка, я на стуле стою — больше ничего, пусто. А по полу кто-то ползает — их много, очень много, я их никогда не видела и не знаю. Приходит Бабуся с простынями и метёлкой, надевает на меня рубашку, даёт мне простыни подержать, метёт метёлкой, с Анночки и Эллочки простыни снимает, немножко ими машет и опять метёт. «Кто они такие? — спрашиваю я. «Клопы», — говорит Бабуся. «Они плохие?» — спрашиваю. «Плохие», — кивает головой Бабуся, ставит метёлку в угол, берёт у меня простыни — одну кладёт на пол, потом меня на неё кладёт. «Спи, деточка, спи!» — и укрывает меня второй простыней. Я закрываю глаза.
Утром оказывается в квартире много людей: Мамочкина двоюродная сестра — мы должны звать её «тётя Нина», её дочка, тоже зовут Нина, Эллочка предлагает звать её Маленькая Нина, потому что она, как и Анночка, ещё маленькая, ей два с половиной года, а я уже большая — мне четыре с половиной! И тётя Нина, и Маленькая Нина мне не нравятся! Я спрашиваю у Эллочки — они ей тоже не нравятся. У них есть домработница, она большая и толстая — вот и всё! Потом есть старый пожилой старичок с бородой и в очках — он «профессор» из Ленинграда. У него такое лицо, как будто он сейчас будет плакать. А в комнате рядом с нашей живёт мужчина, у него сверху на голове нет волос, а сбоку — есть. Это очень смешно! В этой же комнате живёт женщина, Бабуся говорит, что она какая-то, это слово я не знаю, а потом — «красавица»! И ещё здесь живут тараканы и мышки! Тараканы мне понравились, а мышек я пока не видела. Мамочка говорит, что в нашей комнате — в которой мы будем жить — их очень много, их не надо бояться, они сами всех боятся! Но если с мышкой встретишься, её не надо гладить, она может укусить. «Пусть, — говорит Мамочка, — мышки живут отдельно и мы будем жить отдельно!»
Она уходит из квартиры. Бабуся подводит нас к окну нашей комнаты и показывает нам рельсы за окном, очень близко от окна.
— По ним паровоз ездит, — говорит Бабуся.
— Настоящий? — спрашиваю я и очень удивляюсь.
— Настоящий, — смеётся Бабуся. Мы прыгаем и хлопаем в ладоши: настоящий паровоз, как это хорошо!
Приходит Мамочка. Она несёт двух кошек, и одна кошка идёт рядом с ней. И ещё здесь на кухне живёт кошка — она вдруг приходит и подходит к Мамочке. «Сейчас я зайду в комнату с кошками, закрою дверь, — говорит нам Мамочка, — а мышки боятся кошек — и они сразу отсюда убегут». Мамочка быстро открывает дверь, входит в комнату со всеми кошками и закрывает дверь. И сразу за дверью что-то начинается — какие-то звуки, которые я не понимаю. А в прихожей с нами стоят тётя Нина, Маленькая Нина, Даша и какая-то «красавица» — и они все начинают пищать. Я смотрю на Эллочку, она тоже очень удивляется, ну чего они все стонут и пищат?! И тут тётя Нина говорит Бабусе, а голос такой противный, что слушать нельзя:
— Тётя Надя, а что, Вава мышей, что ли, не боится?
— Не боится! — Бабуся улыбается и спрашивает: — А почему их надо бояться? Мы легли спать в «своей» комнате. Там только один сундук — очень большой, высокий и красивый! Мы на нём спим — Бабуся у стенки, Анночка посередине, а я с краю. Мамочка сказала, что я уже большая, хорошо сплю и ночью с сундука не упаду. Мне это нравится! Эллочка спит на наших чемоданах и корзинке, у стены за сундуком. А Мамочка лежит с ней рядом на полу — мне это очень не нравится, я сижу на сундуке и смотрю на неё. Она машет мне рукой, снимает очки и кладёт их на пол рядом со своей маленькой подушкой! А мне так хочется ей что-нибудь сказать, и я говорю тихо:
