Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)
Первым тостом взрослые выпили за Родину армянского коньяка, мы – сладкого «Дюшеса», и отец начал раскладывать по фарфоровым тарелкам свой бефстроганов по-шанхайски. Наш папа лично научился всему в Китае, где он воевал волонтером, кружа в китайском небе осой на своем бомбардировщике, жаля японских ассов, защищая сталинско-маодзэдуновскую «дружбу навек». Готовил он, как и летал, прекрасно. Но он не учел специфику профессии гостей. Балерина, подцепив на вилку один червячок бефстроганов, заявила, что сыта. То же самое произошло и с напитками: больше одной рюмки они не могут, у них-де на завтра – репетиции. В первые минуты застолья, как гостеприимный хозяин, отец уговаривал, потом расстроился, завелся и разорался.
Конечно, и хореограф, и балерина были не виноваты. Они не могли пить, как летчики дальней авиации. Отец же настаивал на том, чтобы они и дальше чокались с ним за Родину, за небо, за товарищей... Эмигранты тихо, но решительно отставили хрустальные рюмочки в сторону. Мама, улыбаясь гостям нежной боттичеллиевской улыбкой, пытаясь как-то выправить ситуацию, носила альбомы с фотографиями. Объявила, что мы знаем английский язык, на что мы с сестрой, густо покраснев и решив про себя, что мы это маме никогда не простим, сказали австралийцам, низко опустив головы вниз: Hоw do you do. В общем, воскресный обед был окончательно испорчен.
После их скорого ухода мы с сестрой остались за столом, доедать вкуснейший бефстроганов по-шанхайски, а мама прокурлыкала своим высоким голоском отцу, что это он сам затащил с улицы к нам эмигрантов – и теперь орет. И он так больше никогда не делал, а затаскивал на обед своих же друзей-летчиков, которые не отставали от ведущего эскадрильи. И пили с ним заодно на одной скорости за Русскую землю, за победу, интернационал, а потом долго пели с чувством про «туманы», «фронтовые дороги» и, конечно, «качну серебряным тебе крылом».
А мне эмигранты понравились.
Первый аэродром отца, над которым, покачивая своими серебристыми крыльями, он шел на посадку, был Качинский аэродром. Узкая полоска земли под Севастополем, за рекой Качей, рядом с деревней Мамашай. В 1929 году, окончив в Ленинграде теоретическую школу летчиков, он получил назначение инструктором в Качинскую летную школу. Как раз в годы его учебы у авиации появился парашют. Курсантов заставляли выпрыгивать из самолетов в небо с новым изобретением за спиной. И отец вспоминал, как это было страшно. Но зато после занятий, выполнив прыжок, свернув положенным образом, со всеми стропами и постромками, нужный воздушному флоту парашют, если не было дежурств по кухне, он мог бежать к морю, валяться на раскаленном песке, глядеть в высокое небо, представляя, как завтра с первыми лучами солнца поднимет в него своего верного Сивку-Бурку, одномоторный биплан У-2.
К концу тех же двадцатых годов основатель авиационной Качинской школы, да и всей русской авиации, Его Императорское Высочество великий князь Александр Михайлович Романов давно уже проживал во Франции, в глубокой безвестной эмиграции.
Александр Михайлович, по прозвищу Сандро, защитивший от удара сабли в Японии Николая II, своего шурина, был человеком самых разнообразных талантов и достоинств. Он имел блестящее инженерное и военно-морское образование. В 1881 году совершил кругосветное плавание на корвете «Рында», носил звание адмирала, возглавлял Министерство мореплавания и портов.
В 1908 году, натолкнувшись на заметку об успешном полете Блерио над Ла-Маншем, Александр Михайлович, тогда председатель Комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования, загорелся идеей применения аэропланов в русской армии. Военный министр Сухомлинов, к которому он обратился с предложением завести в России свою авиацию, рассмеялся.
– Я Вас правильно понял, Ваше Высочество? – спросил он меня между двумя приступами смеха. – Вы собираетесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли Вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать через Ла-Манш или же они должны забавляться этим здесь? (Вел. кн. А. М. Романов. «Воспоминания»).
Министры посмеялись, но сограждане единогласно поддержали предложение великого князя о создании воздушного флота. У комитета еще оставалось около миллиона рублей из собранных двух по всенародной подписке на постройку минных крейсеров взамен погибших в Русско-японскую войну. Государь одобрил проект обратить имеющуюся наличность в 900 000 рублей на создание воздушного флота России и подписал соответствующий указ.
Осенью 1909 года на приобретенном участке земли, к западу от Севастополя, была заложена первая русская авиационная школа, получившая название по реке Кача.
Во Францию в авиашколы были отправлены восемь офицеров армии и флота и семь нижних чинов. Спустя полгода они вернулись в Россию «людьми-птицами». Следом в Петербург прибыли одиннадцать закупленных аэропланов.
В авиаторы шли спортсмены, силачи, циркачи: велосипедист Ефимов, циркач Заикин, бесстрашный, увлекающийся всем новым, нервный, заикающийся одессит Сергей Уточкин. Влюбившись в авиацию, одним из первых начал писать о летчиках, а заодно летать с ними Александр Куприн.
Авиаторов было тогда так мало, что фотографии погибших летчиков умещались на лопастях одного пропеллера, стоявшего на столе в ангаре, где все пили чай.
Куприн, которому по судьбе пиковой картой также выпала эмиграция, пока кружил на «фарманах» в гатчинском небе:
«И летчики, эти люди-птицы, представляются мне совсем особой разновидностью двуногих. Они жили и раньше, во всех веках, среди всех народов, но, еще бескрылые, проходили в жизни незаметно, тоскуя смутно по неведомым воздушным сферам...
– Monsieur, – сказал однажды на парижском аэродроме Блерио своему ученику, русскому авиатору, после первого совместного полета, – с этого дня летайте самостоятельно. Я сегодня же выдам вам ваш brevet. Вы родились птицей».
К осени 1912 года авиация России вышла на второе место в мире по числу имеющихся летчиков и самолетов, уступая лишь Франции. В 1913 году киевские конструкторы А. С. Кудашев, И. И. Сикорский создают невиданные в то время самолеты-гиганты «Русский витязь» и «Илья Муромец». К началу Первой мировой войны, в 1914 году, наиболее многочисленной по количеству боевых самолетов была русская авиация – 250 самолетов.
С началом Первой мировой войны, как единственный ребенок в семье, Феликс имел право не служить, однако в 1914 году он записывается в школу пажей, чтобы сдать на ценз офицера.
ИРИНА
Пока великий князь занимался под Севастополем строительством аэродрома, как это тогда называлось – «воздушной станции», подрастали его дети. У него и его жены, великой княгини Ксении Александровны, старшей сестры царя, было шесть сыновей и одна дочь. Ирина росла крайне застенчивым ребенком.
Женщины высшего света вообще отличались повышенной нервозностью. Императрицу, кусающую губы, на грани истерики, наблюдает на приеме французский посол Морис Палеолог. Зинаида Юсупова постоянно лечится от нервических состояний за границей, на водах. По своему характеру княжна Ирина была скрытной, застенчивой, болезненно застенчивой; кто-то из знакомых или родственников даже обронил, что «бешено застенчивой». Однажды, увидев из поезда группу встречающих, наотрез отказалась выходить. Феликс буквально силой, отрывая от поручней, заставил ее спуститься на перрон.
Наблюдавший ее в Кореизе в 1916 году штабс-капитан В. Догандин, проходивший курс лечения от болезни легких в домашнем санатории Юсуповых, вспоминал, что при случайных встречах на дорожках парка Ирина Александровна спешила всегда скрыться. Находясь в обществе с кем-либо из офицеров, она никогда не начинала разговора, чем ставила их в большое затруднение, ибо согласно придворному этикету они не имели права первыми начинать разговор с высочайшими особами. И только чтобы не играть в молчанку, зная характер молодой княжны, офицеры нарушали установленное правило.
Заговор против враждебных сил. Так серьезно? Но, по сути, разве это – заговор в компании с великим князем, поручиком, доктором, заговор маленького против чудища, что «обло озорно... стозевно», обвившего императорский трон? Настоящий заговор у Феликса Юсупова, на всю жизнь, был с Ириной Романовой. Заговор двоих против всех. И несмотря на то что племянница императора венчалась в вуали казненной Марии Антуанетты, брак их оказался по-настоящему счастливым с самой первой его минуты.
Государь на правах родственника спросил жениха, что тот желает в качестве свадебного подарка. Обычно под таким предложением подразумевалась придворная служба. Но молодой Юсупов легкомысленно заверил, что Его Величество вполне исполнит его желание, если предоставит ему привилегию присутствовать на театральных представлениях в императорской ложе – привилегия, сродни данной одному из героев книги Марка Твена «Принц и нищий» – сидеть в присутствии короля. Удивительно, но история, якобы происходившая при английском дворе времен Тюдоров, повторилась на русских пространствах. Родиться в самом высоком звании, провести первые годы в немыслимой роскоши – и очень скоро, лишившись всех званий и состояний, быть выброшенным во «Двор отбросов», за пределы государства, но сохранить в самых грустных обстоятельствах жизни королевское достоинство – полет на недоступной многим высоте.
