Айрис Мердок - Ученик философа
— Ага.
— Вы ее опять выпустите?
— Нет. Еще чего!
— Но нельзя же ее здесь оставить…
— Это еще почему?
— Она задохнется в такой маленькой лужице.
— Мы ее заберем домой, — сказал другой мальчик, — У нас есть ведро.
— Вы хотите ее съесть?
— Может. А может, она будет у нас жить.
— Она у вас умрет.
— Почему?
— Пожалуйста, пустите ее обратно в море! Можно ее поймать и выпустить прямо отсюда, пустить на глубину и посмотреть, как она уплывет. Правда, это будет здорово?
Высокий мальчишка засмеялся.
— И не подумаю. Это моя рыба!
Мальчики были в черных кожаных куртках и джинсах, коротко стриженные, на вид лет по пятнадцати. Расстройство Габриель их очень забавляло.
— Пожалуйста, — сказала Габриель, — ну пожалуйста.
Она села на корточки у лужи.
— Эй, а ну не трогайте.
— Она такая красивая, такая живая и вдруг умрет…
— А то вы не едите жареную рыбу! — сказал второй мальчик.
Габриель внезапно осенило.
— Я ее у вас куплю!
Они опять захохотали.
— Да ну? Почем?
— Я вам дам фунт.
— Два фунта.
— Хорошо, два фунта.
— Десять фунтов, двадцать, сто.
— Я вам дам два фунта за эту рыбку.
— А ну покажите деньги!
— О боже…
Денег у Габриель с собой не было. Ее сумочка осталась лежать на песке под ковриком вместе с остатками обеда.
— У меня нету с собой. Я принесу с пляжа. Но можно, мы сначала отпустим рыбку, пожалуйста, я вам дам два фунта, честное слово. Вы можете пойти со мной…
— Нет, — сказал мальчишка повыше, — Принесете два фунта, и, может быть, я сказал — может быть, получите рыбу.
Слезы навернулись Габриель на глаза. Она встала.
— Но вы тут останетесь, не унесете рыбку?
— До ночи не будем сидеть!
Габриель повернулась и полезла обратно по камням. Она поскользнулась, порвала чулок, оцарапала ногу, даже не заметила этого и продолжала свой путь.
— А, вот ты где! — Это был Брайан, который уже вернулся на пляж.
— Ох, Брайан, милый! — Габриель в сбившейся юбке соскользнула на песок, — Дай, пожалуйста, два фунта.
— Два фунта? — переспросил Брайан, облегчение которого улетучилось так же стремительно, как и наступило. Он страшно устал от беготни туда-сюда и злился на Габриель за ее исчезновение. — Зачем?
— Там мальчишки, у них рыбка, живая, надо ее купить, чтобы спасти…
— Два фунта за рыбу?
— Я хочу ее выпустить обратно в море.
— Ой, не дури, — сказал Брайан, — Я деньги не печатаю. Ни в коем случае.
Габриель повернулась к нему спиной и старательно побежала прочь, ноги ее вязли в песке, а лицо покраснело от плача.
Ужель стопы те в давний год
Прошли по аглицким горам?
Зеленым пастбищам? Ужель
Был виден Агнец Божий там?
Сиял ли вправду Божий лик
На наши хмурые холмы?[111]
Четверо молодых людей опять сошлись вместе в старом саду. Том, вторично, как он это воспринимал, потерпев поражение от Хэтти, поспешил вместе с ней на поиски Эммы и Перл. Уже вчетвером они забрались в разрушенную коробку старого дома, заросшую травой, лютиками, маргаритками и крапивой, которая цвела белыми цветочками. Неровные остатки стен, на которых сохранились два красивых елизаветинских окна, внушали странные мысли о привидениях, словно даже при ярком солнечном свете в этом доме царили сумерки. В заросшем травой пространстве, которое когда-то было большим залом, отдавалось необычное эхо, Том уговорил Эмму спеть, и Эмма спел прекрасный гимн Блейка. За обедом Эмма выпил весь рислинг и виски, до которых смог дотянуться, и это объясняло как его готовность петь, так и отвагу, проявленную в разговоре с Перл. Неожиданно сильный, высокий, сладкий, резковатый, пронизывающий голос поразил и заворожил девушек, на что и рассчитывал Том. При виде зачарованных лиц его кольнула зависть. У него не всегда получалось ощущать дар друга как свой собственный.
— Я не поняла слова, — сказала Хэтти после того, как все похвалили пение Эммы. — Почему он спрашивает: «Ужель стопы»?
— Это стихи, — ответил Том, — Они не обязаны ничего значить. Это риторический вопрос. Поэт просто представляет себе Христа в Англии.
— Но ведь он, может быть, и вправду тут бывал, — отозвался Эмма, — Мисс Мейнелл совершенно правильно обратила внимание на этот вопрос. Ведь есть же легенда…
— Какая легенда? — спросил Том.
— Что Христос бывал здесь.
— Где?!
— Здесь, в Англии, ребенком. Он путешествовал в детстве, с дядей, Иосифом Аримафейским, который был купцом и ездил за оловом.
— Правда?! Христос?! Здесь?!
— Это легенда. Неужели ты ее не слышал?
— Нет. Но это же замечательно! — сказал Том, внезапно охваченный восторгом, — И это может быть правдой. Подумать только, Христос был здесь, ходил по нашим полям. Это так… так прекрасно! И так… замечательно! Он приезжал ребенком, с Иосифом Аримафейским, который был его дядей. О, я так счастлив!
Эмма засмеялся.
— Что ты так завелся, это же любой школьник знает!
— Я не знала, — сказала Хэтти.
— Мне нужно идти… бежать…
— Куда?
— Рассказать кому-нибудь. Чтобы все узнали! Ох, я так рад! Мне надо бежать, бежать, бежать!
С этими словами Том перемахнул через стену там, где она была пониже, пробежал по разрушенной террасе, заваленной обломками камня, спрыгнул на траву и со всех ног помчался прочь, к морю, по длинной аллее из лохматых тисов, когда-то бывших живой изгородью.
Эмма, оставшийся наверху с девушками, злился — на Тома за его бегство, на себя за то, что пел, на Хэтти за то, что она, как он вбил себе в голову, обидчивая, заносчивая барышня.
— Надо возвращаться, — довольно резко сказал он. Они молча пошли вслед за Томом.
Том бежал быстро, потом запыхался и сбавил темп. Он бежал по тропе, обрамленной дымчатыми белыми зонтиками зацветающих купырей. Тропа кончилась у неширокой гудронированной дороги. По ту сторону лежало поле, и проселочная дорога, где они оставили машины, спускалась к широкому полукругу моря. Полукруг одним концом упирался в старый черно-белый маяк, а с другой — в мыс и стоящий на мысу дом, Мэривилль, полностью видный с верхней части поля. По дороге шел человек — это был Джордж.
Том подбежал к брату и схватил его за руку.
— Ох, Джордж, ты знал? Христос был здесь. Это легенда, но, может, и правда. Он был здесь, в Англии, как в стихах Блейка. Я раньше их не понимал. Он приезжал ребенком, со своим дядей, Иосифом Аримафейским, который был купцом и ездил сюда за оловом! Ведь правда, может быть, это на самом деле было? Подумать только, Христос тут, в Англии! Ты знал?
— Да, я знаю, есть такая легенда, — сказал Джордж, отцепляя руку Тома, правда не грубо.
— Все знали, кроме меня. Но теперь и я знаю, и это… как откровение… это все меняет. Ох, Джордж, я так хочу, чтобы у тебя было все хорошо, я все, что угодно, сделаю, я буду за тебя молиться, я молюсь за тебя; когда молюсь, ну вроде как молюсь, ну, я думаю, что это молитва, я про тебя всегда думаю. Стелла вернется домой, все опять будет хорошо. Да, я теперь понимаю. Мне ужасно представить, как ты бродишь один и думаешь. Не надо быть одному, не надо думать ужасного, Джордж, я тебя очень прошу. С тобой случится что-то хорошее, что-то очень хорошее к тебе придет, я уверен, я так уверен…
— Ты действительно за меня молишься? — спросил Джордж, улыбаясь и показывая туповатые зубки. — Я думаю, это большое нахальство.
— Ох, ну пойдем плавать, пойдем, поплавай со мной, как раньше. Ты же знаешь, как это будет хорошо.
— Наши пути расходятся. Иди. А что до твоего приятеля, он здесь никогда не был. Даже не сомневайся. Иди, иди.
Адам с Зедом пошли по пляжу и нашли место, где между скалами ручеек или вымоина в песке впадали прямо в море. Мальчик с собакой подбежали к месту, где разбивались маленькие вол ночки. Адам снял обувь и зашел в воду. Он знал, что купаться в одиночку нельзя, но так приятно было войти в море по отлогому песчаному дну, а не хромать, спотыкаясь о камни. Адам был уже в плавках. Зайдя довольно глубоко, он сел, а потом повернулся и поплыл, сделав несколько гребков. Вода была очень холодная, но Адам к этому привык. Зед стоял на песке, подальше от брызг. Он не любил моря, боялся его и не хотел мочить шерсть. Ему хотелось, чтобы Адам вернулся. Чтобы подбодрить себя, он потрогал лапой камешек, слегка толкнул, но эта игра его не занимала. Вернулся Адам и взял Зеда на руки. Он думал, что Зеду приятно будет в воде, он ведь так хорошо плавает, и Адама всегда странно и глубоко трогал вид плавающего Зеда. Адам вынес песика за полосу прибоя и осторожно опустил в воду, глядя, как сухой белый мех намокает и липнет к телу, и ощущая теплое тело песика в холодном море. Он отпустил Зеда и стал радостно наблюдать, как собачка гребет лапами, старательно держа над водой брезгливо сморщенный носик и высокий лоб. Зед мог бы сообщить Адаму, до чего ему не нравится эта затея, но чувствовал, что долг собаки — быть храбрым и притворяться, чтобы порадовать хозяина. Адам отплыл еще немного, и Зед последовал за ним, гребя сильными белыми лапками, рассекая гладкую блестящую воду, которая тихо вздымалась и опадала. Адам играл с Зедом, приучая его кататься у себя на плече. Теперь вода казалась теплой, и синее небо лучисто сияло в вышине над замкнутым горизонтом ритмически движущихся волн.
