Биргитта Тротциг - Охота на свиней
Они себе целовались, а тем временем русские убивали людей на улицах горящей столицы Венгрии, свирепствовала холодная война и мир содрогался.
Как же! Она помнит. Волей-неволей она его прекрасно узнала.
Огурец! Первый парень, которого она поцеловала и который и сейчас был не прочь ее закадрить.
Но она и тогда стыдилась его, и устыдилась теперь, в метро. Она слишком хороша для такого типа. Ничего путного выйти из него не могло, да и не вышло. Алкоголик, чего и следовало ждать.
Что можно почувствовать рядом с таким вот Огурцом?
Но не потому она плачет злыми слезами по дороге к своему убогому замызганному гостиничному номеру.
Она плачет потому, что вся ее борьба ни к чему не привела.
Как это ни жутко, они с Огурцом по-прежнему два сапога — пара.
10
Звезд она не видит. Почему она не видит звезд? Звезды стерты с неба.
Космос пуст.
Нет прежнего неба, нет земли. Нет ничего того, что было. Время чудес миновало. Все двери закрылись, все звезды погасли. Во вселенной бушуют ветры, ледяные ветры.
Слепо мечутся они по космосу. Никто не видит их отчаяния.
На скамейке сквера на Далагатан, под красным кленом, сидит Вивиан. Она подняла воротник, сунула руки в карманы пальто. Она озябла, но продолжает сидеть на скамье.
В окнах четвертого этажа в доме возле церкви Святого Матвея горит свет. Какие окна их? Вивиан пытается угадать.
Все окна, в которых горит свет, — это их окна. Все окна в мире, где горит свет, — это их окна.
Все, что говорит о счастье, принадлежит им.
Вивиан видит, как они обнимаются, слышит, как они смеются. Она заставляет себя смотреть, навостряет уши, чтобы слышать.
Вот те двое смотрят телевизионную викторину и обсуждают ответы на вопросы. Она готовит вкусную еду, а он возится с малышом Густафом. Когда Жанет была маленькой, ему было не до нее. Вот он и наверстывает упущенное.
Интернационально звучащая Жанет сидит теперь за кассой в универсаме Мьёльбу.
Маленькому Густафу, наследнику, никогда не придется сидеть за кассой в универсаме и получать деньги за кефир.
Густаф через «ф». Это вам не фунт изюма. Раз уж на то пошло, отчего не нарекли его Карлом-Филиппом?
А еще лучше Мадленой![73] У-у! Вивиан знает про них все!
Она слышит, как они воркуют, блеют, кудахчут.
— Все домашние обязанности мы делим поровну, — говорит очаровательная женушка, запуская ярко-зеленую посудомоечную машину в кухне, где медные кастрюли состязаются в блеске со стеклянной столешницей обеденного стола и хромированными стульями, купленными в «Нурдиска галериет».
— Мы любим все делать вместе, — говорит эмансипированный Бёрье, — ходить в кино, в театр, на выставки. Вот недавно мы были на выставке Пикассо, купили там афишу, окантовали и повесили в кухне.
— Когда Густаф засыпает, мы любим послушать при свечах классическую музыку.
«Только не Вивальди! — думает Вивиан. — А то меня сейчас стошнит».
— Например, «Четыре времени года» Вивальди. Дивная музыка.
— А иногда мы играем в какую-нибудь игру.
«В подкидного!» — думает Вивиан.
— Чудесная игра маджонг. Такая эстетичная.
«Я не выдержу», — думает Вивиан.
— У Густафа никогда не бывает дырок в зубах. Когда он выходит от зубного врача, он весь так и сияет и говорит: «Посмотри, папа, ни одной дырки!»
— А по субботам мы с мужем любим понежиться в постели. С тех пор как у нас кабельное телевидение, Густаф нам не мешает, его не оторвешь от мультиков, которые показывают в субботу по утрам.
Шлюха, шлюха! Бесстыжая шлюха! Вивиан знает все и про них самих, и про их счастье.
Они и в хоре поют вместе.
И шлюха не боится предъявлять ему требования.
И он считает естественным ей помогать.
И они купили пианино, и она на нем играет, а он стоит рядом и поет:
«J’m tired of living, but scared of dying!»[74] — поет он, подмигивая ей.
И даже покачивается в такт.
И они поют дуэтом, ведь они музыкальны.
Они поют песни, которые поются во время адвента.
— Не смейте петь Осанну! — кричит Вивиан.
— Да святится имя Его-о! — поет Бёрье.
А супружница улыбается.
На скамейке сквера на Далагатан под красным кленом сидит Вивиан, глядя в упор на дом возле церкви Святого Матвея. Небо над нею лишилось звезд. Ночь Вивиан проведет в одноместном номере гостиницы «Один».
В жизни Бёрье и его шлюхи она не видит никаких бед. Не замечает ни его кислой отрыжки, ни ее мигреней, не слышит, как они ссорятся или молчат.
Она ощущает одно — их счастье.
Да и как может быть иначе? Ночь она проведет в одноместном номере гостиницы «Один».
Когда-то Вивиан видела по телевизору, как забивают быков. Быки послушно идут на убой, послушно бегут прямо в западню, где их ждет мясник с заряженным пистолетом. Вот они, глядите.
А потом их отстреливают.
Вивиан гадает, какие окна принадлежат Бёрье и его новой жене. Им принадлежат все окна, которые говорят о счастье.
В одном из окон горит свеча адвента. Вивиан узнает подсвечник. Он стоит на столешнице сливогого дерева.
Все это принадлежит Вивиан. ВИВИАН!
А рядом стоит Бёрье и ухмыляется.
Он смотрит вниз на нее, сидящую под красным кленом на скамейке сквера. Их взгляды встречаются. Он злорадно ей кивает. Она знает, что он ее видит, видит каждый день, что ее унижение — непременная предпосылка его счастья.
Вот почему она шепчет:
— Боже! Верни мне звезды!
11
— Лена Мулин слушает…
Вивиан кладет трубку, снова снимает ее, набирает тот же номер.
— Алло! Лена Мулин слушает…
Вивиан кладет трубку. Ее рука дрожит. Почему у нее дрожит рука? Почему она все еще колеблется?
Женщина на том конце провода испугана. Испугала ее Вивиан. Вивиан не хочется снова услышать испуганный голос.
Но Вивиан должна побороть свою слабость.
Она звонит снова.
— Алло! Кто это? Чего вы хотите?
Перепуганный пискливый голос, маленький дрожащий листок. Вивиан вешает трубку. «Еще раз, — думает она, — позвони еще раз».
Вивиан снова набирает тот же номер. Та, другая, снова снимает трубку, но на этот раз она не спрашивает, кто звонит, а пронзительно кричит:
— Чего вы хотите? Почему не отвечаете?
Вивиан кладет трубку. Она чуть было не ответила. Ее ведь учили вежливо отвечать, когда к тебе обращаются. Чтобы немного успокоиться, она закуривает сигарету. Потом звонит снова.
— Алло! Бёрье Мулин слушает!
Вивиан кладет трубку. Стало быть та, другая, сдалась и позвала на помощь Бёрье. Вивиан смешно. Какой дурацкий у Бёрье голос, когда он пытается говорить властным тоном. Уже не колеблясь, она звонит снова.
— ПОСЛУШАЙТЕ! НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАТИТЕ ЭТО БЕЗОБРАЗИЕ!
Вивиан прикрывает рот рукой. Злющий голос, привыкший командовать. Она кладет трубку. Сдаваться она не собирается. Сосчитав до десяти, она звонит снова.
— ЧЕГО ВЫ ОТ НАС ХОТИТЕ?
Вивиан кладет трубку. Чего она хочет? Он же знает сам — доказать: что бы они сами ни думали на этот счет, они одно целое. Почему он так глуп? Вивиан звонит снова.
Они отключили телефон.
12
Вивиан ведет наблюдение за их подъездом.
Она выучила расписание Бёрье. Без четверти девять он выходит из дома, садится в свой сааб и едет на работу.
Впрочем, его сааб — это их сааб. У Бёрье осталась их старая машина.
Малыш Густаф вышел из дома раньше Бёрье и пошел в школу. За все время, что Вивиан держит дом под наблюдением, она заметила только одного мальчишку школьного возраста, стало быть, это Густаф.
К тому же у него глаза Бёрье. Так странно видеть их у другого человека. Красивые серые глаза.
Зато рот не такой, как у Бёрье.
У мальчишки безобразный рот.
Новую жену Вивиан вычислить не сумела. Бёрье все время выходил из дома один и возвращался в одиночестве. Конечно, из подъезда и в подъезд выходило и входило много женщин подходящего возраста, но Вивиан так и не смогла решить, какая из них его шлюха.
Годы работы на переменах в школьном дворе закалили Вивиан — холода она не боится. Закутанная, как капуста, в несколько слоев теплой одежды, в вязаной шапочке, надвинутой на самые уши, в варежках поверх перчаток, обмотав шесть раз вокруг шеи старый шарф Жанет и нацепив на нос громадные темные очки, сидит Вивиан на скамейке сквера наискосок от подъезда Мулинов и сторожит.
Шарф Жанет — этакое трехметровое полотнище из тех, что в свое время цеплялись за лыжные палки на слаломных спусках, душили маленьких девочек и давали постоянную пищу вечерним газетам. Жанет долго выпрашивала себе такой шарф. «Я же не занимаюсь слаломом, черт возьми!», — убеждала она мать. Вивиан находила ее довод разумным, только вот где это Жанет подцепила скверную привычку ругаться?
