Аксель Сандемусе - Оборотень
Он вспомнил о Вере и Яспере. Можно переночевать у них. Но о таком не спрашивают. Нельзя останавливаться у друзей. Все, как и он сам, ждут, что в положенное время гость позвонит и вызовет такси. Каждый человек имеет право отдохнуть от знакомых. Они не должны спать у нас на диване и утром просить разрешения воспользоваться хозяйской бритвой. Он вспомнил, как один раз ему пришлось отказаться от предложенного ему ночлега. Он был в гостях и принял приглашение хозяйки переночевать у них, хотя что-то в ее словах вызвало у него подозрение, особенно когда она сказала, что ему приготовлена комната на втором этаже слева. Он поднялся на второй этаж и открыл дверь. В кровати лежала женщина и улыбалась ему. Он закрыл дверь, спустился вниз и сказал, что, должно быть, вышло недоразумение — там лежит и улыбается фру Йорстад. Хозяйка смутилась: «Да, но она сказала… она сказала… я думала…»
Эрлинг в бешенстве вызвал такси. Почему-то он запомнил, что такси обошлось ему в двадцать две кроны, а ведь тогда были дешевые времена.
У Веры и Яспера Арндтов такого не случалось. У них он всегда чувствовал себя желанным гостем, ему было приятно с ними, и они втроем беседовали на интересные темы. Эрлинг вдруг вздрогнул и пробормотал: Легки на помине!
Яспер Арндт в пальто, со шляпой в руке, стоял у стойки и смотрел на него. Рядом появилась Вера. Они подошли к нему и попросили разрешения сесть за его столик. Яспер отнес в гардероб их пальто. Вера села на диван рядом с Эрлингом. Она излучала радость и здоровье. Щеки ее пылали с мороза, и когда она сняла шубку, на Эрлинга пахнуло морозным воздухом. Вера внимательно оглядела его. Она относилась к тем, кто заботился о его благополучии. Ты следишь за собой, Эрлинг? — постоянно спрашивала она. Этот вопрос обычно трогал Эрлинга, но в последние годы он стал поеживаться, когда слышал его. Ему казалось, что Вера задает его слишком часто. Однако, глядя на себя в зеркало, он понимал ее тревогу. Дело не только в том, что я уже перевалил за середину жизни, думал он. Дело в том, что это случилось давно. К таким людям окружающие начинают относиться добрее, словно к любимому отцу или дядюшке. В молодости я тоже слишком поздно обнаружил, что она уже кончилась. Должно быть, иней лет давно покрыл мое лицо, а я и не заметил этого. Уже три или четыре года Смерть, наведываясь в Лиер, задумчиво поглядывает на мой дом.
Яспер Арндт вернулся и сел на стул напротив них. Ему хотелось сидеть свободно. Он был светловолосый, среднего роста, плотный. Широкое лицо, низкий широкий лоб, широкие, тяжелые, как у гориллы, плечи. Длинные, опасные руки Яспера протянулись над столом за пепельницей и за меню. Вера, прищурившись, с влюбленной улыбкой наблюдала за ним. Друзья были вынуждены признать, что Вера и Яспер — счастливая пара. Правда, не очень охотно и не без оговорок, для которых всегда можно найти причину, особенно если речь идет о других. Итак, Вера и Яспер были счастливой парой, за которой из всех крысиных нор наблюдали настороженные глаза. Недоверие друзей можно было понять: Вера была необыкновенно привлекательна, а у Яспера был такой вид, что он может голыми руками свернуть телеграфный столб, и оба славились добрым нравом, если только никто не задевал их.
Яспер Арндт был инженер, он работал в какой-то фирме, строившей мосты и еще что-то в этом роде и в Норвегии, и за границей. У Эрлинга были смутные представления об этой стороне жизни. Яспер хорошо зарабатывал, у него было состояние, машина и вилла в Сместаде. Для Эрлинга это тоже были смутные понятия. О деньгах он знал лишь то, что всегда старался что-нибудь заработать, когда счета чересчур донимали его. С другой стороны, он иногда получал деньги за то, что было написано им лет двадцать назад, если какое-нибудь издательство хотело вновь приобрести права на издание. Он как будто получал пенсию, хотя давно проснувшийся в нем страх перед смертью заставил его в свое время отказаться от участия в пенсионных и страховых фондах и вообще от всего, что напоминало о кладбище и смерти. Хотя он понимал, что других людей тот же страх заставляет поступать как раз наоборот.
Вере и Ясперу было по тридцать пять лет, у них было трое детей, все девочки, и все пятеро были надежно застрахованы.
Эрлинг слушал их и переводил взгляд с одного на другого. Он хорошо знал и Веру, и Яспера, но поймет ли он когда-нибудь их и их заботы? Поймет ли их энергию и неутомимость явно счастливого свойства? Поймет ли людей, которые добровольно встают каждый день в семь утра, даже если накануне они легли в четыре ночи? Он бы на их месте спал до полудня и считал бы это естественным. Поймет ли он вообще когда-нибудь людей, обладающих эффективной неутомимостью? Он подумал о Фелисии, Яне и многих других, которые были намного сильнее, чем он, хотя по непонятным ему причинам считали сильным именно его. Их рабочий день был достаточно напряжен и долог, и они спокойно выдерживали его. Но пить или работать подряд трое суток, как он, из этих неутомимых людей не смог бы никто.
Он им не завидовал. И втайне даже восхищался ими. Как, к примеру, Вера может излучать такое здоровье — ведь у нее трое детей, она одна, без прислуги, ведет большое хозяйство, часто выезжает в гости или в ресторан, всегда хорошо выглядит и всегда имеет время поговорить по телефону с друзьями. Неизменно уравновешенная, приветливая, неутомимая, когда, черт подери, она успевает прочитывать все книги, которые ее интересуют?
А Яспер? Нельзя же все объяснить только тем, что он силен, как динозавр? Далеко не всегда физической силе сопутствует сильная воля, и далеко не все сильные люди оказываются на деле столь неутомимыми. Вид Яспера свидетельствовал о том, что он не знает, что такое здоровье, как и не знает предела собственным возможностям. Мне поручают какое-то дело или я сам себе его поручаю, и я работаю, ответил бы на это сам Яспер, и даже не понял бы вопроса, спроси у него кто-нибудь, откуда он берет на это силы. А может, и в нем тоже порой затягивается необъяснимый узел и он только скрывает его за маской неутомимого инженера? Может, этот узел парализует и его предприимчивость и Яспер только кажется таким энергичным и деловитым человеком?
Как научиться распоряжаться своим временем? Этот вопрос постоянно мучил Эрлинга с тех пор, как он стал взрослым, да и теперь при мысли об этом ему тоже становилось не по себе. Но когда тебе скоро стукнет шестьдесят, ты уже ничего изменить не можешь. Дни всегда выскальзывали у Эрлинга из рук, и его мало утешало то, что в случае надобности он умел мобилизовать свои силы, как капитан корабля во время бури. Что, интересно, было похоронено навсегда в те дни, которые он, немытый и небритый, провел, тупо глядя в пространство? Спрашивать у этих неутомимых людей, откуда они черпают свою энергию, было бесполезно, это Эрлинг уже знал по опыту. Наверное, они просто не понимают, что есть неэнергичные люди, во всяком случае, большинство из них говорят, что надо «взять себя в руки», или обнаруживают полное непонимание некоторых сторон человеческого поведения, называя их ленью. Обычно это говорилось, когда спросивший был не в своей тарелке и его мучило чувство неудовлетворенности; энергичные пытались встряхнуть несчастного, словно подобная процедура могла внушить ему чувство удовлетворения. Людвигу Хольбергу, который был очень энергичным человеком, несмотря на плохое здоровье — а может, именно благодаря ему? — наверняка много раз задавали этот вопрос. Иначе он едва ли повторил бы его в одном из своих писем и попытался дать на него ответ. Энергичным людям их энергия кажется чем-то таким же естественным, как наличие у человека рук или носа, и они никогда не говорят о ней, если их к этому не вынуждают. Хольберг, по-видимому, тоже не понял вопроса и ответил только, что нужно отодвинуть в сторону все посторонние занятия и не писать многословных писем. После такого ответа он перешел к тому, что вызывало его интерес: «Милостивый государь, Вы хотите узнать, дошла ли и до моей усадьбы эта болезнь, которая косит весь скот. Почему же мне должно повезти больше, чем другим? Коров у меня уже почти не осталось. Но вот цепная собака моего соседа, которая часто доставляет мне неудобство, донимая меня своим настырным лаем и воем как днем, так и ночью, все еще живет и пребывает в добром здравии. Что ж, приходится мириться и с тем и с другим».
По крайней мере, мы узнали про болезнь скота и цепную собаку соседа. Хольберг явно сидел и зевал, когда пытался ответить на этот глупый вопрос в своих вымышленных письмах. Отодвинь в сторону все лишнее — такой ответ давали все, кто безуспешно пытался думать о недоступных им вещах. Возьми себя в руки, советуют тому, кто только к этому и стремится. Говорят, будто у Генри Форда начинало болеть сердце при виде человека, не занятого работой. Сердце Форда было бы гораздо здоровее, если б его это не трогало, и еще здоровее, если б машина, называемая Генри Фордом, была в состоянии понять то, что видит.
