Денис Соболев - Иерусалим
Резервистская служба была не слишком обременительной. В перерывах между дежурствами на часах мы спали, читали, разговаривали, достраивали заграждения из мешков с песком; рядом с поселением арабы появлялись достаточно редко, да и они, на поверку, оказывались вполне случайными; и уже на третий день я начал делать наброски, пытаясь записать то, какой я видел гибель Хазарского каганата. По всей вероятности, он пал под двойным ударом: славян-язычников с севера и мусульман с юга; и если взятие Саркеля[210] Святославом упоминается в первом своде древнерусских летописей, то о разрушении Итили и Хазарана не известно почти ничего. Возможно, их тоже разрушил Святослав, но возможно, что и нет. Этого не должно было произойти, сказал я себе, страна размером с Западную Европу не должна была уйти под воду, как Атлантида; но все же, добавил я, ее не стало. Она была истощена бесконечной войной на три фронта, отсутствием союзников, изобилием врагов, внутренними раздорами; может быть, в этом была своя историческая неизбежность. Вполне возможно, что на ее месте осталось небольшое зависимое государство, просуществовавшее до двенадцатого века; по крайней мере, сохранились свидетельства, позволяющие так считать. Но, в любом случае, эта посмертная история не слишком меня интересовала; я думал про горящие дома Итили, про переулки Хазарана, устланные телами, вытоптанные виноградники Семендера[211], сожженные поля, кровь, текущую по земле. Ибн Хаукаль пишет, что в Семендере, где до войны было сорок тысяч виноградников, после нее не осталось «ни виноградины». Святослав не варил мяса и спал в седле, но не только он был причиной гибели Хазарии. «Я стоял на холме, — записал я, — и смотрел на великую реку, на багровое зарево горящего Итили».
Я увидел его огни издалека, мерцающей точкой на невидимой линии ночного горизонта. Оказывается, Итиль ближе, чем я думал. Но потом я понял, что это огонь отражается высоко в небе; похоже, в Итиле пожар, добавил я. За несколько дней до этого мне сказали, что беспорядочное языческое воинство, неожиданно появившееся из лесов и болот севера, осаждает Саркель.
— Саркелю потребуется помощь? — спросил я тогда.
— Да нет, вряд ли, — ответил мой собеседник, презрительно скривившись. — Обычные лесные бандиты-конокрады, откуда они только взялись? Настоящая опасность грозит нам с юга.
И все же, вероятно, мы их недооценили, подумал я, и вот уже их лазутчики подожгли Итиль, город на великой реке. И это значило, что мне еще только предстояло узнать правду. Я узнавал ее постепенно, увидев смятый кустарник и искалеченную землю, следы множества прошедших людей, заметные даже в темноте. Похоже, что здесь на помощь осажденному Саркелю прошла армия кагана; но почему именно здесь, добавил я, и почему так. Но потом я почувствовал тяжелый запах и объяснил себе: здесь долгое время стояли лагерем, и это было еще более странным. Мне показалось, что над головой кружатся ночные птицы. А еще чуть позже я увидел первый труп, странное тело незнакомого воина со стрелой, пробившей горло, — сравнительно недавний, еще не разложившийся, первый среди многих, устлавших землю. Я спешился и, взяв коня под уздцы, медленно пошел вдоль тропы; надо мною нависал тяжелый трупный запах. Меня окружили трупы хазар; похоже, что тела своих погибших нападавшие, по языческому обычаю, уже успели сжечь на погребальном костре. А это, в свою очередь, и было ответом на вопрос об исходе битвы. Судя по расположению тел, бились на равнине перед городом, потом бились у самых стен Итили.
Впрочем, теперь это уже было не вполне точным, потому что никакой Итили больше не было. Хазарана не было тоже. Я стоял на холме и смотрел на великую реку, на багровое зарево горящего города, отражающееся в черном небе. Но было тихо; и это было самым страшным. Я долго прислушивался, но не услышал ни ликующих криков победы, ни пьяных возгласов, ни плача жертв, ни голосов труб, ни шума грабежа. И все же, когда я подошел поближе, до меня донесся далекий шелест пламени, колышущегося в мертвой ночной тишине. Итили больше не было. Желтым, почти полным диском горела луна. Я отошел подальше от стен и заночевал в узкой каменной лощине. На следующее утро я вернулся к пожарищу, медленно и осторожно, пригибаясь к земле, опасаясь часовых; но часовых не было тоже. Город уже догорал, белые надвратные башни были покрыты копотью; черная пелена дыма лежала над землей. Земля к северу от городских стен была превращена в кровавую кашу, и по ней мало что можно было прочитать. Впрочем, непогребенные тела хазар во многом проясняли ход битвы. Они лежали вповалку, скорчившиеся и неестественно прогнувшиеся, изрубленные и изувеченные, раздувшиеся от трупных газов. Со многих были сняты шлемы и кольчуги, иногда одежда; со всех — украшения. По тому, где и как они лежали, было видно, что армия кагана вышла из города, чтобы встретить северян на прибрежной равнине, но потом была вынуждена вернуться в город; похоже, что отступление было беспорядочным и кровавым.
Все это было крайне странным, но, обогнув город с востока, я понял причину: с юго-востока подошла вторая армия, ударившая с тыла; в грязи и траве, истоптанных конскими копытами, я нашел несколько мелких вещей с тонкой вязью языка пророка. Мне стало ясно, что каган попытался разбить врагов поодиночке, но не успел. Еще более странным было то, что, подойдя к воротам, я увидел только следы пожара, но не следы штурма; это выглядело так, как если бы ворота открыли изнутри. На улицах было много трупов, искалеченных, израненных, обгоревших, но часто и узнаваемых. Я увидел множество женских и детских тел; мне пришло в голову, что перед смертью их вытаскивали из домов. Сила ужаса была такова, что душа онемела, и мысль оставалась ясной, парализованной и прозрачной. А к югу от городских стен лежали многочисленные тела беженцев, пытавшихся, по всей видимости, спастись от неожиданно свершившейся бойни. Я часто замечал на них следы стрел, но еще чаще — следы от беспорядочных ударов мечами. Многие были почти полностью раздеты; чтобы снять кольца, у них отрубали пальцы; вокруг них рядом с холщовыми мешками были разбросаны какие-то случайные вещи, явно собранные второпях. Было видно, что победители тщательно перетрясали их скарб. И только закончив начатое, они подожгли город.
А отойдя чуть дальше, я увидел коня, привязанного к дереву, и рядом с ним одинокую фигуру, склонившуюся над одним из трупов. На нем были неудобные и чужие одежды, хазары такие не носят. Увидев меня, он побежал в сторону коня, но я выстрелил издалека и пробил ему ногу; мародер упал. В тот момент я не хотел его убивать, мне казалось, что я просто собирался с ним поговорить. Впрочем, он так и не смог мне объяснить, как и зачем он сюда вернулся; вероятно, ему показалось, что награбленное поделили несправедливо. Я не знаю, что еще он надеялся найти на полураздетых и обобранных телах. Но, в любом случае, это не было тем, о чем я хотел его расспросить, хотя он и почти обезумел от страха. Я спросил его.
— Так нам говорили, — ответил он мне, когда смог заговорить, — потому что наша цель не взять этот город, а выиграть войну.
Города отстраиваются, объяснил им командир, и тогда войны можно переиграть заново, как партию в нарды; их же цель состоит в том, чтобы эту войну нельзя было переиграть уже никогда. Никогда.
— Это очень хорошая цель, — задумчиво добавил их командир.
— Знаете ли вы, — спросили у них тогда, — как отстроить город?
И один из его товарищей объяснил:
— Города восстанавливаются, когда в них возвращаются люди. Но от нас, именно от нас, зависит, чтобы этот город никогда не восстановился, потому что в него будет некому вернуться.
Я подумал, что, вероятно, он прав, и вернуться сюда будет действительно некому. А значит, Итиль уже никогда не будет восстановлена и растворится среди трав, песка, островов и откосов великой реки.
— Куда вы пошли потом? — спросил я.
— Куда-то на юг, — ответил он неопределенно, и я перерезал ему горло.
Все последующие дни я скакал на юг, вслушиваясь в далекие шорохи и шумы, настороженные крики птиц, пытаясь упредить наступающих, огибая их предполагаемый кровавый путь по большой неровной дуге. И все же поначалу я натыкался на следы пожарищ и беспорядочно разбросанные тела, обнаруживая раз за разом, что предупредить мне уже некого. Но потом я все чаще начал находить брошенные деревни и утоптанную траву на месте недавних стоянок; я больше не видел мертвых и понял, что обогнал их. Жители стоянок уходили в леса на юге и в долины великих гор. Наконец, настал день, когда я встретил первый хазарский конный разъезд, потом еще один; несколько раз я повторил рассказ про гибель Итили, но, за исключением деталей, они уже все знали. И тогда я понял, что сделал то, что был должен; душа же все эти дни билась, кровоточила и изнывала капля за каплей, устремляясь на север. Я повернул навстречу зиме, мимо редких лесов, заводей, поперек рек, холмов и косогоров. Я проходил путь крови в обратную сторону, от пустых деревень к следам пожарищ, трупы смотрели на меня своими пустыми выклеванными глазницами; и все же день ото дня тел становилось все меньше, а те, что я встречал, оказывались все более и более бесформенными, растерзанными птицами и дикими зверями. Во многие деревни уже возвращались уцелевшие жители, хоронили убитых, на новых местах возникали стоянки.
