Пьер Леметр - До свидания там, наверху
– Во всяком случае, – уверял стоящий позади Полины мужчина, – провернуто это чертовски профессионально.
Для всех вымогательство денег представлялось недостойным делом, но никто не мог не испытывать определенного восхищения – как дерзко!
– Это правда, – говорила Полина, – сильны они, однако, следует признать.
Альберу было не по себе.
– Что с тобой, душенька? – осведомилась Полина, погладив его по щеке. – Это наводит тоску? Оттого что ты видишь войска и военных, всколыхнулись воспоминания, поэтому?
– Да, – ответил Альбер, – поэтому.
Пока звучали первые такты марша «Самбр-и-Мез» в исполнении республиканской гвардии, а командующий парадом генерал Бердюла́ салютовал своей шпагой маршалу Петэну, стоявшему в окружении высших офицеров Генерального штаба, Альбер думал: навар в десять миллионов, говоришь, да мне за десятую часть скоро перережут горло.
Было восемь часов, встреча с Эдуаром на Лионском вокзале назначена в половине первого (только не опаздывай, настаивал Альбер, а то, ты знаешь, я буду беспокоиться), поезд на Марсель отходит в тринадцать часов. И Полина останется одна. А Альбер – без Полины. Что, в этом и заключается весь выигрыш?
Затем под аплодисменты прошагали студенты Политехнической школы и курсанты высшей военной школы Сен-Сир с трехцветными плюмажами, республиканская гвардия и саперы-пожарные, после которых, встреченные овацией, вышли ветераны в ярко-синих шинелях. Раздались крики: да здравствует Франция!
Эдуар рассматривал себя в зеркале, когда раздались артиллерийские залпы праздничного салюта от Дома инвалидов. Его тревожило, что алая краснота захватила слизистую в глубине гортани. Он чувствовал себя уставшим. Чтение утренних газет не принесло ему той радости, что накануне. Как быстро дряхлеют эмоции и как дурно стареет гортань!
Когда он постареет, как он это увидит? Пространства, предназначенного для морщин, почти не было, оставался только лоб. Эдуара позабавила мысль о том, что морщины, которым не найти своего места на отсутствующих щеках, вокруг отсутствующих губ, переместятся всем скопом на лоб, как это происходит с перегороженными реками, которые ищут выход и пользуются первым попавшимся ручейком. В старости у него будет изборожденный, как поле для маневров, лоб, нависший над алой впадиной.
Он посмотрел на часы. Девять часов. А какая уже усталость. На кровати горничная разложила его колониальный костюм. Он лежал там во всю свою длину, словно покойник, лишенный плоти.
– Вы хотите вот так? – неуверенно спросила она.
В отношении его уже ничему не удивлялись, но все же этот колониальный костюм с пришитыми к спине большими зелеными перьями…
– Выйти… на улицу? – удивилась она.
Он ответил тем, что сунул ей в руку помятую банкноту.
– Тогда, – продолжила она, – я могу сказать коридорному, чтобы он пришел за вашим багажом?
Его багаж отправится раньше его, около одиннадцати, для погрузки в поезд. У него останется только ранец, это старье, куда он запихнул то немногое, что ему принадлежит. Всем важным всегда занимался Альбер. Я очень боюсь, что ты потеряешь, говорил он.
От мысли о товарище стало получше, он даже ощутил непонятную гордость, как если бы в первый раз с тех пор, как они знакомы, он стал родителем, а Альбер – ребенком. Потому что, в сущности, Альбер, со своими страхами, кошмарами, приступами паники, всего лишь пацан. Как и Луиза, неожиданно вернувшаяся вчера. Какое счастье ее видеть!
Она вошла, совершенно запыхавшись.
Какой-то мужчина приходил в тупик. Эдуар подался вперед, расскажи-ка мне.
Он вас ищет, шарил в квартире, задавал вопросы, конечно же, мы ему ничего не сказали. Один. Да, на такси. Эдуар погладил Луизу по щеке, указательным пальцем провел по обводу губ, что ж, мило с твоей стороны, ты хорошо сделала, а теперь давай-ка домой, уже поздно. Ему хотелось бы поцеловать ее в лоб. Ей тоже. Она приподняла плечи, постояла в нерешительности и все же ушла.
Один мужчина, в такси, он не из полиции. Какой-нибудь репортер, пошустрее других. Нашел он тупик, ну и что? Не зная имен, что он может сделать? И даже зная имена? Как ему удастся разыскать Альбера в его семейном пансионе, а его – здесь? Тем более что поезд через несколько часов?
Только чуток, подумал он. Никакого героина сегодня утром, только капельку морфина. Ему надо сохранить ясное сознание, поблагодарить обслугу, попрощаться с портье, сесть в такси, прибыть на вокзал, встретиться с Альбером. А там… случится сюрприз, которому он порадуется. Альбер показал ему только его билет, однако Эдуар пошарил и нашел еще один, выданный на имя мсье и мадам Луи Эврар.
Так, значит, есть какая-то дама. Эдуар уже давно подозревал об этом, и какого черта Альбер скрытничал? Просто ребенок.
Эдуар сделал укол. Блаженное чувство пришло тотчас, спокойствие, легкость, он был очень осторожен насчет дозы. Он пошел и лег на кровать, медленно обвел указательным пальцем впадину на лице. Мой колониальный костюм и я, мы как два покойника друг подле друга, подумал он, один пустой, другой полый.
Газет Перикур не читал, за исключением биржевых котировок, в которых он подробно разбирался по утрам и вечерам, и некоторых экономических колонок. Для него газеты читали другие, составляли для него рефераты, обращали его внимание на важную информацию. Он не хотел отступать от правила.
В холле на столике ему бросился в глаза заголовок в газете «Голуа». Вздор. Он предвидел, что скандал неизбежен, нет нужды справляться в газетах, чтобы догадаться о том, что они там пишут.
Зря его зять бросился на поиски – зря, да и слишком поздно. А все-таки нет, так как теперь они стоят лицом к лицу.
Перикур не задал ни одного вопроса, он просто скрестил руки на груди. Он прождет, сколько потребуется, но ни о чем сам не спросит. Зато в качестве стимула может подбросить информацию:
– Я говорил по телефону с главой пенсионного ведомства о вашем деле.
Анри не так представлял себе этот разговор, но почему бы и нет. Главное – стереть должок.
– Он мне подтвердил, – продолжал Перикур, – что дело это серьезное, я узнал кое-какие детали… Даже очень серьезное.
Анри размышлял. Старик пытается повысить ставки, поторговаться насчет того, что он, Анри, должен предоставить?
– Я нашел вашего человека, – бросил он.
– Кто же он?
Ответная реакция последовала молниеносно. Хороший знак.
– А что говорит ваш друг-министр о моем «серьезном» деле?
Мужчины помолчали.
– Что оно трудноразрешимо. А что вы хотите… отчеты переходят из рук в руки, это уже больше не секрет…
Анри ни на миг не предполагал отступать, не сейчас; он продаст свою шкуру по высокой цене.
– Трудноразрешимо не значит неразрешимо.
– Где он, этот человек? – спросил Перикур.
– В Париже. Пока.
Тут он замолчал и посмотрел на свои ногти.
– И вы уверены, что это он?
– Абсолютно.
Анри провел вечер в баре «Лютеции», хотел было предупредить Мадлен, да какой смысл, она никогда о нем не справлялась.
Первые сведения были получены от бармена, разговоры были только о нем, этом мсье Эжене, прибывшем две недели назад. Его присутствие заслоняло собой все, и текущие новости, и празднование 14 июля, человек приковал к себе всеобщее внимание. И вызвал озлобленность у бармена: представляете, этот клиент дает чаевые только тем, кого видит, так что, когда он заказывает шампанское в номер, он дает на чай тому, кто приносит, а тому, кто все приготовит, – совсем ничего, хам он, если хотите знать мое мнение. Вы хоть не из числа его друзей? А, да, и девчонка, о ней в заведении много разговоров ходит, но сюда она не заходит, детям в баре не место.
С утра, встав в семь часов, Анри расспросил обслугу – коридорного, принесшего ему завтрак, и горничную, – он также распорядился доставить газеты, еще одна возможность увидеть новое лицо, и все сопоставил. Право, этот клиент не скромничал. Уверен в своей безнаказанности.
Девочка, заходившая вчера, по описанию точь-в-точь соответствовала той, за которой он проследил, а приходила она повидать одного постояльца, всегда одного и того же.
– Он покидает Париж, – сказал Анри.
– Куда направляется? – спросил г-н Перикур.
– По-моему, он покидает Францию. Уезжает в полдень.
Он подождал, пока информация дойдет, а затем сказал:
– Сдается мне, после этого трудно будет его снова отыскать.
«Сдается мне». Только люди подобного рода использовали такие выражения. Любопытно, но хотя г-н Перикур не был таким уж докой в вопросах лексики, его шокировало это тривиальное выражение в устах человека, за которого он выдал свою дочь.
