Елена Блонди - Инга
Но утром Инга внезапно выбрала сама.
— Ба, я поеду к Виолке. Она меня каждый год зовет, квартира у них большая. А маме позвоню, и к ней из Москвы съезжу.
Болтала в кружке ложечкой и Вива с облегчением смотрела, как разгорается на смуглых щеках румянец.
— Вот и чудно. А Петр, ты ему позвонишь?
Девочка пожала плечами. И улыбнулась, морща нос.
— Может быть. Но, главное, ба, я еду не к нему, понимаешь? Захочу — позвоню. А нет, уеду, он и знать не будет.
— Это главное, — согласилась Вива. И откидываясь на спинку стула, сказала секретным шепотом:
— А когда вернешься, у нас с Санычем будет сюрприз. Для нас всех. Сядем, он расскажет.
Инга попробовала выведать, что решать будут, но Вива смеялась и отрицательно качала головой.
* * *Сидя в пустом купе, Инга думала, перебирая воспоминания, о Виве и разговорах с ней, о Петре и его мастерской. О Виолке, которая радостно заорала в телефонную трубку, ну, наконец-то собралась, Инга-копуша! Я тебя встречу, на вокзале!
Не хотела думать о Горчике, но вдруг пришлось. Потому что простая мысль, после очередного приступа тошноты пришла и ударила ее по глупой голове. Она беременна. И это кончается ребенком, даже если кажется — ничего пока не изменилось, наоборот, похудела так, что ключицы эти…
И она не знает, чей это ребенок! Кто отец. Сережа или Петр. И как она теперь выберет путь рядом с Горчиком, если сама наломала дров за пару внезапных дней? Вот тебе, милый друг, детеныш, а чей, и сама не знаю…
Вот во что превратилась ее жертва, ее безоглядное решение — быть с Сереньким, быть с ним целиком, и неважно, к чему приведет их первая ночь. Привела…
Поезд замедлился, тормозя у какой-то станции. Поплыли мимо яркие шишки фонарей, решетки теней на платформе. В коридоре затопали и заговорили люди.
Инга пересела на застеленную койку, улеглась, накидывая на живот простыню. С опаской положила руку поверх полотняных складок, прислушалась. Под ладонью ворочалась легкая тошнота. И ничего больше. Но ей казалось, там внутри, зреет что-то чужое, настойчивое и неумолимое. Ест ее, набираясь сил, чтоб все изменить.
Фонарь за окном цепкими пальцами-лучами пролезал через ресницы. Инга зажмурилась. Даже и кинуться в воспоминания ей нельзя. Так сильно еще они болят, все-все. От первого, когда вышел из-за камней, крича ей обидные слова. До последнего, заключенного в неровные строчки записки, в которой — я люблю тебя Инга и всегда буду ляля моя кукла моя золотая…
Она положила руку на глаза, придавливая. Под веками вместо яркого света расплылись черные и красные пятна.
— Ну, ты и вляпалась. Михайлова Инга…
Засыпала, настороженно через дрему слушая, как шаги приближаются и минуют ее тайное убежище, подаренное толстой, все вдруг понимающей проводницей, спасибо ей. А внутри совершался ребенок, еще такой крошечный и совершенно беззащитный перед ее возможным решением, она ведь прикидывала тайно, попросить Виолку, насчет врача. Потому и согласилась поехать без уговоров.
Но сейчас, лежа в купе, сонно подумала, ведь тогда она снова солжет. Себе, о том, будто ничего не было. А оно — было! И еще солжет толстой тетке, которая подарила пустое купе, понимая — ей надо. Вива очень рассердится, если вдруг. Тем более, она знает уже.
Ребенок рос, каждую секунду, совершенно неощутимо, но рос. И Инга заснула, еще не поняв, что в ней растет ее третий путь, убежище от мучительного выбора, связанного с двумя мужчинами.
Перед самой Москвой начался рассвет, серовато-розовый, блеклый, расчерченный множеством тонких столбов с провисшими паутинами проводов. Вдалеке медленно вырастали многоэтажки, и было их несметно, заполнили пыльное окошко доверху. А перед глазами все мелькали столбы.
В коридоре, топая, радостно перекрикивались пассажиры, а уже одетая и собранная Инга вдруг испугалась и затосковала. Наверное, лучше бы вместе с вонючим соседом и химически кудрявой дамой, тоже — переговариваться, сказать, стеснительно тревожась, ох, сто лет не была, непонятно, встретят ли…
Но за окном проплыла знакомая челка над круглыми глазами, скинутый на плечи оранжевый капюшон. Виолка, встречает!
Таща к выходу сумку на колесах, Инга попрощалась с толстой проводницей, которая накрасила глаза и губы. Вышла, щурясь на морозный утренний свет. Запахнула курточку, улыбаясь.
— А-а-а, — кричала, прыгая за плечами и головами, оранжевая Виолка в белых брючках, заправленных в красные сапожки, — вижу, вижу, вот она ты!
Встали напротив друг друга, разглядывая и улыбаясь. И шагнув ближе, тыкнулись губами к щекам.
— Тьфу ты, сто лет тебя не видела, красотка какая стала, давай, там Павличек билеты на электричку берет.
— Мне бы в туалет, — Инга нервно огляделась, переминаясь, — а то эта санитарная зона.
Сумка тарахтела по спуску в подземный переход. Внизу было гулко и сыро.
— Ага. Сейчас ему отдадим и сбегаем.
Павличек вывинтился навстречу, маша рукой в дутом рукаве и показывая на часы.
— Мы быстро, — деловито сказала Виолка, и, хватая Ингу за руку, почти побежала через гулкий зал с высокими стеклянными потолками.
Немного позже, когда шли обратно, и, вздрагивая от внезапных объявлений, Инга спотыкалась, рассматривая цветные витрины, Виолка так же деловито спросила:
— И чо, сколько уже?
— А?
Уже недалеко переминался Павличек, укоризненно показывая часы под задранным рукавом, и кашлянув, Инга ответила:
— Три почти.
— Ну ты калоша, Михайлова. Уже, считай, опоздала. Ладно, вечером все расскажешь. Павличек! Что ты скачешь, мы уже тут!
— Как опоздала?.. Да? Ну…
Кивая взъерошенному Виолкиному Павличку, сказала на ходу:
— Очень приятно.
И больше ничего толком не говорили, пробегая через турникет и в последнюю минуту впрыгивая в холодную лязгающую электричку.
Приваливаясь к плечу подруги, Виолка расстегивала свой оранжевый пуховик, вытягивала ноги, разматывала с шеи шарф.
— Фу. Упарилась вся. По утрам холод уже. А как ты хотела, север, не Крым. В Лесном, наверное, водичка теплая еще? Садись хорошо, нам ехать полчаса. Но ты не думай, это не какое-то село. Нормальное ближнее Подмосковье, считай спальный район. На машинке от Курского всего минут пятнадцать, ну, когда пробок нету. Но с поезда удобнее раз-раз и электричкой. Павличек нас домой закинет и побежит на работу. Он в фирме на местности электрик. Не менеджер какой, конечно, но зато всегда с зарплатой, да еще по выхам шабашит. У нас знаешь, сколько новостроек, у-у-у, от работы сдохнуть можно, если что умеешь. Я вот прикидываю, может, мне салон шторный открыть? У нас уже два есть на улице, так девки стонут и плачут, столько заказов. А помнишь, Инуся, как мы с тобой батнички сляпали, из мужских маек?
Виолка откинулась на жесткую спинку и захохотала.
— Ты сляпала, — кивнула Инга, — а я на подхвате, пуговки пришивала.
— И лейбы, Инка! Откуда мы их спороли? С каких-то трусов, кажись? А Ирка у пятака спрашивает, ой, девачки, откуда ж такие батники? А ты, опа ей, да то мы с маек пошили.
— Эх… — Инга засмеялась.
Павличек, маяча за длинным стеклом вагонной двери, тоже смеялся и кивал, в клубах сигаретного дыма.
Мимо плыла Москва, собранная снова из тех же столбов с проводами, каких-то складов, после — старых и новых домов, домищ и домишек. Потом начались пышные заросли парков и перелесков, сплошь желтые с красным, с белыми вертикалями березовых стволов. В полупустой вагон на остановках входили люди, немного, Виолка болтала без перерыва, тыкая в окно рукой, смеясь, вспоминая какие-то мелочи из южного.
И после электрички, автобуса, лифта, открыла двери в квартиру, показывая в захламленную кусками обоев и линолеума прихожую:
— Прошу! Счас Павличка срочно покормим, потом я побегу в контору, мне там назначено, с документами, потом в сад за мартышкой, а ты пока спи тут, чего хочешь, в общем. Жратва в холодильнике, кресло я тебе уже поставила, белье там, все такое.
Протопала в комнату, не разуваясь, и кричала уже оттуда, пока Инга с Павличком толкались в тесной прихожей, уступая друг другу место.
— Мы же недавно въехали, линолеум бросили неделю назад. Зато все свое! Платить еще тыщу лет, ну то ладно, главное сами теперь! Чего ты там телишься, заходи, давай.
Инга ошеломленно встала в дверях огромной комнаты, заклеенной по стенам старыми газетами. Вдоль стен на лавках и стульях валялась одежда, стопками лежало накрытое теми же газетами белье. В углу лежал на полу большой матрас и рядом с ним стоял компьютер, опутанный проводами. Торчал кургузой пластиковой задницей большой монитор.
Виолка показала на угол, отгороженный бельевой веревкой.
— Видишь, как классно, то твое обиталище будет. Там шторки сложены, перекинем и будуар. А мартышка у нас в кухне живет, просто супер я для нее сделала. Бросай куртку, на стул, пошли, покажу.
