Елена Блонди - Инга
Виолка показала на угол, отгороженный бельевой веревкой.
— Видишь, как классно, то твое обиталище будет. Там шторки сложены, перекинем и будуар. А мартышка у нас в кухне живет, просто супер я для нее сделала. Бросай куртку, на стул, пошли, покажу.
— Виол, мне бы…
— Павличек! — заорала Виолка и стены гулко отозвались, — закройся в кухне, будь добренький. Мы в ванну и в сортир.
В туалете Инга села, ошарашенная столичными реалиями. По открыткам и коротким подружкиным письмам она была уверена, те живут почти в центре Москвы, в просторной трехкомнатной квартире. И когда ехала, в мыслях виделась ей отдельная комнатка, такая примерно, как ее спальня в Лесном. Там она сможет тихо, никому не мешая, погрустить, обдумывая свою изломанную жизнь. А после выйти к общему обеду или ужину, успокоившись и уже с улыбкой.
Пока она мыла руки, Виолка гудела в кухне, Павличек что-то отвечал высоким культурным голосом. И прошагал мимо, продолжая отвечать уже из прихожей. Хлопнула дверь.
— Выходи, партизанка, ушел мой герой.
Виолка стояла в прихожей, красила губы перед зеркалом на стене. Оглядев темную челку и глянцевый хвост на плече куртки, схватила сумку и кинула на локоть.
— Отдыхай. Вернусь с Ташкой, сходим в парк, прогуляем ее, чтоб лучше спала. И расскажешь, что там у тебя. А вечером сядем, культурно отметим, да? Позвонить? В парке когда, там и позвоним.
Инга осталась одна. Шлепая большими тапками, прошлась по комнате, разглядывая исписанные объявлениями газеты, банки с краской под стульями, запачканный побелкой стол. Из сумки вытащила халат, переоделась, с удовольствием стягивая надоевшие джинсы и свитерок. Подергав ручку, с трудом открыла стеклянную дверь на лоджию и встала там, разглядывая домик какой-то конторы, украшенный по периметру тонкими деревцами и цветочными клумбами. А дальше — котлованы и недостроенные дома.
В кухне открыла холодильник, удивленно беря с полок пластиковые стаканчики с йогуртами и творожками. Постеснялась открывать и, вытащив кастрюлю с холодными макаронами, неохотно поела, помня, на голодный желудок будет сильно тошнить.
Кухня понравилась ей намного больше неубранной комнаты, было видно, ремонт семья начала с нее. Розоватые стены ловили блики солнца, поблескивали глянцем навесные шкафчики, у самого окна вытянулась уютная кушеточка, отгороженная цветной занавеской. В ногах кушетки на полках толпились игрушки и детские книжки. И стояла торжественно в рамочке большая фотография — Виолка в белом платье и маленькой шляпке набекрень, и Павличек в костюме с бирюзовым галстуком, жидкие волосы тщательно расчесаны на пробор.
Инга поколебалась. Ужасно хотелось лечь на уютную кушетку маленькой Ташки. Но вздохнула и ушла в гулкую, пахнущую побелкой и краской комнату, повесила на веревку приготовленные шторки. Осторожно улеглась на бугристое раскладное кресло. Вертясь, устроилась, как любила, подтягивая к груди коленки. Но тут же выпрямилась, потому что ноги мешали, сразу начинало подташнивать. Тогда легла как солдат, на спину, вытягивая вдоль тела руки.
— Что я тут делаю, спрашивается? — спросила себя и задремала, стараясь не увидеть в наплывающем сне Горчика или Рома.
Но Сережа все равно приснился ей. Такой, каким был в Оленевке, лежал, кинув по траве руки. Смотрел в небо спокойными глазами, полными зеленоватого света. И она, Инга, с заходящимся от того, что сейчас сделает, сама, сердцем, наклонялась к его полураскрытым губам. Знала, ничто не остановит ее. Так хочется. Так…
Заплакала во сне, и проснулась, сердито вытирая ладонью мокрые глаза.
— Что ж ты такой дурак, — пожаловалась шепотом. За стеной дребезжала дрель, а с другой стороны без перерыва гудел лифт.
Она не злилась на сон, знала, сегодня, в первый раз с того разговора с Вивой, ей нужно будет рассказывать обо всем. Виолке. За тем и ехала, наверное. Хорошие такие девичьи секреты, за три тыщи километров, на все собранные Вивой деньги, поехать пошептаться. Но все сложилось именно так. Потому что никому больше не сумеет она рассказать правды. И Виолка узнает ее больше, чем Вива.
На самом закате они сидели в парке, удивительно милом и тихом, полном огромных старых деревьев. Смотрели, как маленькая Ташка в розовом комбинезончике таскает по дорожкам пластмассовую лошадь на колесиках, отбивая ее от посягательств других мальков.
— Дела, — сказала Виолка, когда Инга замолчала, ковыряя кнопку на подоле курточки, — значит, ты и не знаешь, кто папаша? Может и художник твой, так?
Инга вздохнула. Криво улыбаясь, пожала плечами. Кивнула. И снова пожала плечами.
— Так! — вдохновилась Виолка, — а чего ему знать, про Серегу-то? Блин, я даже не помню, что за Горчик такой, вы ж для меня все были мелочь пузатая. Кроме тебя. Говоришь, красивый?
— Виола, хватит. Не рви сердце.
— Ладно. Толку с его красоты. А что не стала метаться, да передачки носить, ну, правильно сделала. Мамаша отнесет, не скиснет. А тебе нельзя, подруга.
— Не в том дело, что нельзя…
— А я говорю, в том! Косую я помню, не думаю, что она изменилась. У Ромалэ этого, я так думаю, дружбанов осталось до хрена. Если кто из них узнает, что ты своего Серого отмазывала, можешь сильно пострадать. Время такое, Инка. Чикнут ножом в подворотне и все, сливай воду. Еще и левые написала бумаги, ты же получаешься лжесвидетель? А вдруг тебя тоже прищучат?
— Я… — Инга сглотнула, подавленная словами подруги, — я не думала…
— Оно и видно, — Виолка обхватила понурые плечи, — ладно, я ж не ругаюсь. Думаю просто. А то кто ж за тебя подумает-то! Правильно сделала, что отмазала, но теперь сплошной риск. И приехала тоже правильно. Нефиг там сейчас маячить. Если Горчик твой отмажется, Рома бандюки могут наехать, на тебя. Если дальше будет сидеть, а ты попрешься туда светиться, ах, где тут мой Ромео, то тебя могут менты привлечь, раз. А еще, знаешь еще, чего делают? Заставят в зону носить всякое — наркоту к примеру. Два! Не твоя это жизнь, Инка. Такая девка умная, и красотка выросла, даже Павличек мне сегодня шепотом — ох ни фига ж себе вы там, девки, табунами подрастаете, а я ему тыц локтем в бок… Да смеюсь. Так что, пусть твой Серега на тебя зуб не точит.
— Да он. Нет. Он же сам, ушел вот. И написал.
— И молодец. Не реви. Ташка! А ну не трогай мальчика! Ты, коровушка, его больше в два раза! Держи платок. Так. Одно порешали. Второе — завтра метнемся в Москву, чисто погуляем, посмотришь, чего все смотрят: Краску, Арбат, мачку. В кафешечке посидим. А потом подумаем, куда тебя можно пристроить. У меня концов никаких нету, но поспрашивать могу. У Павличка в конторе, допустим. У тебя нет никого тут, чтоб поселиться, на первое время? Тут главное, чтоб жилье было. Сперва — любое. Мы сколько лет по съемным хатам болтались. Иногда такие гадюшники, ужас.
— Да я не думала.
— А ты подумай. Но! — Виолка подняла палец с острым ногтем, — перед этим надо главную проблему порешать. Ты сказала — почти три месяца?
Инга кивнула.
— Чего ж ты тянула? — поразилась Виолка, подтаскивая к себе Ташку и нещадно вытирая той нос.
Инга вспомнила ту первую неделю, когда вернулась из Судака и ничего не могла вообще. Ни думать, ни плакать. Только лежать, тупо глядя в потолок. А месячные должны были прийти в аккурат под конец августа, и после она еще пару недель ждала, надеясь, вдруг просто задержка. Получается, месяц, нет, полтора. Дальше… дальше снова напал на нее ступор, дни выплывали из утра, покачиваясь, шли мимо, и уходили в ночь, казалось, это один и тот же день крутится перед пустыми глазами. А когда утром вдруг резко затошнило, и она заперлась в туалете, выворачиваясь наизнанку, то только тогда подошла к висящему в коридоре календарю и, ведя пальцем по клеточкам, осознала — два месяца, уже два месяца. А что делать, все еще совершенно непонятно.
— Был бы то хоть Сережка, один, я бы совсем не волновалась, — ответила Виолке на свои собственные мысли.
— Угу, — согласилась та. Задумалась ненадолго, сводя короткие бровки. И тут же снова подняла палец с острым ухоженным ногтем:
— Твоему художнику совершенно не надо знать, про Серегу-то. Черт, такой лак дорогой, а слезает, как дешевка какая. Так вот. План такой. Ты ему звонишь. И говоришь, ах, Петя. Петя, да? У меня для тебя сюрпрайз, пляши!
— Виолка, что ты плетешь? Ну, я что вчера родилась? Знаешь, сколько таких сюрпрайзов едут с юга каждую осень? Да все летние мужики, они тоже знают!
— Ну и что? Вот ты, с животом. Ну ладно, с будущим животом. И ваша неземная страсть. Ведь была ж? Ну, ладно, секс был же? А нефиг лезть к молодым девкам. Посмотришь на него честными глазами и скажешь, да ты у меня за полгода первый! Кроме тебя — некому вот! Ты куда?
В голове Инги резко и больно встала картинка — она высказывает Петру это вранье, и его глаза расширяются сначала, а после…
