Мигел Соуза Тавареш - Экватор
Управляющий теперь посмотрел прямо на собеседника и ответил, едва скрывая гримасу презрения на своем лице:
— Нет, он не убит: мы ведь тоже не убийцы. Он всего лишь ранен.
— Ранен? Как это — ранен?
— Он был ранен во время произошедших столкновений, — продолжил управляющий все с тем же вызовом в голосе.
— Каких столкновений, сеньор инженер? Разве не правда то, что его отвели к вам на переговоры позавчера утром, а столкновения произошли только днем, когда он уже находился под вашей защитой? Как же тогда он мог участвовать в столкновениях?
На сей раз инженеру Леополду не удалось скрыть проскользнувший в его взгляде испуг. Он судорожно оглядел стоявших рядом с ним подчиненных и остановился глазами на фигуре заместителя попечителя по острову Принсипи, Жузе ду-Нашсименту: так вот кто стукач и предатель! Он и донес все губернатору!
С ненавистью посмотрев на попечителя, инженер вновь повернулся к Луишу-Бернарду:
— Когда мы собрались все вместе, он набросился на меня. Пришлось силой обезвредить его. Сейчас он задержан.
Луиш-Бернарду выдержал обращенный на него взгляд и с неожиданным спокойствием ответил:
— Тогда прикажите его освободить и приведите сюда ко мне.
Инженер Леополду не двинулся с места. Ноги его оставались разомкнутыми, на ширине плеч, а рука покоилась на поясе, за которым торчал револьвер. Он сплюнул вниз перед собой и продолжал молчать. Луиш-Бернарду, чеканя каждое слово, повторил приказ:
— Вы слышали, что я сказал? Немедленно приведите его сюда или я прикажу солдатам прочесать плантации вдоль и поперек пока они его не найдут. И молите Бога, чтобы он действительно был жив.
Инженер по-прежнему стоял на месте, оценивая, насколько он еще способен сопротивляться в этом завязавшемся единоборстве. Он взглянул на майора Бенжамина, который продолжал курить, по-прежнему храня молчание и оставаясь таким же невозмутимым. Луиш-Бернарду также бросил короткий взгляд на майора: его заботили те же мысли, что и управляющего плантаций Инфант Дон Энрике — может ли он рассчитывать на майора, на его лояльность и слепое подчинение приказу? С того самого момента, как губернатор позвал его с собой на Принсипи, он поставил на это буквально все. Инстинкт при этом подсказывал ему, что он может рассчитывать на этого военного. Кроме того, в пользу Луиша-Бернарду было и еще одно обстоятельство — предстоящий приезд Наследного принца и министра Орнельяша: в данной ситуации вряд ли кто-то из администрации островов осмелится оспаривать полномочия нынешнего губернатора, чтобы потом принимать у себя представителей лиссабонской власти, восстав как раз против этого самого назначенца из Лиссабона. В других обстоятельствах, вероятно, такой переворот был бы возможен, но только не сейчас.
Инженер Леополду снова сплюнул себе под ноги. Затем он приподнял левую руку и указал двум своим людям, стоявшим чуть поодаль, на небольшой домик в группе строений вокруг центральной площади. Помощники кивнули головами в знак согласия и тут же удалились. Остальные остались на месте в молчаливом ожидании. Луиш-Бернарду направился к каменной скамье рядом с Большим домом, сел и закурил сигарету, наслаждаясь первыми за все текущее утро мгновениями передышки. Он не знал, ни когда ему выдастся следующий подобный момент, ни того, когда все это закончится, будучи уверенным лишь в том, что возможности для отступления или компромисса у него нет. Луиш-Бернарду докурил сигарету, бросил окурок на землю и раздавил носком своего сапога, когда группа стоявших на площади, включая солдат, охранявших рядом столярную мастерскую, вдруг пришла в молчаливое движение, заставив его встать и поднять глаза. Взгляды собравшихся были устремлены на тех двоих, которых инженер некоторое время назад отправил за негром-зачинщиком бунта. Они только что покинули один из прилегавших к площади домов, держа каждый со своей стороны согнутое пополам тело, будто это был набитый каким-то товаром мешок. Подойдя к группе на площади, они опустили его на землю. Негр все в том же полусогнутом состоянии сидел на коленях, его грязные босые ноги были изранены, одежда разорвана, а рубашка больше напоминала кусок приклеившейся к телу окровавленной тряпки. На ногах и на освещенной солнцем спине виднелись посиневшие отметины от ударов палкой и запекшиеся кровоподтеки. Некоторые раны еще продолжали кровоточить, на левой ноге был открытый перелом с торчащей сквозь кожу берцовой костью.
Луиш-Бернарду медленно направился в центр вдруг образовавшегося круга, который нехотя расступался, позволяя ему пройти. Он подошел к негру, преклонил колено к земле, чтобы оказаться с ним вровень, и приподнял его повисшую на груди голову. То, что он увидел, повергло его в настоящий ужас: лицо негра было полностью разбито. Один глаз заплыл, из-под века сквозь ресницы тек гной, три передних зуба были выбиты, правое ухо разорвано, вероятно, неточным ударом ножа. Почерневшие синяки и кровоподтеки на лице несчастного уже превратились в одну сплошную рану, лоб был рассечен и кровоточил двумя тонкими красными струйками. Видно было, что над человеком долго, методично и диким образом издевались. Непонятно было, сколько все это длилось, и было ли целью тех, кто это делал, умертвить его или же измываться над ним, медленно и изощренно. Луиш-Бернарду оглянулся назад и нашел глазами инженера Леополду, выражение лица которого продолжало оставаться вызывающим. Теперь и для губернатора настал черед смачно сплюнуть, глядя ему в глаза. Луиш-Бернарду снова посмотрел на едва живого негра, лежащего перед ним, и, поддерживая его за подбородок, обратился к нему:
— Габриэл…
На его лице не отразилось никакой реакции, которая бы свидетельствовала о том, что он понял, что к нему обращаются по имени.
— Габриэл, ты слышишь меня? Я — губернатор Сан-Томе и Принсипи. Я здесь для того, чтобы выяснить, что произошло, и по справедливости наказать всех виновных, и белых, и черных. Не бойся, потому что тебя больше никто не тронет, а те, кто поступил так с тобой, заплатят за это. Я хочу поговорить с тобой наедине, чтобы ты рассказал мне все, что здесь произошло. Ты слышишь меня? Понимаешь, что я тебе сейчас говорю?
Последовала долгая тишина. Никаких признаков того, что он как-то реагирует на обращение к нему, не было. Луиш-Бернарду подумал, что, должно быть, он в коме или без сознания и поэтому ничего не слышит и не понимает. Но вдруг губернатор увидел, что негр смотрит на него своим единственным не заплывшим глазом, едва заметным кивком головы показывая, что понимает, что ему говорят. Луиш-Бернарду поднялся и отдал распоряжение майору Бенжамину, чтобы тот с помощью двух солдат переместил раненого туда, где можно было бы поговорить без свидетелей. Его подняли на руки и отнесли под дерево, метрах в двадцати от того места, где находилась группа, и усадили, оперев спиной о ствол. Один из солдат помог ему выпить воды из принесенной миски. Луиш-Бернарду взял находившуюся рядом деревянную банкетку и сел напротив.
— Габриэл, сейчас ты меня слышишь?
Слабым кивком головы тот подтвердил, что слышит.
— Понимаешь, что я тебе говорю?
Снова кивок головой.
— Что произошло, когда тебя отвели на переговоры к управляющему, сеньору Леополду?
С большим трудом Габриэл начал говорить. Португальским он владел свободно, однако искалеченные губы едва позволяли ему произносить слова. Речь его была очень медленной, периодически он останавливался, чтобы с помощью Луиша-Бернарду попить воды. Однако рассказ его был недолгим: как он объяснил, все началось, когда надсмотрщик Жуакин Силва, которого рабочие боялись и ненавидели больше всего, сильно ударил плетью мальчика лет одиннадцати, который из-за нещадно палящего солнца приостановил работу и отошел в сторону за водой. Все, кто видел это, возмутились и, собравшись в группу, двинулись к надсмотрщику. Тот поспешно удалился и вернулся уже вместе с Феррейрой Дуарте и еще пятью белыми, вооруженными револьверами и ружьями. Надсмотрщик выслушал объяснения рабочих, посмотрел на следы от плети на спине подростка и только пригрозил остальным сделать с ними то же самое, если они сейчас же не вернутся к работе. Вечером того же дня, после ужина, уже в деревне старейшины собрались и решили, что на утреннем построении, после приказа разойтись по рабочим местам, никто не двинется с места. После этого он, Габриэл, попросил передать управляющему, что никто не выйдет на смену, если надсмотрщик и двое его помощников — Жуакин Силва и Куштодиу по прозвищу «Громила» — не будут отстранены от работы. Он сказал, что также требует вызова заместителя попечителя, которому предъявит все имеющиеся на данный момент жалобы.
На следующий день так все и было сделано, и, когда на площадь прибыл инженер Леополду, он предложил Габриэлу зайти к нему в контору. Там инженер сказал, что готов выслушать жалобы рабочих и обсудить с ним соответствующее решение, но только не в условиях объявленной забастовки; сеньор Леополду будет с ним говорить только тогда, когда он убедит остальных выйти на работу. Габриэл тогда вернулся к своим товарищам, которые, кстати, настаивали на том, что это ловушка, что они должны продолжать стоять на своем и требовать увольнения надсмотрщиков. Габриэлу, тем не менее, удалось их разубедить, и они отправились на работу. Тогда его снова отвели в контору, и там управляющий сразу стал угрожать ему тем, что, если потребуется, он применит оружие, чтобы покончить с бунтом. А еще он стал требовать от него подписать бумагу, где будет написано, что рабочие плантаций взбунтовались без всякой на то причины. Габриэл отказался, и тут же четверо или пятеро белых, вооруженных кастетами и дубинками, прямо здесь же, на глазах у инженера Леополду, начали ему угрожать расправой. Он попытался сопротивляться, но вскоре его сбили с ног, и он оказался на полу. Габриэла продолжали бить, пока он не потерял сознание. Больше он ничего не помнит. Очнулся он только сегодня утром, под замком в каком-то помещении, где даже не было окна.
