Анхела Бесерра - Музыка любви
— Не уходи.
— Скажи мне, кто она.
— Ее звали Аврора.
— Аврора? — Борха подумал о своей преподавательнице музыки, которая куда-то исчезла не попрощавшись. — Аврора... а дальше, дедушка?!
— Вилья... что-то. Пойми же, меня это не касается. Меня волнует только твой отец.
— Что с ней?
— Тяжелые повреждения... ты куда?
— В Валь-д'Эброн.
— А как же твои новости?
— Я тебе позвоню.
— Кто она? Ты ее знаешь?
Уже на пороге Борха обернулся и со слезами в голосе ответил:
— Знаю. Это лучшая женщина на свете.
Он припарковал мотоцикл перед зданием больницы и пошел к дверям. И тут увидел ее.
На ней были потертые джинсы и красный свитерок, подчеркивающий нежный румянец на щеках. Судорога сжала его горло и побежала вниз, к желудку. С организмом творилось что-то невообразимое. Он застыл на месте. Как это понимать? Девочка шла прямо на него. «Только бы подняла глаза...» «Ты идешь... или летишь?»
«Не торопись... Не хочу, чтобы ты уходила... Дай посмотреть на тебя...»
«А если я поздороваюсь? Как с тобой познакомиться, если я не решаюсь заговорить?»
Он закашлялся. «Не получается... Голос пропал». Она поравнялась с ним, но прежде, чем она прошла мимо, темные глаза озарили его лучезарным светом. Оказалось, счастье наносит раны.
Одна секунда... вечность.
Она уходила.
«Обернись, пожалуйста. Взгляни на меня еще раз...»
Девочка обернулась и инстинктивным, вероятно, наследственным жестом отбросила длинную прядь с лица, чтобы снова пронзить его взглядом.
Еще секунда... еще вечность.
Она не терялась в толпе. Черную шевелюру трепал невесть откуда взявшийся ветерок. Пасть метро поглотила ее.
Борха со шлемом под мышкой стоял как громом пораженный у входа в больницу и не знал, что делать, и сам себе не мог объяснить, что за невидимое землетрясение постигло его мир только что. Когда бешеный стук сердца немного успокоился, он направился к регистрационной стойке. Образ девочки запечатлелся на сетчатке — точно так же однажды, когда ему не было и пяти лет, его ослепило беспощадное летнее солнце.
Служащая сообщила ему номер палаты, он поднялся на лифте и нашел нужную дверь, но только после того, как трижды ошибся этажом. Медсестра предупредила его, что пациентка уже без малого полгода в коме.
По экрану тоскливо тянулась ломаная линия кардиограммы. В воздухе витало одиночество. Мысленно Борха сравнил свою учительницу со Спящей красавицей в ожидании чудотворного поцелуя. Руки устало замерли вдоль тела, истерзанные капельницами и уколами.
Мальчика затопила безграничная нежность, и слезы потекли сами собой.
Хорошо, что никто его не видит.
Едва дыша, чтобы не потревожить ее сон, он долго сидел у кровати. Когда он уже собрался уходить, заглянула медсестра:
— Не бойся. Если хочешь ей что-то сказать, говори. Мы не знаем, слышит ли она, но мало ли...
Борха застеснялся. Вдруг кто-нибудь войдет, а он тут речи произносит?
Но медсестра оставила его одного, и в коридоре было тихо.
Для начала он рассказал ей об отце, уверенный, что никто не позаботился держать ее в курсе. Не упустил ни малейшей подробности: описал и перевод в Текнон, и процедуры первых дней, и его нынешнее состояние.
— Папа так же одинок, как ты... тоже спит. Врачи ничем не могут помочь. А я все сильнее боюсь за его сердце, видно, что оно устает... Если оно откажет, я его потеряю... мы его потеряем. Не знаю, зачем дедушка его забрал отсюда. Вы бы предпочли быть рядом, правда?
Медсестра зашла сказать, что время посещений через несколько минут окончится. Борха взял неподвижную руку учительницы в свои.
— Возвращайся, Аврора. Мне тебя не хватает.
Ночная тьма окутала больницу. В палате Авроры все было тихо, кроме ее мыслей.
«Надо проснуться. Почему веки такие тяжелые? Не могу открыть, снимите, кто-нибудь, с них камень».
«Андреу... не уходи. Не умирай! Подожди меня...»
«Я должна встать. Должна уйти с ним... ПОМОГИТЕ МНЕ КТО-НИБУДЬ!!!»
«Map, ты здесь? Говори со мной, доченька... говори со мной. Если бы ты знала, как я жажду обнять тебя, солнышко мое. Подойди поближе... хочу вдохнуть твой запах, почувствовать тебя, поцелуй меня, доченька... Прикоснись ко мне... Map... МАААР!!! МЕНЯ ЧТО, НИКТО НЕ СЛЫШИТ?!!»
Палата погрузилась в сон. Сознание Авроры угасло.
Лето возвращалось в Барселону, рассыпая золотые лучи и свежую зеленую листву. С самого утра на улицах стоял запах фейерверков, а в цветочных лавках изнывали от жажды букеты. Все настраивало на праздничный лад. В витринах кондитерских магазинов красовались аппетитные пирожки; люди возбужденно суетились. Сегодня вечером, в канун Рождества Иоанна Предтечи[24], народ будет гулять до упаду. У наспех сколоченных лотков теснились очереди желающих запастись хлопушками, ракетами и петардами. Инспектор Ульяда знал, что ночью работы в участке будет невпроворот, и поэтому зашел в больницу раньше обычного, неся с собой красную розу и последнее письмо Жоана, свое самое любимое, — он специально приберег его напоследок. У дверей палаты он остановил медсестру и спросил, здесь ли дочь Авроры.
— Не волнуйтесь, инспектор, только что ушла.
Сестры симпатизировали ему и, хотя не понимали причины его визитов, считали, что какая-то польза от них есть наверняка.
— Новостей нет?
— Никаких.
Инспектор вдохнул аромат розы и положил ее на тумбочку.
— Жаль, что ты не можешь ее понюхать... Аврора, продавщица мне сказала, что эту привезли с родины твоей матери. И я ей верю. У нас розы нынче не пахнут. Им не дают, срезают, когда еще не успел родиться аромат.
Он придвинул стул к кровати:
— Сегодня я прочту тебе последнее письмо. На мой взгляд, самое красивое.
Моя маленькая воздушная фея,
Молчание — это больно.
С каждым часом все больнее, и сердце не выдерживает. Почему ты мне не отвечаешь? Хочется верить, это потому, что мои письма до тебя не доходят. Что их проглатывает проклятая война, что корабли, несущие тебе мои слова, терпят крушение посреди океана, что их испепеляет вражеский огонь... Хочется верить во что угодно, только не в то, что ты не желаешь отвечать.
Я потерял себя. И без тебя этой потери не вернуть. Почему любовь творит с нами все, что ей вздумается? Как можно обратиться в пепел, не прекращая гореть? Иногда я боюсь не выдержать. Одного твоего слова было бы довольно. Если бы ты только сказала мне: «Я не уехала, я с тобой».
Твое лицо преследует меня бессонными ночами, недосягаемое для моих ослепших глаз.
Чьею волей избран я быть рабом этой невозможной любви?
Все бы отдал, чтобы увидеть тебя снова.
Одиночество затягивает меня в болото. Я увяз в нем и тону. То ли не было у меня вовсе жизни до тебя, то ли она начала испаряться, едва я тебя встретил. По мне, так выходит, что жизнь и смерть — одно.
Я столько сонат сочинил, мечтая о дне, когда мы увидимся вновь. У меня внутри уже места для них не хватает. И все они до единой — твои.
Ты никогда не спрашивала, почему я зову тебя воздушной феей. Ты знаешь кого-нибудь, кому под силу жить без воздуха?
Ты еще носишь то колечко?
Ты еще веришь, что когда-нибудь мы снова будем вместе?
Скажи мне «да». Скажи, что все еще веришь: мы будем вместе до последнего вздоха. И после — тоже.
Жоан
— Скажи мне «да». Скажи, что все еще веришь: мы будем вместе до последнего вздоха. И после — тоже.
Шепотом, с закрытыми глазами, Ульяда повторил окончание письма и надолго замолчал. Потом снова заговорил:
— Аврора… вот мы почти и помирились. Я прочел тебе все письма, которые не имел права забирать из секретера твоей матери. Прости меня, я не хотел их украсть... Я все собирался тебе их вернуть, но прочел первое и уже не мог с ними расстаться. Я безнадежный романтик, тайком присваивающий чужие истории любви. А знаешь почему? Потому что своей никогда не было. Ни одна женщина меня не любила. Как бы счастлив я был, если б ты сумела полюбить меня, Аврора... Не беспокойся, я уже понял, что хотел слишком многого.
Инспектор вытащил фотографию, которую до сих пор хранил под стеклом на ночном столике.
— И вот еще принес, это тоже твое. Фотография твоей мамы и Жоана. Отпечатал с негатива, который тоже взял из секретера. Видишь, ее отреставрировали. В ателье подумали, что это мои родители. Я для тебя ее в рамку вставил. Сюда кладу, вместе с письмами. Аврора, спасибо, что разбудила во мне человека. Спасибо, что играла для меня на рояле. Что подарила мне иллюзию, будто я кому-то нужен. Когда проснешься, позвони мне. У меня есть для тебя еще кое-что, ради чего очень даже стоит вернуться к жизни.
