Захар Прилепин - Десятка
«Ну иди, иди, — Александра ей, — что ж…»
Вот такой разговор. Наверно, единственный.
Точно не помню, что там в следующие дни было. Для меня они с Нового года в один слились. Мне-то что? — сидел в комнате, телевизор смотрел. Раза два выбирался на улку, хлеба подкупал, сигарет, водки, конечно. Мороз сильный навалился, так что особо не погуляешь. Не знаю, как там мои азики на рынке дюжили. Может, и не работали. До пятнадцатого января у нас давно в городе мертвый сезон — отдыхают все. Как это? — Рождественские каникулы. Главное — подготовиться к ним. Едой запастись и сидеть дома в тепле, программы переключать.
Да, а насчет них… Ну, детей я давно не видел. Может, еще с того года. Впечатление, что они и по нужде из комнаты не выходили, не мылись. Да я и сам редко там появлялся. И мыться в эти дни не мылся — честно признаться, лень было. Рожу утром сполоснешь, зубы щеткой поковыряешь, и скорей в кресло. Как раз в те дни землетрясение случилось в этой… Ну, где-то в Африке, в общем… Вот я за этим следил, видел, как наши эмчеэсники негритян доставали. Молодцы парни, многих спасли… А Елену?.. Елену встречал, скорей всего, но не вспомнить конкретного… Одну только помню встречу, это уже дня за три до вот этого.
Пошел я утром на кухню — глазуньки захотелось горяченькой. У меня и сальца кусочек оставался — с ним очень вкусно… Ну, зашел, а там она. Воду набирает в банку. И глазами встретились.
Знаешь, так меня что-то ее взгляд продрал. Никакой уже этой ее королевности не было, злости спрятанной, а… Ну вот собаки так смотрят, бывает, — будто хотят сказать о важном чем, попросить, и не могут. Так и она. Такой вот взгляд… И красивой такой она мне тогда показалась, даже не то чтобы красивой именно, а… Такое женское в ней появилось, такое, что вот обнять как-то тянет. Обнять, по голове погладить. Нет, погоди, не так. Не могу объяснить… Но вот у нас женщины — или железобетонный шкаф такой, или лахудра с голым животиком, или королевна, которая весь мир презирает. А таких вот… И… только между нами это!.. Мне вот шестьдесят четыре, а захотелось женщину, прям физически почувствовал…
Да-а, если б знал я, что так у них, если б она сказала, попросила хоть словом, я бы помог, конечно. Что я?.. Не совсем же я… Но она воду набрала и пошла к себе. Стройная, в халате розовом…
Ну а потом уже все и случилось. Дня через три-четыре. Точно сказать не могу.
Выхожу как-то утром и чувствую, пахнет не так. Как будто гниловатое, но такое… Будто куриные окорочка протухли. Самое точное… Как-то у нас свет по району отрубился на двое суток. И продавцы все думали, вот-вот дадут, с товаром не знали что делать, и окорочка затухли у них. И вот такой же запах примерно…
Ну, я потерпел — мало ли, — а потом к Александре стукнул: «У тебя, что ли, гниет?». Она холодильник открыла — нет, нормально. Еще подождали, и к этим, квартирантам, стучимся — не открывают. Через полчаса снова — не отрывают.
Решили с Александрой, что съехали. Елена-то жаловалась, что платить нечем за комнату, вот, думаем, и уехала. До нового срока неделя где-то осталась… Съехала и забыла что-нибудь, вот оно и запахло.
На другой день совсем уже невозможно стало. В прихожей, прямо, выворачивает… И пришлось мне одеваться, к Наде идти…
Изматерился я весь — холодина, и пелёхаешь с какой-то стати… Очень я был недоволен. Сразу там и Наде все высказал: «Пустила, а они там такую вонищу развели!..» Ну и еще что-то в таком настрое, и что жаловаться буду.
Надя прибежала, открыла дверь. Мы сунулись…
Подтверждаю — все так и было, как в сообщениях передавали: порядок, опрятность. На кровати дети лежат, как спят, а Елена вот так в полуприсядке у батареи. Надя даже ее окликнула. А потом видим — шнур у нее от затылка к трубе.
Я, конечно, к себе сразу же. Дверь закрючил, и в кресло. Хотел телевизор включить, но побоялся. Сижу, слушаю суету там… Долго время тянулось. Потом, кажется, скорая, или кто там, потом — мужские голоса такие… Ну, милиция.
Дождался, что ко мне забарабанили. Открыл, что ж делать…
Следователь явно все на то поддавливал, не убийство ли. Хотя, знаешь, заметно было, что не по себе ему. Пот вытирал все, руки дрожали, голос… А я про Елену с детьми старался не думать… То есть, что вот так случилось страшно. Я за себя боялся. Сам посуди — квартира общая, и я один мужик, да к тому же не трезвенник. Могли запросто на меня повалить.
Ну и вот следователь про мотивы убийства несколько раз упоминал. Вроде как спрашивает, а вроде так с угрозой. С подковыкой такие вопросы… Да кому они нужны, убивать их? В том-то и дело, что никому не нужны. Никому не нужны были. Вот и убили себя…
Записал, в общем, следователь мои показания, потом отпечатки пальцев сняли. Дождался на старость лет… Оттирать эту краску потом замучился.
Но больше меня не трогали. Зато журналисты на другой день полезли. Эти, из газет, еще ладно — сказал «ничего не знаю», дверь захлопнул, и все. А вот которые с камерами. Я им артист, что ли, чтобы меня снимать? Деньги плати тогда… Оператор еще и дверь ногой подопрет. Хамло.
Ты вот правильно — без напора, с угощением. По-человечески. А эти…
И моду ведь взяли в подъезде не только свои репортажи делать, а еще и у начальников интервью брать… Я как-то из-за этого полчаса домой попасть не мог.
Возвращаюсь с рынка, сумка тяжелая, а на площадке — съемка. Тетка — такой мешок с арбузами — говорит в микрофон, который ей журналистка под рот подставила:
«…Если матери трудно, она может заключить договор с приютом и отдать ребенка на воспитание государству. Обычно такой договор заключается на год. За это время мать или же отец берутся устраивать свою жизнь. Если наладить дела не получилось, то договор можно продлить. При этом, хочу особо отметить, место прописки родителей и детей значения не имеет. Отдать ребенка в приют может даже не имеющий гражданства эрэф».
И еще долго-долго про права матери и ребенка, про программу помощи неполным и малоимущим семьям, пенсионерам; про органы соцзащиты, про то, что Елена нигде в городе на учете не стояла… Я сердился, конечно, что домой войти не дают, но в то же время много полезного услышал. Надо бы, как потеплеет, посетить эту соцзащиту — может, что получу. Продуктовый набор или деньги единовременно. Хотя справки надо разные собирать, а это морока, конечно… Посмотрим…
Главное — меня не трогают. Следствие, вроде, еще не закончено, но версия самоубийства сделалась основной… То есть так было дело, как я слышал, да и вполне представить могу:
Сидели они без еды, совсем отчаялись, — холодильник был пустым и даже отключенным, — и мать решила сначала детей убить, а потом себя. Детей задушила, а те и не сопротивлялись. А потом — сама. На столе, говорят, записка была, что не может больше так жить, очень тяжело, когда помочь некому, просила у людей прощения и еще просила, чтоб не вскрывали ее и детей. Рядом с запиской лежали две квитанции из ломбарда — на сережки и колечко, что-то там рублей на триста в общей сложности… Да, нательный крестик еще лежал… Верующей, видать, до какого-то момента была…
