Игумен Никон(Воробьёв) - Господи, откройся мне
Обзор книги Игумен Никон(Воробьёв) - Господи, откройся мне
Игумен Никон
(Воробьёв)
ГОСПОДИ,
ОТКРОЙСЯ МНЕ!
СОДЕРЖАНИЕ
Жизнь игумена Никона
ГОСПОДИ, ОТКРОЙСЯ МНЕ
Духовные ступени
Путь к спасению
Молитва
Не осуждай никого
Страх смерти
Покаяние
Борьба с помыслами
Смирение
Ищите прежде всего Царствия Божиего
Любовь
Скорби и болезни
Благодарность
Спасение
Пост
Подвиги душевные и телесные
Протестанство и православие
Правильное устроение души
Милостыня
Православное братство святого апостола Иоанна Богослова
Москва
2009
Библиотека "Благовещение"
Москва - 2010 год
Ред. Golden-Ship.ru 2014
Жизнь игумена Никона
Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьёв) родился в 1894 году в Тверской губернии, в большой крестьянской семье. Всего в семье было семеро детей, все мальчики. С детских лет Коля отличался серьёзностью, особой честностью, удивительной сердечностью, жалостью ко всем – и ничем неутолимой жаждой истины, высшей правды, жаждой постижения смысла человеческого существования.
Семья, из которой вышел батюшка, была православной. В вере воспитывались и дети. Но вера эта, как и у большинства простых людей, была внешней, традиционной, не имела под собой твёрдой духовной основы и ясного понимания сути христианства. Подобная, вера в лучшем случае воспитывала честных людей, но, полученная по традиции, без труда и искания, не имевшая личного опытного подтверждения, легко могла быть потеряна. Это и случилось с Николаем.
Поступив в реальное училище, он с искренним горением ринулся сначала в изучение разных наук, а затем и философии, наивно веря, что там скрывается истина, но вскоре увидел, что это не так. Позже он признавался: «Понял я, что как наука не даёт ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии». Ничего кроме разочарования не дало ему и обучение в Петроградском психо-неврологическом институте: «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а "кожу" – скорость процессов, апперцепции, память... Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня». Окончив первый курс, он ушёл из института.
Летом 1915 года наступил окончательный духовный кризис. После мучительных исканий, переживая уже состояние полной безысходности, двадцатилетний юноша вдруг вспомнил веру раннего детства и от всей глубины своего существа, почти в отчаянии стал взывать: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты – или нет Тебя?» И Господь таинственно открылся. Как именно это произошло – отец Никон не говорит, но, подобно апостолу Павлу, передаёт свои впечатления, начиная с отрицаний. Вспомним, как, обращаясь к общине христиан города Коринфа, апостол пишет: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Нет слов на человеческом языке!
«Невозможно передать, – пишет через много лет игумен Никон, – то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это – или фонарь кто-нибудь зажёг. Господь так открылся мне, что я припал к земле со словами: "Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, даруй мне всё пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя!"»
Долго ли продолжалось это состояние, неизвестно. Но когда он встал, то услышал мощные удары церковного колокола. Сначала он подумал, что звонят в монастыре, который был неподалёку (дело происходило в Вышнем Волочке). Но звон не прекращался, да и время было слишком поздним для благовеста – за полночь.
Так, в какое-то мгновение, совершился радикальный перелом в мировоззрении, произошло явное чудо. И это чудо было естественным завершением всех исканий молодого человека. С этого момента всё в жизни Николая Воробьёва радикальным образом переменилось.
Началось время непрестанной внутренней работы и настоящего аскетизма, и длилось это шестнадцать лет! В своей духовной жизни он тщательно, но и осторожно руководствовался святоотеческими писаниями, ставшими для него источником подлинной радости и утешения.
Будучи уже тридцати шести лет, в 1931 году, в тяжелейшее для Церкви время, после серьёзного испытания своих сил Николай Николаевич Воробьёв принимает монашеский постриг с именем Никон. Ещё через год он становился сначала иеродиаконом, а вскоре иеромонахом.
В 1933 году 23 марта (в день пострига) он был арестован и сослан в сибирские лагеря сроком на пять лет. После освобождения, не имея возможности служить священником, отец Никон несколько лет работал помощником врача.
Во время Великой Отечественной войны были открыты многие храмы, и в 1944 году отец Никон получил возможность священнослужения – сначала в Козельске, потом его переводили из города в город и наконец определили на приход в городе Гжатске.
Первое время на новом месте приходилось претерпевать неимоверные бытовые и материальные трудности. Денег батюшка вообще никогда не имел, так как раздавал их почти немедленно после получения. Всё его имущество за исключением самых необходимых вещей составляли одни лишь книги, в основном писания святых отцов Православной церкви.
Он был большим тружеником, не выносил праздности и всегда чем-нибудь занимался, но больше читал. Если ему в руки попадала интересная книга, то он не спал ночи и не расставался с ней целый день, пока не прочитывал её. Постоянным его чтением были святоотеческие творения, жития святых, проповеди, редко – учёно-богословские и философские сочинения. Особенно же тщательно и постоянно перечитывал он творения епископа Игнатия Брянчанинова, которого в качестве духовного отца завещал всем своим духовно близким. Сочинения епископа Игнатия (тогда ещё не прославленного в лике святых) батюшка считал лучшим руководством для нашего времени. Святые отцы, считал он, нам уже во многом недоступны, мы их не можем правильно понять, а епископ Игнатий переложил их учение на современный язык с учётом наступившего времени, с учётом новой психологии людей.
Он никогда не оставлял разрешение возникшего вопроса на будущее, сразу же брал толкования, особенно епископа Феофана (Говорова) или какие-либо сочинения, где затрагивался данный вопрос, обращался к словарям, справочникам. Зная французский и немецкий языки, он иногда читал и иностранную литературу.
В быту батюшка редко когда позволял сделать для себя какую-либо услугу: принести что-либо, убрать и прочее. С трудом, кряхтя, но делал сам, несмотря на то что был очень больным. Четыре года, проведённые в лагере, чрезвычайно подорвали его здоровье. Более всего он страдал от болезни сердца и ревматизма суставов рук и ног. Тем не менее он считал, что без крайней нужды пользоваться услугами другого человека нехорошо, грешно. Он вменил себе в обязанность некоторые домашние и хозяйственные дела: топил и вычищал печь (печь топилась углём и была очень неудобной), обрабатывал плодовые деревья и кустарники, пилил и колол дрова, копал землю.
По отношению к людям батюшка был различен. С некоторыми разговаривал спокойно, других утешал, а иных прямо обличал. Он не знал, что такое человекоугодие, и очень не любил людей льстивых и лукавых. Последним более всего от него обычно и доставалось...
Батюшка очень любил церковную службу и служил собранно, сосредоточенно, от всей души, что чувствовалось всеми. Совершал богослужение просто, сдержанно, естественно. Не переносил артистизма или какой-либо вычурности в совершении богослужения, чтении, пении и «артистам» делал замечания.
Очень насущны сегодня пророческие слова игумена Никона о духовных путях, вернее, беспутьях, современной России: «Хорошо, что у нас граница закрыта. Это великая милость Божия к нашему народу. Нас бы завалили (особенно Америка) дьявольской сектантской литературой, а русские люди очень падки на всё заграничное, и окончательно погибли бы». Не менее остро звучит ныне и такое скорбное признание батюшки: «Народ в своём подавляющем большинстве совершенно не знает христианства и ищет не пути спасения, не вечной жизни, а тех, кто бы помог ему что-то "сделать", чтобы сразу избавиться от скорби».
В последние годы жизни на долю отца Никона выпало множество различных скорбен, житейских неприятностей, суеты. «Но эта суета, – говорил он перед смертью, – дала мне возможность увидеть: ничего не можем мы сами сделать доброго». В это время он, по собственному признанию, понял и пережил состояние начального христианского смирения, открывающего, «что мы сами ничто, мы только создание Божие. Поэтому чем нам гордиться?»
