Тибор Фишер - Философы с большой дороги
Успех – товар, приветствуемый везде и всюду. Заручившись солидной финансовой поддержкой (возможно, проходящей по той же статье отчетности, что и списание из фондов нашей библиотеки «Отчета Королевского Академического общества за 1764 г.»), Клерик ставил постановку за постановкой – так что вскорости его актеры привыкли живьем есть саранчу и прочих тварей. «Смысл в этом один, – разглагольствовал актер, извлекая крылышко, застрявшее между зубов. – Показать всем, что они просто-напросто скоты и быдло».
Одна из работавших с Клериком прим бросила университет и поддерживала связь с семьей только посредством открыток, отправленных третьими лицами. Открытки приходили из самых разных и, главное, отдаленных мест: из Чили, с Соломоновых островов, районов, все еще населенных представителями племени зулусов. Сообщать свое местонахождение девица отказывалась, резонно полагая, что если оное станет известно кому-то на родине, не ровен час о том прознает и Клерик. Каждые три дня она меняла место жительства. «Цель моей жизни – сохранять максимальную дистанцию между мной и ЭТИМ».
Однако что-что, а делать сборы он умел. Так, он поставил «Гамлета». В постановке были задействовани лишь двое актеров, мужчина и женщина (своего рода протожерардизм – отчасти), играли они на сцене абсолютно голые: кассовые сборы порой оказываются вопиюще несоразмерны затратам на костюмы. К середине представления половина зрителей покинула зал (говорю об этом, потому что сам там присутствовал): сделать это вначале им мешало благоговение перед самым человечным из титанов прошлого, столь одержимого, оказывается, созерцанием гениталий. Но это театр Клерика как раз не волновало: деньги-то зрители платили, когда входили в зал, а не когда актеры выходили на поклоны.
Комната Клерика
Клерик жил в комнате на двоих, но вряд ли нужно говорить, что напарник
давным-давно оттуда съехал, а въехать туда никто больше почему-то не жаждал.
«А, Эдди! Ну входи же, – любезно приветствовал меня хозяин. – Тебя-то
я и поджидал!» Он поднялся и пересел поближе к огромному холсту,
сплошь покрытому черным. Встреча, оказанная мне, ничем не напоминала
приветствие зарвавшимся студентом преподавателя, что явился вышибить его из
колледжа. Я уставился на холст площадью так примерно пять квадратных метров
– сплошь черный; предо мной была чернота, уходившая в стену, как провал
шахты.
– Понравилось, а? Сам рисовал – это еще не предел моего таланта.
Называется полотно «Чернуха – это нечто совсем иное».
С чего же начать? Идя, я не сочинил никакого вводного слова,
оправдывающего экзорцизм и прочее. Честно говоря, я ведь надеялся, что
Клерик начнет сам, сказав что-то вроде: «Доктор Гроббс, поразмыслив, я
решил покинуть Кембридж и достойно распорядиться останками Авиатора, не
шокируя нравы, царящие в Англии в конце века. Мне бы не хотелось давать
повод к каким-либо пересудам. На ваш взгляд – это верное решение?»
– Как поживает Авиатор? – поинтересовался я.
– Он в надежном месте. Просто невероятно, чего можно добиться за
бутылку виски.
Я выложил ему, как на сложившуюся ситуацию смотрят в колледже. Клерик
среагировал как-то странно: сослался на то, что в Уставе колледжа ни слова
не сказано о запрете держать у себя набивные чучела бродяг – и все.
– Вот ведь и у вас дома стоит чучело сычуаньского... землеройкокрота,
да?
Еще одно доказательство того, что пренебрежение уборкой в собственном
доме может обернуться против вас.
Потакание собственным слабостям: за и против
1. Клерик не владеет навыками бальзамирования трупов.
2. Он же это еще не сделал, верно?
3. Ящики Chevalier-Montrachet (упоминание которых обличает мой
непрофессионализм).
Потакание Клерику: за и против
1. Оборотная сторона пункта 1 вышеупомянутого списка: университеты дают
универсальное образование.
2. В музее Фитцвильяма десятки мумий выставлены на всеобщее обозрение -
при этом усопшие в отличие от Авиатора вовсе не давали на то согласия.
3. Почему лишь какие-то сомнительные и малосимпатичные иностранцы имеют
право на то, чтобы их останки были сохранены надлежащим образом для
потомков?
4. Предложение пожертвовать мумифицированные останки Авиатора колледжу
– через пару тысяч лет их можно будет не без выгоды толкнуть тому же музею
Фитцвильяма.
– А вам и впрямь хорошо здесь? – поинтересовался я. – Ваше ли это?
– Хорошо? Плохо? Разве это важно, когда перед тобой непочатый край
работы. – Клерик протянул мне плошку с жарким, которое разогревалось, покуда
мы беседовали. Из вежливости я съел кусок-другой. – По старинному рецепту, -
пояснил Клерик. – Семейному рецепту.
Я попробовал еще один заход:
– Некоторые считают вас странноватым.
– Это декан-то? Ну, знаете ли, я как-никак Антихрист. На всеобщую
любовь я не претендую. Не по чину.
Сказано это было нарочито двусмысленно. На суде такие высказывания
может цитировать – в свою пользу, разумеется – и защита, и обвинение.
– А как вчерашняя поездка в Лондон? – сменил он тему.
– Ничего, – ответил я с деланым равнодушием: мне не хотелось тешить
самолюбие оппонента вопросом, откуда ему известно, что вечер накануне я
провел в советском посольстве, угощаясь на дармовщинку тамошними hot de
oevur.
– Ну, Эдди, давай. Ты же – наш человек!
Не знаю уж, что он хотел этим сказать, однако у меня было такое
чувство, что он недалек от истины.
– Думаю, со временем у меня найдется для тебя дело. Не хочешь ли
получить в управление парочку стран?
Шутовство. Сплошное дуракаваляние.
Я ретировался – с ощущением, что моя навязчивая доверительность
посрамлена. Но нет существа опаснее загнанного в угол философа.
Изгнание Клерика
Что-то мне говорило, что Клерик сдаст экзамен. Худо-бедно, но сдаст.
Жаль; провали он его, и у нас был бы безупречный повод выбросить парня из
колледжа, как балласт с тонущего судна. Откажи мы ему в дальнейшем обучении
по каким бы то ни было моральным соображениям, он вполне мог устроить нам
скандал, но если вы не сдали экзаменационную работу – самое время упаковать
чучело старого бродяги и отправиться прочь из колледжа. Клерик был
математиком, что вселяло некую надежду; естественника можно провалить.
Занимаясь английским, иностранными языками или историей, вы можете с треском
