Анна Матвеева - Небеса
Артем за годы служения познакомился со смертью очень тесно, но близких людей не хоронил, к счастью, ни разу. И не знал, как это жутко — видеть смерть дорогого тебе человека.
Дед суетился с пельменями, наливал стопки, даже включил телевизор — заросший пылью, он давно исполнял роль тумбочки.
— Мы не сердимся на тебя, Тема, мы же все понимаем, — сказал дед, когда московские куранты уже отсчитали полночь. — У тебя семья, молодая жизнь, думаешь, у нас такой не было?
Он все так же говорил «мы» вместо «я».
— У меня очень странная семья. — Артем выключил развеселый телевизор, чтобы из комнаты исчезли нарядные люди, очень старательно изображавшие радость от наступления очередного года своей жизни.
— Все семьи странные, и сама мысль жить с одним человеком всю жизнь — странная. Или нет?
Артем удивился словам деда. Он всегда казался ему надежным, несгибаемым, казалось, дед всегда знает правильные ответы. Конечно, он был коммунистом, причем самой несчастной разновидности — убежденным, свято верующим в идеал и красиво обманутым. Теперь, впервые, Артем видел перед собою совсем другого человека. И этому человеку рассказал вдруг про себя, про Веру, про епископа.
— Не хотел портить тебе тогда настроение, но Вера не похожа была на хорошую жену. Плохо выбирал, Артем.
— Она меня выбрала.
— А теперь жалеет?
— Жалеет.
— Себя или тебя?
— Не знаю, дед. Не-зна-ю. — Сказал, как единое слово, и сразу подумал — слишком часто он в последнее время его произносит. Слишком о многом не знает.
— А с твоим начальником, я тебе так скажу: если оклеветали его, будь с ним до конца. Оставлять в беде — последнее дело. Надо до конца.
Дед посмотрел на бабулину кровать, хотя Артем и так понял, о чем он.
Бабуля умерла к вечеру второго января, и Артем остался отпевать ее, вместе с местным батюшкой. Ничего тяжелее этой службы в жизни Артема до сей поры не было.
Дед проводил Артема к поезду, смотрел внимательно, будто фотографировал.
— Ну ладно, Тема, не забывай меня. — Дед говорил дрожащим, тоже седым каким-то голосом. Он хотел уйти до отправления поезда, но не смог и стоял на перроне, пока поезд увозил Артема прочь, из мертвого города — в живой.
Что лучше — боль или ожидание боли? Удар или секунда до него? Епископ Сергий никогда не стал бы задаваться такими вопросами, если бы его не вынудили к этому некие особенные условия. Теперь, думая о боли, владыка согласился бы скорее перенести ее, чем ждать, пока разрежет шею сверкающий нож гильотины. Лучше получить удар в лицо, чем выжидать, пока он будет нанесен. Легче пережить худые вести, чем травиться тяжелыми ожиданиями. Да он и вообще очень плохо умел ждать.
Новости из Москвы опаздывали. Синод никогда не принимает быстрых решений, а тут еще и государство обездвижено праздниками.
Давно не было в жизни архиерея такого одинокого Рождества. Высшие правительственные чины поздравляли скупо, на приемы он и вовсе зван не был. Об этом епископ, конечно, не тосковал, другое дело, что отношение к его персоне в короткие сроки оформилось и переменам не подлежало. Достопамятный обед с депутатской тройкой стал последним официальным мероприятием, после чего широкий круг общения сократился до диаметра кухонного стола.
Полномочий с архиерея никто не складывал, и поначалу па его стороне даже были некие симпатии, но растущий скандал постепенно перевесил. Светский Николаевск сразу поставил диагноз епископу — многоголосый хор журналистов убедил даже тех, кто сомневался в справедливости обвинений. Держалась пока одна только новостийная программа, ведомая Жанной Снегиревой, но владыка догадывался, что и этот Серингапатам вскоре падет.
Николаевский губернатор спервоначалу пытался помочь владыке, подключался к конфликту, но очень быстро остыл, махнув рукой: «Церковь должна сама решить этот вопрос». У губернатора хватало своих проблем, чтобы разбираться в клерикальных тонкостях и хитросплетениях.
Досталось все равно и губернатору: ему припомнили даже телевизионный поцелуй с епископом, приписав пикантную начинку, хотя то был старый дипломатический протокол — из того же списка, что каравай с хлебом и солонкой, которые протягивают важным гостям красавицы в кокошниках… Владыка знал, что теперь ему вспомнят и зачтут все.
Церковный Николаевск вел себя иначе. Прихожане верили архиерею, и каждый день в приемной появлялись желающие поддержать его, находили новые и новые слова ободрения — хотя вариаций гут немного. Приходили письма — толстые пачки лежали на краю стола, и владыка часто перечитывал их. Сумбурные и выстроенные, грамотные и в многочисленных ошибках, длинные, как свитки, и короткие, как подписи под картинами, письма одинаково грели озябшую душу епископа.
Ваше преосвященство! Мир вам! Позвольте обратиться, простите за дерзость, ради Бога!
Зимой 199… года в храме Всех Святых мы с сестрой встретили Вас, Вы спешили к выходу, мы уже смирились с тем, что не успели… Но, увидев мельком наши грустные лица, Вы остановились и благословили меня и Марию. Ситуация у нас была житейская, в Маше зачалась новая жизнь, но совсем холодно встретили новость близкие. Я предложила идти в храм — Бог надоумил. После Вашего благословения мы уже не сомневались, и в сентябре родилась милая Олечка, моя крестница. Спасибо за Ваше внимание, щедрость душевную. Через Вас Господь укрепил нас и утешил. Поклон Зам от Марии и благодарение.
Знаю, что теперь у Вас тяжелые времена, молюсь за Вас каждодневно, не верю ни единому слову против.
Простите, благословите рабу Божию Татьяну.
Вот другой почерк, другая история:
Здравствуйте, уважаемый Владыко Сергий!
Не могла удержаться, прочитав эту дикую статью. Вначале мне смешно было, потом чувство сменилось чуть не тошнотой, и потом только я представила себя на Вашем месте. Я бы, наверное, не выдержала такого, пусть Господь укрепит Вас в терпении. Вы, конечно, не нуждаетесь в моем утешении, но меня преследовала мысль написать вам, поддержать Вас.
Статья эта рассчитана на нецерковных людей, в ней виден подлог. Что эти люди, обвиняющие Вас, потеряли в монастыре? Хочу, чтобы Вы знали: не все поверили в эту ложь. Господь испытывает нас, уязвляя не только тело, но гордость и самолюбие, и претерпеть эти муки часто бывает труднее, чем телесные. Я понимаю, что Вы все это знаете лучше меня.
Простите еще раз. Если не обременит Вас, помолитесь о здравии моего духовника Алексия, мужа моего Александра, дочери Анастасии.
