Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
— А что, — ответил Николай, поднимаясь. — Игра — прекрасное времяпрепровождение, особенно когда больше нечем заняться.
Стысь ждал Пола и поэтому никаких действий в отношении пленников не предпринимал. Они сегодня с утра переговорили по мобильному телефону, и Пол сообщил, что завтра обязательно будет в «Камнях», предупредив строго, чтобы Стысь держал пленников за семью замками.
— И чтобы ни один волос с их головы не упал, — добавил он. — Мне они нужны живыми.
— Никуда они не денутся, — смеясь, ответил Стысь. — Заперты в спортивном зале, возле них постоянно дежурят мои люди. Так что если землетрясения не будет, ничего с ними до твоего приезда не случится. В этих широтах землетрясений не бывает, а проект дома ты делал сам…
Пол тоже посмеялся, согласившись с доводами друга и компаньона насчет прочности сооружения.
— Мой дом, моя крепость, — заключил он и спросил: — Мне вчера поздно вечером Ольга звонила. Где ты её подставил, объясни? Я не стал перед нею ничего раскрывать, сказав, что ты действовал по моему приказу.
— Правильно сделал, что так сказал, — довольно произнёс Стысь. — Она беспокоится по поводу этих… наших троих, — он скривил губы в ироничной усмешке. — Ничего я её не подставил. Это она считает, что способствовала их поимке. Ну соврал я, чтобы использовать её в этом деле, а иначе она бы не согласилась, знай правду, куда я её толкаю.
Он подробно рассказал Загу, что он придумал позавчера и как вовлёк Ольгу в эту операцию.
— А хороший я план разработал, — довольно произнёс Стысь и продолжал: — Я старался для дела. Ты сам говорил, что цель оправдывает средства. Конечно, в её глазах теперь я выгляжу ужасным человеком. Она мне друг, но дело мне дороже, — перефразировал он известное античное высказывание.
— Если она помогла поймать тебе их, это хорошо. Я на твоей стороне. Они в наших руках, а это главное… — Пол с полминуты молчал, молчал и Стысь, ожидая, что дальше скажет хозяин. А тот продолжал: — Не знаю, что она взбрыкнула. А вот что теперь дуться будет — нехорошо. Надо как-то уладить ваши взаимоотношения. Ты пока воздержись с ней в дебаты вступать. Я завтра приеду, и мы всё уладим. О, кей?
— О, кей, — ответил Стысь. — Не знаю, каким образом ты это уладишь, — недоверчиво продолжал он. — Ольга будто с цепи сорвалась.
— Это не впервые, — проронил Пол. — У нас и раньше некоторые разногласия имелись. И ничего — улаживали.
— У тебя в отношении пойманных план имеется?
— Никакого особого плана нет. Мы их отпустим и всё кончится само собой.
— Отпустим! Ты хочешь их отпустить после всего того, что мы сделали!
— Как только они нам отдадут икону с грамотой.
— Ты полагаешь, они отдадут.
— Не сомневаюсь.
— А если заартачатся?
— Я не считаю, что они её выложат по первому нашему требованию. Но я предложу купить её у них.
— В обмен на свободу?
— Это можно понимать по-разному. Это лучший вариант. От баксов они, я думаю, не откажутся.
— Не знаю, — протянул Стысь, выпятив нижнюю губу. — Они серьёзные ребята.
— Поглядим. Самое главное — они у нас в кармане. Никаких насилий, худых слов, всё честь по чести. Веди себя и прикажи другим, чтоб они вели себя как джентльмены. Не забывай кормить, дай им шашки или шахматы, поставь телевизор, пусть привыкают к западному образу жизни. Всё должно быть цивилизованно, особенно на первых порах. Не надо их сильно огорчать.
— Понял, мон шер.
— Тогда до встречи завтра. С Ольгой никаких конфликтов. Постарайся не попадаться ей на глаза.
— Ежу понятно. Мне раздоры ни к чему.
— Как там дед? Отдыхает?
— Иногда прогуливается по пристани, на катере, остальное время проводит у себя в комнате.
— Ни о чем тебя не расспрашивал?
— Нет.
— Пленников не видал?
— Думаю, что нет. Иначе он не хуже Ольги разыграл бы драму.
— О’ кей! До встречи!
В зарешеченное окно светило солнце, на улице было сухо и, наверное, тепло, но где-то вдали, насколько позволял обзор из окна, небо приобретало сизоватый оттенок. На воле парило, как перед грозой или дождём, и это ощущалось в помещении.
— Дождь будет, — сказал Николай, вытирая рукой потное лицо. — Духота нестерпимая.
— У них здесь вентилятор должен быть, — предположил Сергей.
— Вон два над окнами, только они не работают, — отозвался Афанасий и указал рукой на два квадратных чёрных прямоугольника, забранных или пластмассовыми, или стальными пластинами.
— Ты сказал, что особняк оформлен на имя какого-то Зага? — спросил Николай Афанасия. Его не отпускала мысль — что это за владелец дома, который охотится за ними со своими головорезами?
— Пауль Заг, подданный иностранного государства, богатый предприниматель. В Ужах навытяжку встают, услышав это имя. Он городу большие денежные вливания сделал, как тут без почтения относиться. Если бы я знал, что мы очутимся в его владениях, я бы всю подноготную откопал об этом Заге.
Разговор был прерван появлением Петрухи с тележкой. Он её поставил на старое место, где всегда оставлял, чуть ли не в центре зала, и, стоя спиной к двери, за которой маячил охранник, из длинного рукава рубахи незаметно выкатил в миску с макаронами круглый мягкий шарик, почти неотличимый от кушанья. Повернувшись, пошел к выходу, не говоря ни слова. Лишь в дверях сказал охраннику:
— Запирай чудиков. Я приду через полчаса.
Охранник запер дверь, что-то говоря Петрухе.
Как только они остались одни, Николай достал из миски круглый комочек. Это была плотно скатанная бумага. Он отступил в угол зала, чтобы охранники не могли подсмотреть в замочную скважину, к нему подошли Афанасий с Сергеем. Николай развернул бумагу, расправил и увидел фиолетовые буквы. Это была записка.
— Ну что там? — шёпотом спросил Сергей, заглядывая через плечо Воронина, сгорая от любопытства.
Николай не ответил, впившись глазами в неровный почерк — человек, писавший записку, торопился или сильно волновался. Шариковой ручкой было написано: «Доверьтесь тому, кто вам носит еду. Ваш друг».
Николай подал записку Афанасию. Тот пробежал её глазами и протянул Сергею, тихо сказав:
— Печатными буквами написана. Кто-то скрывает свой почерк.
— Если это правда, то среди этих жлобов есть порядочный человек, который хочет нам помочь, — проговорил Николай. — Конечно, он будет скрываться. — Он взял у Сергея записку. — Из записной книжки листок вырван, — пояснил он, внимательно разглядывая белую в клеточку бумагу.
— Вы уверены, — проговорил Афанасий, — что нас не дурачат?
