Владислав Вишневский - Время «Ч» или хроника сбитого предпринимателя
— Бывший, — машинально поправил СанСаныч. — Бывший член партии.
— Да какой он бывший, Саша! — громко воскликнула Татьяна, оглянулась по сторонам, заметив, что привлекла к себе внимание, снизила тон. — Они бывшими не бывают. Они воспитаны жить только в стае и на «халяве», их так приучили. Ты же видишь какие они «хлебные» места сейчас позанимали. Любую инициативу успешно там гасят! Они же саботажники, Саша. Вредители они!
— Знаю. Я это вижу!
— Ну вот. И мы им, самостоятельно зарабатывающие себе деньги, как соринка в глазу, как кость в горле. И твои планы: построить торговый дом международного уровня, роддом, производство детского питания, детскую клинику, и прочее, они не оценят. Наоборот, сделают всё, чтобы нас обанкротить, задушить. Да-да, я это чувствую. Я же с бухгалтерской отчётностью по разным кабинетам-инстанциям хожу, всё и вижу. Ты же знаешь, как отчётность сильно увеличилась, будто мы производим стратегически важное военное сырьё, опасное для всего человечества!.. А контроль как ужесточился!.. Так всё стало невежественно к нам, предпринимателям, не уважительно, с пренебрежением… Везде пугают налоговой инспекцией, полицией… Торговая инспекция, в советские времена только и фигурировала в фельетонах, да журнале Крокодил, как первые несуны, сейчас тем же занимается, только в ещё больших масштабах, и, главное, вообще ничего не боятся и не стесняются. Прикрываются заботой о защите прав потребителей.
— Знаю!
— А СЭС! А пожарники! А милиция! Смех сказать, милиция сидит в фирмах, проверяет наличие документов — с их-то образованием! — договоры, контракты, складские справки, накладные, сертификаты, печати… а с мафией и уличной преступностью вообще не борется. Они более важным государственным делом сейчас, говорят, заняты. Идиотизм! Ввели идентификационные номера, пронумеровали всех, как в лагере…
— А мы где живём? — зло пошутил СанСаныч.
— В демократическом государстве, СанСаныч!.. Как нам декларировали. В демократическом! — С сарказмом произнесла Татьяна. СанСаныч понимающе хмыкнул. Татьяна не обращая внимания продолжила. — Не полугодовой-годовой теперь, и не только квартальный, но уже и ежемесячный баланс необходим. И, главное, за всё вокруг, кроме ещё только воздуха, платежи… платежи, платежи! Везде к ним пеня… Везде отчёты, везде очереди на сверку!.. Лицензии, патенты… Кошмар какой-то! У нас ведь денег совсем-совсем на развитие нет, Саша… Мы так не выдержим. Я боюсь.
— Знаю, Таня! Знаю! Я тоже порой думаю: зачем я всё это делаю? Надо мне всё это?.. Биться со всей этой… — хотел выругаться, но сдержался, оглянулся по сторонам, не напугал ли кого, продолжил почти индифферентно, — прочей администрацией, чтобы в край хорошее детское питание привезти, медикаменты. Необходимое питание! Необходимые медикаменты! Да ещё и с медиками биться, убеждать их, уговаривать, что время сейчас другое, что другие нужны подходы к проблеме здорового питания!.. Нельзя детям морковку с дачной грядки… Нельзя! Откуда зола, откуда семена, какой водой поливают… Идиоты! Детей жалко! Ты понимаешь, что меня особо бесит и удивляет: я, какой-то технарь, бьюсь, требую от медиков грамотного подхода к своей работе, к своим обязанностям… Представляешь? К своим обязанностям! А они сопротивляются. Надо бы сложением сил сейчас действовать… О детском здоровье ведь речь… Ан, нет! Я чувствую полнейший негатив к себе, и сопротивление… Нервы на них только трачу, и деньги. А где они, деньги?! У меня, у нас с тобой, Таня, ни денег свободных, ни квартиры нормальной, ни… Ты же видишь, как тут, в Голландии, один работающий Шульц, не напрягаясь, семью из четырёх человек легко обеспечивает, недвижимость меняет, и, при этом, может в Альпах загорать, может в Италию съездить или в тот же Париж… Не отвечая за фирму, за контракты, за социально-экономические проблемы страны… Живёт себе и всё. Наслаждается жизнью… А мы?!
— Да, это не мы!
— Вот!.. Эх, жизнь наша жестянка!.. А так хочется создать всё задуманное, Таня!
— И мне тоже хочется.
— «А мне лета-ать, а мне лета-ать, а мне летать охота!» — пряча тревогу, ёрничая, голосом актёра Папанова неожиданно пропел СанСаныч. Оборвал не к месту шутливый тон, сказал резко. — Мы с тобой, Таня, фирма. Лучшая причём в крае. Мы будем биться до последнего. Попробуем, по-крайней мере. — Вздохнул и перевёл тему, завистливо произнёс. — Смотри какой молоковоз чистенький подъехал, как в кино.
После беседы с руководством голландского завода по производству детского питания, они сидели в аккуратном сквере возле предприятия, отдыхали, ждали Шульца с машиной.
— Действительно невероятно, как это они добиваются такой чистоты? Как с выставки машины.
Нагло отражая солнечные зайчики, сверкая никелем и хромом, диковинно огромная автоцистерна-молоковоз втягивалась в распахнутые заводские ворота.
— Ни молочных тебе потёков, ни кислого запаха, ни пыли…
— Европа, СанСаныч, уровень!
— Да что там Европа! — вспылил вдруг СанСаныч. — Пожили бы они под нашим правительством! Посмотрел бы я на них!
— Ну вот тебе раз! Зачем же людям плохого желать… Это не честно. — Тормоша мужа, рассмеялась Татьяна. — Выше нос, маэстро, не расстраивайся. Я же с тобой! Я люблю тебя! Мы пробьёмся! А вот и наши Шульц с Таей едут.
Ещё одно потрясение ждало чету Сташевских по-возвращении из поездки в Амстердам, в ресторане города Леварден.
Сказать правду, сам Амстердам не впечатлил русских. Ну, своеобразная архитектура, ну, каналы, ну, народу много, ну, молодёжь, ну, в основном туристы… И что! На центральной площади сплошной рёв музыки и гул голосов, везде толпы, стаи голубей и мусор под ногами. Молодёжь — белые, жёлтые, жёлто-зелёные, светло-коричневые, коричневые, чёрно-коричневых цветов кожи — по-одиночке, вдвоём, маленькими группками, большими, — сидят, кто где захотел присесть, лежат там где понравилось, отдыхают, вроде бы бесцельно туда-сюда топчутся… Лица и фигуры у многих странные, будто в меланхолическом трансе, иные чересчур возбуждённые, многие лица ярко, вульгарно, раскрашены косметикой, цветными татуировками…
Чёрте что, — брезгливо отметил СанСаныч, и Татьяна тоже была внутренне солидарна: куда это родители смотрят! — говорил её вид. Тая уточнила: «Здесь наркоманы со всей Европы обычно тасуются. Геи, лесбиянки, трансвеститы… Это их место». А, вот оно что, — подумал СанСаныч, то-то ему эти лица какими-то странными показались, — понятно. А Татьяна спросила: «И что, вот так вот они запросто здесь, и — это?..» «А что им, — спокойно ответила Тая, — если голландскими законами это разрешено. Пожалуйста. Вот и едет сюда вся молодёжь со всей Европы ширнуться, расслабиться. И клубы для них, и секс-шопы, и наркотики…» Бардак, значит! — резюмировал СанСаныч. «Да, плохо. Главное, детям плохой пример». — Согласилась Тая.
Так вот и шли по площади, раздвигая собой продвинутую Европейскую молодёжь, как советский ледокол упруго-подвижный лёд, либо взрослые дружинники с кислой скептической ухмылкой, видя на вечерней танцплощадке обжимающуюся сопливую молодёжь.
Ну надо же, чего они тут выделывают! — осуждающе поглядывали вокруг… Везде курят, сорят, горланят, смеются чему-то, пьют пиво, разную «колу», жуют жевательную резинку… Одеты неряшливо, с вызовом. О причёсках вообще можно не говорить: если близко к сердцу принять, от шока можно до самой пенсии не отойти. На улицах грязно… Бардак, в общем. А тут ещё Шульц, загадочно улыбаясь, что-то Майе предложил, показывая на гостей. Она ему ответила, потом перевела.
— Шульц хочет вам нашу улицу красных фонарей сейчас показать. Хотите?
— Красных чего? — не расслышал СанСаныч. Улицы Красных егерей он знал, красных следопытов тоже, ещё партизан, кавалеристов, а вот, этих… чего-то там — шумно вокруг! — не расслышал.
— Фонарей. — Пояснила Майя.
— Это что такое? — спросила Татьяна. Она тоже знала тот же примерно набор улиц из красных кавалеристов и прочих.
— Это квартал у нас такой, где работают проститутки. — Так же спокойно раскрыла суть Тая.
О, проститутки! Целый квартал! А нам они на какой… — говорил неожиданно растерянный вид гостей, но СанСаныч неожиданно для себя согласился.
— Конечно, посмотрим. А далеко это? — запоздало уточнил, с целью отработать назад, если вдруг окажется далеко.
— Нет, это рядом, — сказала Тая. — Уже близко.
— Тогда пошли, — храбро махнул рукой СанСаныч. Шульц довольный, поднял брови, сказал по-русски: «Карашо!».
Квартал оказался довольно узким и извилистым, ни на машине, ни на тракторе, конечно, не проехать, разве только на мотоцикле с коляской. Здесь люди шли только пешком. Шли прогулочным шагом, как на электричку, как в мавзолей, либо на стадион, на любимый футбольный матч. С одной стороны квартала тянулась сплошная обшарпанная стена. Ни лёгким косметическим, ни очередным глубоким, сезонным, ремонтом на ней и не пахло. С другой стороны, справой, маленькие, видимо однокомнатные квартирки, тянущиеся сплошной непрерывной стеной до, казалось, горизонта, с тонкими входными дверями, большим, в человеческий рост окном с непременной, ночной, подсветкой в каждой. В каждом окне, как на витрине, в одном бикини, едва прикрывая лобок, стоит молодая женщина… Живая и настоящая. Яркие губы, голые груди, тёмные соски, округлый живот, бёдра, ноги, и остальные части… всё соблазнительно выставлено на показ. Скучают девушки, как голые манекены на складе универмага в ожидании смены одежды. Но здесь раздеты не манекены, а молодые женщины в ожидании клиента. Форма услуг.
