Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович
Подумав об Ольге, я решил, что, возможно, ее еще можно отыскать… Мысли эти не звучали здраво; Ольга казалась одной из самых непостоянных женщин, которых я когда-либо встречал на своем пути. Однако в данной ситуации она, возможно, была единственной, кто мог бы помочь. Я не ждал привязанности и каких-то внутренних, подсознательных отношений. Мне требовалось сиюминутное тело, мгновенное настроение, при котором женщина молча раздвинет ноги, не заботясь о таинствах вечной души. Казалось, что Ольга подходила. Но я не знал, как ее искать.
Я пытался вспомнить хоть что-то об Ольге, слышанное в колхозе или от Лаврова, могущее помочь выйти на ее след. И понял, что не располагаю абсолютно никакими сведениями: даже конкретным местом ее работы. Пришлось прибегать к крайней мере: позвонить Славке, с которым в последние месяцы практически не общались. Он не знал даже того, что я уволился с работы. Как быстро сделалась несуществующей наша прежняя дружба, когда мы дня не могли прожить без того, чтоб один не забежал к другому в сектор… Обо мне он слушал довольно равнодушно, а потом вдруг — чего до сих пор еще не бывало! — начала взахлеб рассказывать о Кате. Как она сейчас живет, как ей трудно, потому что муж придурок и козел и так далее. Я перебил его; мне была абсолютно неинтересна Катя — чужая беременная женщина, из-за которой я, кстати, покалечил свою руку и сломал себе жизнь. И еще именно она служила укором моего последнего идеалистического всплеска прежде, чем травма заставила повзрослеть. А Славка, похоже, был настолько увлечен, что мог говорить сейчас только о ней.
Странно, но я даже не вспомнил по-настоящему предложение Кати «мне помочь», сделанное ночью после неприятного дня рождения. Возможно, я все еще хотел ее, но подсознательно не верил в истинность ее слов. А может быть, меня сдерживал отсвет именно того идеализма, который окрашивал все мое отношение к ней… Оборвав разговор о Кате, я прямо попросил его найти Ольгу, чтобы она мне позвонила — или взять у нее телефон и сказать, что я позвоню сам.
— А зачем тебе? — искренне удивился Славка. — Эта прошмандовка на кой пес тебе сдалась?
— Она говорила летом, у какой-то родственник в нефтяном институте работает, — мгновенно соврал я, пропустив мимо ушей данную Ольге аттестацию. — Может, на работу поможет мне устроиться.
— А ты что — хочешь уже в ВУЗ уйти? — начал было он.
Я оборвал разговор, не желая развивать тему, и настоятельно повторил свою просьбу. Хотя был заранее уверен, что Славка — уже не мой прежний друг, которого я слепо видел в этом человеке год назад, и вряд ли сильно потрудится ради меня. И что, скорее всего, придется просто ловить Ольгу у проходных разных корпусов института — наудачу. Как я уже встречал Виолетту…
Однако я ошибся. Славка все-таки остался неплохим парнем — просто изменилось мое отношение к нему. Он позвонил на следующий вечер. Но новости были неутешительными. По крайней мере, для меня. Славка разыскал сектор, где прежде работала Ольга, и узнал, что после инцидента с колхозными прогулами она в самом деле ушла из института. Точнее, не возвращалась туда вовсе, уволившись молниеносно и исчезнув в неизвестном направлении.
— Слушай… — я был с поражен и смят. — Но хоть фамилия у нее какая?
Я готов был искать ее сам любыми способами.
— Ты знаешь, — растерянно ответил он. — Я вообще-то это попытался выяснить. Но… Ее фамилии никто в секторе не знает…
— То есть как?
— Да так. Знали, конечно, девичью, когда она на работу пришла. А замуж вышла втихую, отправилась в отпуск и вернулась с кольцом, никого на свадьбу не приглашала и вообще никого не посвящала в свою семейную жизнь. Никто даже не знал, кто ее муж… Зато я знал, — остро подумал я.
— А зарплату получала переводом на сберкнижку, так что даже в ведомостях ее никто не видел, — продолжал Славка. — Полная тайна. Прямо-таки Мата Хари районного масштаба… Просить Славку сходить прямо в отдел кадров или в бухгалтерию я не стал: этой была уже процедура, уровня войсковой операции, к тому же такой информации в нашем достаточно строгом режимном НИИ ему могли и не дать.
— А девичью фамилию ты ее не спросил?
Это оставалось уже последней надеждой.
— Спросил… — вздохнул он. — Она была Смирновой.
Да уж, — думал я, искренне поблагодарив Славку и повесив трубку. — С такой фамилией в нашем миллионном городе хрен кого разыщешь… Как всегда в неприятных для меня ситуациях — а в последнее время они все стали исключительно неприятными — я прошел на кухню и выпил водки. Потом некоторое время стоял у окна, тупо размышляя: почему так несправедливо, почему жизнь обрубает мне все боковые ходы…
У меня, конечно, оставался один вариант. Самый простой и наверняка успешный.
Вытащить из стола старые записные книжки — я не выкидывал их никогда, допуская возможность, что когда-нибудь старый адрес или телефон давно покинувшего мою жизнь человека может понадобиться. И методично обзвонить всех имеющихся там девиц. Всех до одной, начиная со школьных времен.
Женских фамилий было в этих книжках больше, чем достаточно. И имелась вероятность, что хотя бы одна окажется незанятой. И согласится встретиться со мной и снять трусы без далеко идущих планов. Однако я не стал пытаться претворить идею в жизнь. Во-первых, она требовала неимоверного объема разговоров по телефону — бесед и рассказов о себе. А я не хотел общения, поскольку ни на один даже самый безобидный вопрос не был в состоянии ответить так, чтобы не ранить душу.
Я нуждался не в общении, а в женщине, которая подставила бы себя без лишних слов, а потом отряхнулась и ушла до следующего раза, не отягощая меня вопросами. И я сомневался в том, что сумею найти подобную среди старых подруг. С которыми и в прежние годы никогда не занимался сексом, а лишь вел умные разговоры да пел под гитару… И, кроме того…
Признаться честно, я был не уверен в своих силах. Я где-то когда-то читал, что если быку-производителю отпилить рога — только рога, не трогая ничего больше! — то он утрачивает способность к своей основной деятельности. Без всяких внутренних причин, лишь от ощущения собственного психологического дискомфорта, рожденного осознанием неполноценности.
А я казался себе именно неполноценным, причем с чисто мужской точки зрения. Лишившийся работы, не имеющий ни денег, ни положения, ни малейших перспектив на улучшение. И к тому же я помнил, с какой брезгливостью смотрела на мою руку Инна. Само лицо жены как-то стерлось из памяти — но косой взгляд, брошенный на меня остался. Равно как и нежелание заниматься со мной сексом, неспособность возбудиться в ответ на мои ласки — эти вспоминания засели очень крепко, и я боялся, что с любой из найденных женщин получится именно так же.
Некоторое время я жил, как в тумане. Пил водку и снотворное, утром слонялся в сумеречном состоянии, томимый желанием и жаждой и неспособностью найти удовлетворение, потом снова пил снотворное и водку, и падал спать уже днем. К вечеру просыпался, некоторое время бодрствовал, а с наступлением ночи опять глушил себя прежними дозами. И так продолжалось изо дня в день.
Потом однажды, витая в хмельном полусне, я вдруг совершенно трезво подумал, что скоро кончатся все деньги, полученные при увольнении из НИИ. И я просто умру с голода. То есть пора-таки выходить из этого состояния и определяться с работой. Сейчас я уже жалел о содеянном — сокрушался, что смаху ушел из НИИ. И понимал, что виною — то есть толчком к этому но безрассудному шагу — послужила женщина… Да, именно женщина в самом женском смысле. Пока мы общались с Виолеттой как приятели за кофе, все шло нормально и оставалось в прежнем состоянии. Но наш рискованный сексуальный контакт смел остатки разума — и подвиг меня на действия. В общем глупые и ни к чему хорошему не приведшие. Сам этот случайный — и, вероятно, не нужный акт, мелькнув искрой удовольствия, вверг меня в еще большее отчаяние.
Я перестал думать о женщинах; все это уже казалось несбыточным. И стал размышлять насчет работы.
