Дуглас Кеннеди - Покидая мир
— Боже, я чуть не подавилась, когда это прочла, — заявила на другой день Рут. — Этот парень возомнил, что он Медичи, ни дать ни взять папа-меценат, Борджиа провинциального канадского разлива. «Библиофил и знаток раритетов»! Ах да, он еще и Пьер Трюдо.
Я лишь чуть улыбнулась, слушая ее. Рут это приметила:
— Как вы себя чувствуете, Джейн?
— Все прекрасно.
— Уверены?
— Разумеется, уверена. С чего бы мне не быть в этом уверенной?
Это прозвучало неубедительно, потому что я почувствовала: Она знает.
— Вам не нужно было приходить сегодня на службу, Джейн.
— Но я хотела прийти. Мне необходимо было прийти на работу.
— Ну и ладно, если так вам лучше.
Какое там лучше! Как мне может быть лучше в первую годовщину смерти моего ребенка?
— Знаете, если вы почувствуете, что вам трудно здесь оставаться, — продолжала Рут, — просто идите домой. Все поймут.
— Вот в этом вы ошибаетесь, Рут. Никто никогда не сможет этого понять. Да я этого ни от кого и не жду. А теперь простите, мне нужно идти работать.
Я заперлась в кабинете и просидела так до конца рабочего дня. Рут была права. Не следовало мне приходить сюда. Я уже давно с ужасом ждала наступления этого дня. Все говорят, что первая годовщина тяжелой утраты особенно мучительна, и не только из-за осознания того, что прошел уже целый год с тех пор, как рухнул твой мир, но и потому, что время — никакой не лекарь. Итак, я заперлась в кабинете и пялилась на экран компьютера, пытаясь сосредоточиться на первом издании «Алой буквы». Мне удалось разыскать торговца в Кейптауне (ближе ничего не нашлось), предлагавшего один экземпляр. Но он запрашивал заоблачную цену — тридцать тысяч долларов. Теперь я пыталась выяснить рыночные цены, чтобы решить, стоит ли тратить столько денег на эту книгу (решила, что не стоит), в глубине души прекрасно понимая, что эти детективные расследования — лишь хитроумная уловка, позволяющая на несколько минут отвлечься от того кошмара, который и теперь, двенадцать месяцев спустя, наполняет собой каждый день и каждый час.
Наконец рабочий день подошел к концу, и в шесть часов я надела пуховик, шапку, шарф, перчатки — все, что необходимо для защиты от мороза в зимнем Калгари, — и, покинув свое убежище, вышла в темноту.
Вечер был морозный — ртутный столбик опустился ниже десяти градусов, с неба сыпал снег. В кинотеатре неподалеку шли два фильма, которые я хотела посмотреть. От библиотеки туда было минут двадцать ходьбы по Восьмой авеню. Я собиралась сначала заглянуть в соседний с кинотеатром бар под названием Escoba,[108] заказать порцию пасты, выпить пару бокалов какого-нибудь красного, согревающего, вина, а потом нырнуть в кинотеатр и убивать вечер, уставившись на экран в темном зале. Но, выйдя из библиотеки, я повела себя довольно странно. Я просто уселась на мостовую прямо у входа — и так сидела, не обращая внимания на холод, снег, прохожих, которые поглядывали на меня, словно я сошла с ума… и они были, очевидно, правы.
Подошел полицейский — средних лет, в теплой меховой шапке с ушами и приколотым к ней значком полиции Калгари:
— С вами все в порядке, мэм?
Я не стала с ним разговаривать, а отвернулась и уставилась на водосточный желоб.
Он присел рядом с мной на корточки:
— Мэм, я задал вам вопрос. С вами все в порядке?
— Со мной уже никогда не будет все в порядке, — услышала я собственный голос.
— Мэм, вы попали в аварию? Вы ранены?
— Так уже было в прошлом году.
— Что было, мэм?
— В тот вечер, когда погибла моя доченька, я сидела вот так же на мостовой.
— Что-то я не пойму…
— Я пришла на то место, где все случилось, и сидела на мостовой… и не могла встать, пока не приехала полиция и меня не…
— Мэм, могу я узнать ваше имя?
Я отвернулась. И почувствовала на плече его руку в перчатке.
— Мэм, у вас есть при себе удостоверение личности?
Я по-прежнему отказывалась посмотреть на него.
— Ладно, мэм. Я звоню в участок, чтобы вас устроили на ночь куда-нибудь в безопасное место.
Но когда он уже достал свою рацию, у меня над головой раздался мужской голос.
— Я ее знаю, — обратился мужчина к полицейскому.
Подняв голову, я увидела Верна Берна. Он тоже опустился перед мной на корточки:
— Что-то случилось, Джейн?
— Год назад…
— Я знаю, знаю, — тихо сказал он.
— Откуда вам известна эта женщина? — спросил коп.
— Мы вместе работаем.
— Она всегда такая?
Верн постучал его по плечу. Они отошли и несколько минут переговаривались тихими голосами. Затем полисмен снова нагнулся ко мне:
— Ваш коллега поручился за вас, он сказал, что вы сейчас встанете и отправитесь домой. Он подтвердил, что то, что вы рассказали про дочь, это правда. Да, это правда тяжело, я искренне сочувствую. Но предупреждаю, если я опять вас найду вот так на улице, то буду вынужден позвонить в психиатрическую больницу Футхилс… хотя, поверьте, никакого удовольствия мне это не доставит.
— Это больше не повторится, — произнес Верн.
— Ладно, — согласился коп, — но вы обещаете, что доставите ее домой?
— Честное слово.
Коп отстал. Верн помог мне подняться и обнял за талию, поддерживая:
— Позвольте мне проводить вас домой.
— Я не хочу домой.
— Нужно идти домой. Вы же слышали, что сказал офицер.
— Я не пойду домой.
Тело мое напряглось. Я уперлась, решив вдруг, что буду стоять на одном месте неподвижно.
— Прошу вас, Джейн, — прошептал Верн. — Если офицер вернется и застанет нас здесь…
— Выпить, — сказала я.
— Что?
— Идемте туда, где можно выпить.
Глава шестая
Верн потащил меня в ближайший бар, расположенный через дорогу по диагонали от Центральной публичной библиотеки. Дул обжигающий, резкий ветер, валил густой снег, так что вокруг ничего не было видно. Верн сжимал мою левую руку отчаянно и сильно, как спасатель, вытягивающий тонущего из воды. Наконец мы ввалились в бар.
— Ни фига себе, — выдохнул, оглядываясь, запыхавшийся Верн. — А здесь шикарно.
Бар — назывался он «Джуллиард» — оказался роскошным, как ресторан. Зал был поделен на отсеки. Верн втолкнул меня в один из них. Подлетела официантка, сияя улыбкой:
— Похоже, молодые люди, вас требуется разморозить! Как будем это делать?
— Что вам угодно? — галантно обратился ко мне Верн.
Я только пожала плечами.
— Как насчет ржаного виски? — спросил он.
— Подойдет.
— Два «Кроун роял» без льда и воду.
Когда девушка отошла настолько, что не могла нас услышать, он нагнулся ко мне и спросил:
— Ну что, вам полегчало?
— Спасибо, что вы забрали меня оттуда.
Подоспел наш заказ. Я взяла стакан и залпом выпила виски. Он не обжег горло, как часто бывает с виски других сортов. На вкус он был едва сладковатым и чуть медовым и мгновенно согревал. Я поставила стакан и обернулась к официантке, даже не успевшей еще снять с подноса наши стаканы с водой:
— Можно еще одну порцию?
— Без проблем, — отозвалась она и прибавила: — Вы, должно быть, и впрямь пес знает как промерзли.
— Знаете, чем меня выводит из себя Канада? — неожиданно спросила я Верна. — Этой чертовой вежливостью… и тем, как все здесь сюсюкают и пользуются эвфемизмами. Пес знает… ни фига… прах тебя побери. Почему вы, ребята, боитесь нормально выругаться в этой стране? Что заставляет вас быть такими аномально пристойными? Знаешь, что я об этом думаю? Вы все здесь так закисли, что уже не можете встряхнуться. Вы только послушайте, как у вас тут изъясняются на радио, всю эту политкорректную ахинею, — и ничего не сможете мне возразить. Не прах тебя побери. Черт побери. Хер его знает. Или хотя бы хрен. Я вот из Штатов, и я говорю хер…
Всю эту тираду я произнесла пронзительным голосом. Вокруг нас смолкли разговоры. Все взгляды устремились на меня. Не успела я сообразить, что происходит, Верн бросил на столик деньги и потащил меня к выходу. Когда мы оказались на морозе, он снова стиснул мне руку. Он не произнес ни слова, но спасательский захват теперь больше напоминал хватку полицейского, производящего задержание. Мы свернули налево, на Восьмую авеню.
— У входа в «Паллисер» всегда бывают такси, — сказал Верн.
— Извините меня. Меня правда очень жаль…
— Не переживайте из-за ерунды, — перебил он.
— Я наскандалила… зачем? Я…
— Перестаньте, пожалуйста. — В его тоне слышалась скорее тревога, чем раздражение.
— Хорошо, хорошо. Просто отправьте меня домой и…
— Мне кажется, что вам не следует сейчас оставаться одной.
