Яков Арсенов - Избранные ходы
— Кто поедет за сканером? — спросил Орехов, чтобы сбить темп беседы.
— Могу я, — согласился Макарон. — Хочется посмотреть, на кого этот негораздок Фаддей похож при жизни.
— И передай ему воздушно-капельным путем, что он — чмо!
— От кого передать?
— От лица и других поверхностей общественности! — заговорил Орехов голосом председателя комиссии по похоронам. — И пусть это еще раз напомнит нам о том, что информационную бдительность нельзя терять ни на миг… Мы надеемся, ты нас понимаешь, сам-Артур…
Варшавский не понимал или не хотел понимать. Вопрос о том, кто в дальнейшем будет директором «Ренталла», больше не поднимался. Варшавский помалкивал. Покинуть кресло ему никто не предлагал. И он его не покидал. Артамонову было не по себе. Он вынашивал идеи, добывал деньги, а платежки подписывал Варшавский. Орехов старался чаще курить. Что происходит, понимал даже Нидворай. Но никто не подавал виду. Не думалось раньше, что и в «Ренталле» придется заводить министерство внутренних дел. Из дасовской закалки вытекало, что компании ничего не грозит и что для решения проблем достаточно ведомства внешних сношений, а внутри все так и останется дружественно и взаимообразно. Но в кожу треуголки уже втыкались колья какой-то новой человеческой геометрии.
— На «Смену» нужно подать в суд, — предложил Варшавский. — И привлечь Фаддея с Кинологом к субсидиарной ответственности.
— Цивилист из меня, как из Нидворая шпагоглотатель, — дал понять Орехов, — но подавать в суд, по-моему, не имеет никакого смысла. И тем более не имеет смысла — выиграть его. Ну, докажет Нидворай документально, что «Смена» — это контора, какую мало где встретишь, и что заправляет там паноптикум старьевщиков с чердачной страстью к нафталину. Ну и что? К такому выводу можно прийти и без апелляционных инстанций.
— В этой стране, похоже, и впрямь, — произнес, затихая, Артамонов, чтобы сказать вслух, надо заводить свой личный орган речи.
Газету надлежало регистрировать в Инспекции по защите печати, которая была создана на базе отдела обкома после кончины КПСС и отмены шестой статьи Конституции. Инструктор обкома по нежнейшим вопросам печати Давид Позорькин сориентировался и стал начальником инспекции по защите. Он сменил на кабинете табличку и, чтобы пристальнее всматриваться в портреты трудников на Доске почета напротив партийных чертогов, добавил к распорядку еще один неприемный день. Переждав его, ходоки отправились на дело. Вахтер на проходной был безучастен к персоналиям c улицы, а вот секретарша встала грудью.
— К нему нельзя! У него мероприятие! И вообще, как вы сюда попали?! На прием все записываются заранее!
— Мы — не все, — сообщил Орехов.
— Что значит — не все?
— Всех бы не вместила приемная. Нас много на каждом километре здесь и по всему миру! — пригрозил Артамонов.
У секретарши повело глаза, взгляд стал блуждающим. Через приоткрытую дверь слышалось, как спешно, словно с часу на час ожидая прихода немцев, инспектор награждал активистов СМИ, путая должности, поручения. В спертом воздухе кабинета звучали знакомые фамилии: Дзскуя, Потак, Жеребятьева, Огурцова, Упертова.
В завершение списка инспектор икнул и поблагодарил Шерипо за то, что оно хорошо работало. Раздались легкие, раздражительные аплодисменты.
— С этим средним родом мы еще натерпимся, — громко сказал Макарон, откровенно изучая фигуру секретарши, а затем, склонившись над ухом Орехова, прошептал: — В Индии приветствуют, похлопывая ладонью о стол, у нас ладонью о ладонь. А надо бы — ладонью по щекам. Представляешь, что сейчас творилось бы за дверью?
— Как считаешь, полное имя инструктора — Додекаэдр? — спросил в ответ Орехов.
— Если маленькое Додик, то да.
Когда волна лауреатов, стараясь проскочить побыстрее мимо ренталловцев, стала вытекать из кабинета, магнаты по встречной полосе устремились к Додекаэдру. Секретарша заумоляла вслед быть краткими и говорить только по существу. Иначе Додекаэдр даже слушать не станет.
— C cобакой-то куда, товарищ?! — попыталась она схватить за рукав аксакала.
— Макарон, — подсказал секретарше Орехов.
— Каких еще макарон?!
— Товарищ Макарон. Фамилия такая.
Заминки хватило, чтобы овладеть кабинетом.
Додекаэдр был неимоверно взвинчен завершившимся мероприятием. Он парил в сферах, которые было невозможно курировать без крыльев. Нависая над двухтумбовым столом с подпиленными ножками, он резво поправлял папочки, карандашики, расчесочку и маленькое зеркальце, в котором имели возможность отразиться целиком лишь небольшие участки лица. Додекаэдр давно не видел себя со стороны целиком, потому не ужасался. Под стеклом лежала пожелтевшая таблица экологической лотереи. Она выдавала инструктора. Выходило, что наряду с гражданами он дал слабинку и проявил живой интерес к судьбе якутских стерхов.
Додекаэдр уселся во вращающееся кресло от вагонного завода.
— Газету, говорите? — сделал он оборот вокруг оси.
— Да, газету.
— Я слышал, у вас со «Сменой» неприятности.
— Да нет, все нормально, — сказал Артамонов. — Просто ребята не захотели развиваться, и мы решили открыть свою газету.
— Какую же? — спросил он, отмолчав минут пять.
— «Лишенец»! — выпалил Макарон неожиданно для его всегдашней заторможенности. Орехов с Артамоновым переглянулись.
— Название как-то увязано с концепцией? — строго спросил Додекаэдр.
— Конечно, — поскакал под гору аксакал. — Все мы в какой-то мере лишенцы. Кого церквей лишили, кого денег, кого партии, кого права на выбор, кого газеты… Мы пробовали другие названия, но ни «Камера-обскура», ни «Любовь к трем апельсинам» не отображают всей полноты идеи. И даже «Целенаправленное движение свиней» слабовато.
— Нельзя ли познакомиться? — попросил Додекаэдр почти надсадно.
— С чем, с движением?
— С идеей.
— Прямо здесь? Это невозможно!
— Почему? — расплылся инспектор.
— Она очень обширна, занимает несколько томов.
— А вы вкратце, через перечень рубрик и тематических полос. Я пойму.
— Хорошо, пожалуйста, — не смутился Макарон. — «Лишения ХХVI съезда — в жизнь!» — материалы идеологической направленности, «Культ лишности» о проблемах потерянного поколения, «Ничего лишнего» — страничка потребителя, детские выпуски «Лишенчики», «Третий лишний» — о любви и пьянстве…
— Достаточно, — тормознул его Додекаэдр. — И все же, какова будет направленность — социальная или политическая?
— Направленность? Межнациональная! — выкрикнул Макарон. Комплиментарии всех стран, соединяйтесь! Газета будет выходить на иноземных языках. В основном — на китайском! И лишь часть тиража на немецком, французском и финском для городов-побратимов, плюс выжимки на русском языке для собственных нужд!
— Позвольте спросить, а как будет распространяться газета?
— Веерная рассылка. Директ-мэйл и обольстительная льготная подписка. Везде понемногу, но преимущественно — в китайском городе Инкоу. Бывший Порт-Артур, слышали? Не сам-Артур, а Порт-Артур, ну, помните все эти дела крейсер «Варяг», «Цусима», борьба с воробьями? — нес аксакал.
— А вы договорились с китайской стороной?
— Конечно, уже заговорились договариваться, у меня даже заплетык языкается, — залудил Макарон. Любил он иной раз запустить в собеседника зычным спунеризмом типа «он тебе все педераст» или «не дороги, а сплошные выибоны».
— Так я не понял, — уточнил Додекаэдр, — договорились или нет?
— Китайцы рады, как дети! — не задумываясь ни на секунду, отвечал Макарон.
— И корпункт планируется? — продолжал слушания Додекаэдр.
— Конечно. Все, как у взрослых. Нам сказали: выбирайте любую пагоду…
— Пагоду?
— У нее такая крыша — с загибом, чтоб не поехала.
Артамонов с Ореховым еле сдерживались.
— Как же они с вами будут расплачиваться? Ведь там юани…
— Газета будет бесплатной.
— Бесплатной?! Вот как… И в каком количестве вы намерены выпускать эту добродетель?
— Тираж будет плавающим.
— Но почему именно в Китае? — не мог понять Додекаэдр.
— Там больше лишенцев. Мы надеемся, наше немедикаментозное вмешательство найдет отклик в душе большого народа.
— Вы полагаете, ее будут читать?
— Будут. Рекламную кампанию мы уже запустили. Продвижение проекта на рынке началось с наиболее доступных форм — решен вопрос с командованием Военно-Морского Флота о размещении логотипа на подводных лодках. Представляете, всплывают в разных концах света одновременно десять атомных ракетоносцев, а на них — во всю палубу — ЛИШЕНЕЦ!
— По-вашему, это сработает?
— А вы посмотрите, с кем приходится соприкасаться по жизни. Одни лишенцы.
