Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы
Мы забираемся под ковер, устраиваемся на одеялах.
— Ну что — как самочувствие? — спрашивает Михаил Николаевич. — Как птенчики в гнездышке, а? Ты, Ольга Николавна, тоже давай полезай сюда. А я с шофером сяду, дорогу буду показывать.
— Уж не дождичек ли собирается? — волнуется Ольга Николаевна, поглядывая на небо.
— Ничего, доедем. А хоть и дождичек, под ковром спрячетесь и ничего не почувствуете. Брезентом еще сверху накрою.
— В самую тучу едем.
— Давай трогай! — говорит Михаил Николаевич шоферу, усаживаясь в кабину. — Поехали — с богом, ура, что называется…
Грузовик отъезжает от подъезда, катит по Москве, потом выезжает за город. Начинается дождь. Первые крупные капли стучат по брезенту. Под ковром хорошо — тепло и мягко. Сверкают молнии, грохочет гром, ливень лупит по брезенту, мы лежим на дне кузова и не высовываемся. Грузовик несется по шоссе, потом сворачивает в лес.
— Ой, мы застрянем!.. — говорит Ольга Николаевна. — Ой, застрянем! — И принимается стучать в стенку кабины.
Грузовик останавливается.
— Ну, чего? Чего там? — спрашивает Михаил Николаевич.
— Михал Николаич! Да ведь застрянем мы! Куда ж по такой грозе ехать? Погляди, что творится!
— А что ж делать-то?
— Возвращаться надо, вот что делать!
— С ума ты сошла?
— Да почему сошла? На всю ночь застрянем!..
— Не застрянем! — решает Михаил Николаевич. — По корням проедем.
Грузовик трогается и медленно-медленно, переваливаясь на корнях, ползет дальше.
— Мужик! — вздыхает Ольга Николаевна. — Одно слово: мужик! Ну что ж! Будь что будет… Мужик — что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не вышибешь.
Вода плещется в брезенте над нами и потихоньку заливает в кузов. Правый бок у меня уже подмок.
— Мама, я вся мокрая! — сообщает Маша.
— Ничего, не растаешь — не сахарная.
Вдруг весь лес озаряется синим прозрачным светом. Сверху, сбоку, со всех сторон грохочет, лупит гром.
— Мамочки! — кричит Маша. — Горим, мы горим!
— Да нет, да нет! — успокаивает Ольга Николаевна. — Это не мы, это сосна. Ничего, молния ударила.
Грузовик останавливается.
— Ничего страшного, — кричит Михаил Николаевич, заглядывая к нам в кузов. — Молния ударила! Ничего, дождем затушит.
Не успевает он договорить, как над нами снова сверкает молния и снова бьет гром.
— Я боюсь, боюсь! — Я изо всех сил прижимаюсь к Ольге Николаевне.
— Я тоже боюсь, но, между прочим, помалкиваю, — фыркает Маша.
— Ну вот еще, чего выдумали — бояться! — сердится Михаил Николаевич. — Вояки-бояки! Теперь-то уж точно ничего не случится: два раза в одно место никогда не ударит. Теперь она дальше пойдет.
Грузовик буксует на мокрых корнях. Брезент и ковер вдруг как-то сразу промокают — будто в них проделали дырку. Вода хлещет на нас. Все-все насквозь мокрое — и подушки, и одеяла, и узлы. Мы сидим в огромной луже и уже не прячемся ни от дождя, ни от молнии.
— Ничего, проедем! — кричит Михаил Николаевич. — Проедем!
Они с шофером принимаются ломать ветки и бросать их под колеса.
— Помочь? — спрашивает Ольга Николаевна.
— Лежи, не надо! Сами управимся.
— Лежи!.. — вздыхает Ольга Николаевна. — Говорила, надо повернуть… Ну, да разве он когда послушается? Ни за что никогда не послушается.
Грузовик проползает несколько метров и опять застревает. Михаил Николаевич с шофером все ломают и ломают ветки, бросают их под колеса.
— А может, нам вылезти? — спрашивает Ольга Николаевна. — Легче будет.
— Да чего уж там — легче… Лежите…
Гроза понемногу утихает, отодвигается куда-то в сторону. Грузовик урчит, урчит, буксует. В лесу темнеет. Наконец мы кое-как доползаем до опушки. И тут застреваем насовсем.
— Да кабы я знал, что такая дорога, в жисть бы не поехал! — жалуется шофер.
— Ладно уж! — возражает Михаил Николаевич. — А то ты не знал, какие у нас дороги! Первый день, что ли, за рулем?
— Да ведь кругом песок, а тут глина! — не уступает шофер. — На неделю в ней увязнешь. А мне, между прочим, завтра на линию выходить. Тут, я извиняюсь, не то что грузовик, тут и трактор цельный утонет!
— Да, земля у нас тяжелая, — соглашается Михаил Николаевич. — Без удобрения ни черта на ней не вырастишь.
— Я не про это, — злится шофер, — я про машину. По самые оси сидим!
— Ничего, я сейчас схожу, досок спрошу, — успокаивает Михаил Николаевич. — Досок раздобуду, по доскам мигом проскочим.
Вокруг темно, я вся дрожу от холода.
— А ну, давайте дуйте отсюда — бегом! — велит Ольга Николаевна. — Заболеете тут от сырости. Недалеко осталось, чем ждать, быстрее добежать.
— Да, я уж чую — до утра не продвинемся… — кряхтит шофер.
Мы с Машей слазим с грузовика и бредем вдоль забора. Ноги скользят и вязнут в глине. Мелкий дождик моросит сверху. Ольга Николаевна догоняет нас и накидывает мне на плечи свой платок.
— Ага! — говорит Маша. — Укутали крошку.
— Заревновала! Мне, может, за нее перед матерью ее отвечать. Мать ее мне голову снимет, если она заболеет.
— Понятно, — говорит Маша, — за меня тебе никто голову не снимет.
Вот наконец и калитка. Собака, насквозь промокшая, увидев хозяев, принимается радостно прыгать. Потом она замечает меня, хочет залаять, но Ольга Николаевна прогоняет ее:
— Пошла ты, Альма, к свиньям! Только тебя недоставало! Поля! Полина Иванна! Где ты запряталась?
Маленькая женщина в ватных штанах и вязаной кофте выскакивает на крыльцо.
— Приехали? Батюшки! А я уж и не ждала! Думала, завтра будете. Погодите: воды принесу — ноги обмыть.
— Ноги — ладно! — говорит Ольга Николаевна. — Ты лучше чаю нам поставь. Промерзли насквозь. Варенье у нас какое-нибудь осталось?
— А как же! Конечно, осталось. Кого ж мне тут было вареньем потчевать? И клубничное имеется, и вишневое, и малиновое — любое, на вкус!.. Сейчас чаю накипячу… Кабы знала, что приедете, давно бы поставила. Теперь только горяченького хлебнуть да в постелю залечь!
— Кому в постелю, а кому барахло таскать, — вздыхает Ольга Николаевна. — Одеяла небось до осени не просушим…
— А зато поливать не надо! — радуется тетя Поля. — Вона как полило — загляденье! На три дни хватит!
Я просыпаюсь, открываю глаза. Где это я? На даче… Одна… Сад за окном, солнышко блестит на мокрых листьях… Папа и мама приедут завтра. Сегодня я могу делать, что хочу. Кто-то там возится на грядках с клубникой… Тетя Поля…
Я выхожу на крыльцо. Собака подымает голову, смотрит на меня, но не лает. Пойду проведаю теленочка. Корову зовут Дочкой, а теленка — Субботкой, потому что он родился в субботу. Так Ольга Николаевна сказала.
