Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)
Федор Гиренок. Философия — это поступок. — «Завтра», 2011, № 11, 16 марта <http://zavtra.ru>.
«Философ — это прежде всего иммигрант, „лимитчик”, гастарбайтер. Он всегда не местный. Он приехал откуда-то со стороны, из другого мира. Например, из Малой Азии в Грецию, как Анаксагор, которому в Афинах было ничто не мило, ничто не дорого. Для всех греков солнце — это бог, для Анаксагора — это камень. Понятно, что греки прогнали Анаксагора из Афин, и он умер».
«Философ — эстет, метафизик, а философия с самого начала является потусторонним взглядом на привычное, на близкое. Сократ, ученик Анаксагора, хотя и был из местных, но вел себя как философ, то есть как чужестранец, как посторонний, разрушая мир подручного, обжитого, конечного. За это, да еще и за высокомерное поведение в суде его и убили».
Дмитрий Губин. Воровать нельзя платить. — «Огонек», 2011, № 11, 21 марта <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
«В индустриальную пору информацию можно было регламентировать, контролируя носители. Закон, запрещающий без согласия автора смотреть, читать, слушать и тиражировать, вообще уходит корнями в 1710 год. Конкретно — в Статут королевы Анны, он же Copyright Act, когда за творцами были закреплены 14-летние права на все копии. И этот Статут, по моему мнению, был разумнее сегодняшнего закона, когда права сохраняются не просто пожизненно за автором, но и еще и посмертно 70 лет за наследниками. <...> Если бы сегодня срок его действия ограничили 14 годами в духе королевы Анны — это уже было бы успехом для общества».
Игорь Гулин. Слово после сала. — « OpenSpace », 2011, 10 февраля <http://www.openspace.ru>.
«Скорее гавриловская издевка над явно любимыми им писателями — часть его глобального недоверия к языку. Проза [Анатолия] Гаврилова безусловно критична, но объект ее критики — не уродливое жизни, как и не ее лживо-красивое (большинство пишущих о нем акцентируют либо то, либо другое). Напротив: о грязи и о красоте сказать одинаково невозможно. Объект этой критики, главным образом, — непреодолимый зазор между человеком и всем остальным, и зазор этот — в языке».
«Гаврилов не верит не только во власть языка, но и в минимальный коммуникативный успех. <...> Однако проза Гаврилова фиксацией коммуникативного поражения не ограничивается. Отчасти он осуществляет переворот, лишь намечающийся у Добычина, — переворот в буквальном смысле: слово, не имея возможности быть направленным наружу, к людям, направляется внутрь, к себе. Язык, в том числе и подчеркнуто литературный, начинает работать как инструмент не столько даже разговора с собой, сколько заговаривания, обозначения границ, отделяющих человека от остального мира. Незаметно происходящее почти во всех текстах Гаврилова сворачивание, окукливание слова производит эффект нежнейшего мизантропического лиризма».
«Если все-таки пытаться найти тему Гаврилова за пределами проблем языка — это окажется, видимо, разговор о хорошем человеке с неадекватно здравыми представлениями, бессильном перед сокрушительным в своей бессмысленности миром. В сущности, тематически он здесь близок к Кафке (имя это неслучайно: Кафку Гаврилов упоминает среди повлиявших на него писателей). Однако злоключения гавриловских героев не выглядят „кафкианскими”, катастрофическими: здесь утрачен момент противостояния. Идиотизм и зло в мире гавриловской прозы — дело рук тех же хороших людей, более-менее единственное их дело».
О книге Анатолия Гаврилова «Берлинская флейта» см. также рецензию Анны Голубковой в февральском номере «Нового мира» за этот год.
Денис Драгунский. Время и место Юрия Трифонова. Лучший советский прозаик скончался тридцать лет назад, 28 марта 1981 года. — «Частный корреспондент», 2011, 28 марта <http://www.chaskor.ru>.
«Помню потрясающее впечатление, которое произвел на меня „Обмен”, — более сильное, чем „Мастер и Маргарита” (журнал „Москва”, 1966 — 1967). Гораздо более сильное, чем великолепный триптих преобразившегося Валентина Катаева (как тогда говорили, молодого Катаева) — „Святой колодец” (1965), „Трава забвенья” (1967) и „Кубик” (1968)...»
«Трифонов остается верным, любящим, тоскующим сыном своего расстрелянного отца. <...> Понять, принять и вслух сказать, что в 1937 году старый пахан натравил новую банду на банду прежнюю, он не мог. И уж тем более не мог позволить себе вспомнить, что ленинская гвардия поубивала не меньше народу, чем сталинские соколы. Ужасный парадокс: чтобы понять и сказать полную правду о Доме на набережной и его обитателях, Трифонову надо было бы стать Павликом Морозовым: осудить и обесславить своего погибшего отца. Но Павлики Морозовы не пишут хороших книг. Писательская сила Трифонова именно в его исторической ограниченности, как сказал бы старый марксист Ганчук из „Дома на набережной”».
«Я не согласен с Трифоновым политически и исторически. Но я обожаю его как писателя. Когда я недавно перечитал „Время и место”, то снова поразился — ни одного пустого абзаца, ни одной проходной фразы. И я очень рад, что он не стал историком или борцом, как Солженицын или Белинков».
Завотделом рецензий «Знамени» Анна Кузнецова: «Филологическая критика — это безобразие». «Полит.ру» представляет очередную программу «Нейтральная территория. Позиция 201» с Анной Кузнецовой. Беседует Леонид Костюков. — «ПОЛИТ.РУ», 2011, 21 февраля <http://www.polit.ru>.
« Леонид Костюков: Мы с тобой, насколько я понимаю, несколько раз подходили близко к такому эксперименту: написать свои явно отвратительные стихи и вставить их в какую-то статью.
Анна Кузнецова: Я это делала.
Леонид Костюков: Я тоже это делал в „Арионе”.
Анна Кузнецова: И я в „Арионе”...»
Александр Зельдович. Несколько книжек — это страна. Беседовала Лариса Малюкова. — «Новая газета», 2011, № 15, 11 февраля <http://www.novayagazeta.ru>.
Говорит кинорежиссер Александр Зельдович: «СССР — огромное несчастье, но в основе его был большой утопический проект, энергии которого хватило лет на шестьдесят. Веры, что, собравшись вместе, можно что-то изменить в мире. <...> Основывался он отчасти на руссоистской идее просвещения. Человек — существо замечательное, условия жизни — не те: квартирный вопрос и эксплуатация его портят. Создадим ему условия — произрастим прекрасную творческую личность! Загнувшись, левый проект утащил с собой и идею прогресса: „Улучшим условия, человек будет становиться лучше, пока рай не воцарится на земле”. Кончился не только Советский Союз, но и многовековой левый проект, выдавивший на периферию проект христианский. В Европе свято место осталось пусто. Сейчас он деформируется в происламские революционные настроения».
Из писем Ариадны Эфрон (1970 — 1975). Публикация Ирмы Кудровой. Подготовка текста и комментарии Юлии Бродовской. — «Нева», Санкт-Петербург, 2011, № 3 <http://magazines.russ.ru/neva>.
Ариадна Эфрон — Ирме Кудровой: «14 августа 1971 <…> Как вам воспоминания А<настасии> И<вановны>? Меня они раздражают многословием, неотжатостью от второстепенного (в данном случае — от собственного „я”) и подменой, зачастую, вершин — долинами, но она, несомненно, талантливый человек — кто захочет с этим спорить? Но нет, нет, не тот коленкор, да и может ли повториться тот ?»
Александр Киров. Рубцов и его Герой. — «Бельские просторы», Уфа, 2011, № 2, февраль <http://bp01.ru>.
«Никакого разделения между лирическим героем и автором сам Н. Рубцов не признавал. <...> Тем интереснее некоторые наблюдения над „я” поэта в стихах, которое все-таки его „второе я”...»
«Вообще биография лирического героя Рубцова упрощена автором. Биография самого Рубцова — изобилует пятнами: то белыми, то темными. Иногда мы можем отделить одно от другого».
«Эх, послал Бог: Есенину — Гиппиус, а Рубцову — Евтушенко. Это ведь так важно, когда на тебя посмотрят хотя бы раз (да не раз — много-много раз…) свысока те, кто нисколько тебя не лучше. И у тебя появится не высокоталантливое, а элементарное человеческое желание — поставить кого надо на место. Гиппиус, Евтушенко или свою тень».
Космос Эрика Булатова. Беседовал Александр Шаталов. — « The New Times /Новое время», 2011, № 5, 14 февраля <http://newtimes.ru>.
Говорит художник Эрик Булатов: «Одно время объявили, что картина умерла, она никому не нужна, возникли новые виды искусства, которые полностью ее заменят. Ничего подобного. В картине есть свойство, которое невозможно ничем заменить: она способна компактно выразить содержание жизни, она наиболее экономна в пространстве, рациональна в использовании, если можно так сказать. Никакие грандиозные инсталляции никогда ее не заменят, ни видео, ни фотография…»
