Карлос Сафон - Игра ангела
— У нас праздник? — поинтересовался я.
— Судя по выражению вашего лица, вряд ли.
— Чем пахнет?
— Утка, глазурованная печеными грушами с шоколадным соусом. Я нашла рецепт в одной из ваших кулинарных книг.
— У меня нет кулинарных книг.
Исабелла подхватилась и принесла фолиант в кожаном переплете, положив его на стол. На обложке красовалось: «101 лучший рецепт французской кухни Мишеля Арагона».
— Вы глубоко заблуждаетесь. Во втором ряду на полках в библиотеке я нашла абсолютно все, включая пособие по супружеской гигиене доктора Перес-Агуадо с иллюстрациями самых пикантных моментов и рассуждениями типа: «По божественному промыслу женщине неведомо плотское желание, и его духовная и эмоциональная реализация находит высшее выражение в естественных заботах материнства и работе по дому». У вас там копи царя Соломона.
— А можно узнать, что ты искала во втором ряду на книжных полках?
— Вдохновение. И я его нашла.
— Но в области кулинарии. Мы же договорились, что ты пишешь каждый день, есть у тебя вдохновение или нет.
— Я в тупике. И в этом виноваты вы, заставив меня работать на двух работах и вовлекая в ваши интриги с непорочным ангелом Семпере-младшим.
— По-твоему, хорошо насмехаться над человеком, который безнадежно влюблен в тебя?
— Что?
— То, что слышала. Семпере-сын признался мне, что потерял из-за тебя сон. В буквальном смысле. Он не спит, не ест, не пьет, даже помочиться не может, бедняга, думая о тебе день и ночь.
— Вы бредите.
— Это несчастный Семпере бредит. Ты могла бы заметить. Он на грани и готов даже застрелиться, чтобы избавиться от горя и отчаяния, обуревающих его.
— Да он меня в упор не видит, — возразила Исабелла.
— Он просто не знает, как открыть свое сердце, и не в силах подобрать слова, чтобы излить чувства, которые переполняют его душу. Таковы все мужчины. Грубые и примитивные.
— Однако он с легкостью подбирал слова, когда отчитывал из-за того, что я расставила собрание «Национальных эпизодов»[50] в неверном порядке. Жалкий болтун.
— Но это совсем разные вещи. Одно дело — долг управляющего, а язык страсти — совершенно другое.
— Глупости.
— В любви нет ничего глупого, уважаемая помощница. И, отклоняясь от темы, мы собираемся ужинать?
Исабелла сервировала стол под стать приготовленным яствам. Она выставила целую коллекцию тарелок, приборов и рюмок, которых я никогда прежде не видел.
— Ума не приложу, почему вы, обладая такими прелестными вещами, ими не пользуетесь. Все это лежало в ящиках в кладовой рядом с прачечной, — сказала Исабелла. — И что вы за человек!
Я взял нож и стал рассматривать его под свечами, которые зажгла Исабелла. Я быстро понял, что имущество принадлежало Диего Марласке, и аппетит у меня пропал начисто.
— Что-то случилось? — спросила Исабелла.
Я отрицательно качнул головой. Моя помощница наполнила две тарелки и выжидательно смотрела на меня. Я попробовал кусочек и одобрительно улыбнулся.
— Очень вкусно, — оценил я.
— Жестковато, по-моему. В рецепте сказано, что птицу нужно томить на медленном огне неизвестно сколько, а с вашей плитой огонь или гаснет или возгорается до небес, промежуточное положение отсутствует.
— Очень вкусно, — повторил я, продолжая есть без всякого желания.
Исабелла искоса поглядывала на меня. Мы ужинали в молчании, и оживляло обстановку лишь позвякивание приборов.
— Вы серьезно сказали о Семпере-младшем?
Я кивнул, уткнувшись в тарелку.
— А что еще он говорил обо мне?
— Он говорил, что у тебя классическая красота, что ты умная и необыкновенно женственная, это производит на него очень сильное впечатление, и он чувствует, что между вами существует духовная связь.
Исабелла пронзила меня убийственным взглядом и потребовала:
— Поклянитесь, что вы это все не придумали.
Я возложил правую руку на кулинарную книгу, поднял правую и провозгласил:
— Клянусь на «Сто одном лучшем рецепте французской кухни».
— Клянутся другой рукой.
Я поменял руки и повторил формулу с подобающей случаю торжественностью. Исабелла фыркнула.
— И что мне теперь делать?
— Не знаю. Что делают влюбленные? Гуляют, танцуют…
— Но я-то не влюблена в этого сеньора.
Я продолжал вкушать глазурованную утку, игнорируя настойчивый взгляд девушки. Спустя несколько мгновений Исабелла стукнула кулаком по столу.
— Сделайте одолжение, смотрите мне в лицо. Ведь все из-за вас.
Я аккуратно отодвинул тарелку, тщательно вытер губы салфеткой и взглянул на нее.
— Что мне делать? — снова спросила Исабелла.
— Зависит от ситуации. Тебе нравится Семпере или нет?
Облачко сомнения затуманило ее лицо.
— Не знаю. Во-первых, он староват для меня.
— Мы с ним почти ровесники, — возразил я. — Он старше меня максимум на один или два года. A может, три.
— Ну да, четыре или пять.
Я вздохнул.
— Он в самом расцвете сил. Мы, кажется, выяснили, что тебе нравятся мужчины постарше.
— Не издевайтесь.
— Исабелла, кто я такой, чтобы указывать тебе, что делать…
— Вот это мило.
— Позволь закончить. Я хочу сказать, это касается только Семпере-младшего и тебя. Если ты спрашиваешь совета, я порекомендовал бы дать ему шанс. Ничего больше. Если на днях он решится сделать первый шаг и пригласит тебя, допустим, пообедать, не отказывайся. Вы или разговоритесь, познакомитесь получше и в итоге подружитесь, или нет. Но мне кажется, что Семпере хороший человек, и его интерес к тебе искренний. И осмелюсь предположить, если ты немного подумаешь, то поймешь, что в глубине души тоже испытываешь что-то к нему.
— У вас навязчивые идеи.
— Но у Семпере их нет. И, на мой взгляд, не отнестись хотя бы с уважением к нежному чувству и восхищению, которые он питает к тебе, было бы низко. А ты не такая.
— Это эмоциональный шантаж.
— Нет, это жизнь.
Исабелла испепелила меня взглядом. Я улыбнулся в ответ.
— По крайней мере сделайте милость, доешьте ужин.
Я опустошил тарелку, подобрал остатки кусочком хлеба и удовлетворенно перевел дух.
— Что у нас на десерт?
После ужина я оставил впавшую в задумчивость Исабеллу дозревать с ее сомнениями и тревогами и поднялся в кабинет в башне. Я вынул фотографию Диего Марласки, которую мне одолжил Сальвадор, и поставил ее, прислонив к настольной лампе. В следующий момент я обвел взором небольшую цитадель из блокнотов, заметок и разрозненных листков бумаги, накопившихся за период работы для патрона. Я все еще ощущал на ладонях холод столовых приборов Диего Марласки, и потому мне было нетрудно представить, как он сидит тут, созерцая ту же панораму крыш квартала Рибера. Я вытащил наугад одну страницу написанного мною текста и начал читать. Я узнавал слова и предложения, поскольку их сочинил я, но мятежный дух, питавший и наполнявший их, казался как никогда далеким. Я бросил листок на пол и, подняв голову, увидел свое отражение на оконном стекле — чужое лицо на фоне сизых сумерек, окутавших город. Мне стало ясно, что я не смогу работать сегодня ночью, ибо был не в состоянии нацарапать ни единого абзаца для патрона. Я погасил свет на письменном столе и сидел в темноте, слушая, как ветер шуршит у окна, и рисуя в воображении картину: Диего Марласка, охваченный пламенем, падает в водоем, последние пузырьки воздуха вырываются изо рта, а ледяная жидкость просачивается в легкие.
