Город падающих ангелов - Берендт Джон

Время торжества приближалось, и я вспомнил объяснения масочного мастера Гуэррино Ловато относительно похода в оперу как медленно развертывающегося ритуала, который начинался дома с одевания. Я последовал ритуалу; вечер посещения оперы начался приблизительно в то время, когда я одной рукой застегивал запонки, а другой держал телефонную трубку, слушая, как Людовико де Луиджи в пух и прах разносит предстоящее действо как постыдный фарс.

– Это будет спектакль тщеславия, вульгарности и самовосхваления, – пообещал он. – Коста хвастался, что открытие «Ла Фениче» означает, что «у города все еще бьется сердце». Ничего это не значит. Как это ни печально, Венеция уже мертва. Все здесь зиждется на эксплуатации трупа – бесстыдной эксплуатации трупа.

Де Луиджи не собирался на открытие. Искушение отколоть какую-нибудь scherzo было слишком велико, сказал он, а полиция и так уже на взводе, а это, вкупе с протестующими пожарными, не улучшит обстановку. Никакой терпимости к спонтанному художественному самовыражению ждать не приходится. Как бы то ни было, де Луиджи не пригласили, а покупать билет он не стал.

Мой ритуал подготовки к концерту продолжился, когда я ступил на борт вапоретто номер 1 для поездки по Гранд-каналу. За несколько дней до этого промелькнуло сообщение о том, что Энрико Кареллу видели на борту какого-то вапоретто. По этому поводу я позднее поговорил с Кассоном.

– Я сомневаюсь, что полиция на самом деле его ищет, – сказал Кассон. – Если бы он был террористом или важным боссом мафии, то создали бы специальную поисковую команду из карабинеров или полицейских, и тогда это было бы лишь вопросом времени. У них есть свои методы, и работают они очень хорошо. Но полицейские, вероятно, думают, что Карелла не стоит их усилий. В приоритете другие, более опасные дела.

Мне вдруг пришло в голову, что этой информацией стоило бы поделиться с Лючией Кареллой, которая, наверное, обрадовалась бы этой новости. Но это было бы неуместным вмешательством; кроме того, Кассон был слишком умен. Если бы я передал синьоре Карелле слова Кассона, она могла бы утратить бдительность и сыграла на руку прокурору. Но это было не мое дело. Как бы то ни было, Энрико Кареллы не было на борту вапоретто номер 1 в вечер открытия возрожденного «Ла Фениче».

Яркий белый свет телевизионных софитов заливал Кампо-Сан-Фантин, каскад лестниц входа в театр был выстлан красной ковровой дорожкой. Передо мной в театр вошел президент Чампи, почти скрытый фалангой преторианской гвардии в церемониальных шлемах, увенчанных конскими хвостами, вздымавшимися дугой над шлемами и ниспадавшими назад белым водопадом.

Я сразу поднялся по лестнице в зал Данте, где теперь был бар; мне хотелось посмотреть, как преобразилась фреска Inferno. Лаура Мильори и ее помощники восстановили цвета уцелевших сегментов и дорисовали недостающие части фигур, набросав их в общих чертах на неброском фоне. Я рассматривал фигуру Вергилия в лавровом венке, когда кто-то взял меня за локоть.

Обернувшись, я увидел смутно знакомое румяное лицо человека, который радостно мне улыбался, как старому знакомому. Это был Массимо Донадон, «крысобой» из Тревизо. Я не видел его со времен карнавала 1996 года.

– Синьор Донадон! – воскликнул я. – Как ваш бизнес с крысиным ядом?

– Я только что вернулся из Нидерландов, – ответил он. – У меня появились новые покупатели.

– Чем же вы решили попотчевать голландских крыс? – поинтересовался я.

– Лососем и сыром, – признался он.

– И вы не добавили голландский шоколад?

– Добавил, но немного.

Лицо Донадона вдруг стало серьезным.

– В Италии происходит что-то странное, – сказал он, затем жестом пригласил меня пройти в угол, где мы могли лучше слышать друг друга. – Я заметил, – начал он, – что за последние несколько лет итальянские крысы стали предпочитать пластик пармезану.

– Что вы говорите!

– Да, это чистая правда! Если вы помните, весь мой бизнес построен на идее, что крысы едят то же, что и люди.

– Да, конечно, помню.

– Но люди не едят пластик! – воскликнул он. – Мой бог, подумал я, это грозит разорением! Что прикажете мне делать? Крысы начали питаться тем, чего не едят люди! Это не может быть правдой!

Затем лицо Донадона вновь оживилось.

– Но в конце концов до меня дошло, в чем дело! – сказал он. – Пластик – это же не еда, верно?

– Абсолютно верно, – согласился я.

– И я понял: люди тоже перестали питаться едой.

– В самом деле?

– Да! Мы едим фастфуд. Но фастфуд – это не еда. Пластик – это крысиный эквивалент фастфуда! Выходит, все хорошо: крысы по-прежнему подражают людям в выборе еды, и, подобно людям, они потеряли вкус к натуральной пище. Они перешли на нездоровую, вредную еду.

– И что вы собираетесь с этим делать? – спросил я.

– Я уже сделал! – торжествующе ответил Донадон. – В итальянский крысиный яд я стал добавлять пластиковые гранулы!

– Это работает? – осторожно поинтересовался я.

– Сказочно! – ответил синьор Донадон.

Я поздравил Донадона с его новым успехом и направился на третий ярус зрительного зала. На лестнице я встретил Беа Гатри. Она прилетела из Нью-Йорка на открытие театра в сопровождении нового президента фонда «Спасти Венецию» Беатриче Росси-Ланди. Фонд «Спасти Венецию» внес большой вклад в реставрацию «Ла Фениче», пожертвовав 300 000 долларов на восстановление потолка.

Заняв свое место, я принялся рассматривать инкрустированные золотом пять ярусов лож. Они были ослепительны, но цвета стали заметно ярче и свежее, чем до пожара. Позолота на самом деле выглядела новой. Я надеялся, что, когда во время концерта свет станет тусклым, тон позолоты тоже станет приглушенным. Но сейчас, при ярком свете, было легче рассматривать детали и людей.

Кинозвезд было не видно, да их и не ждали. Пачино, Айронс и Файнс застряли в Люксембурге из-за тумана.

Внизу, на уровне оркестровой ямы, я заметил высокую светловолосую принцессу Кентскую с мерцающей диадемой в волосах. Она стояла в центральном проходе, разговаривая с балериной Карлой Фраччи. Принимавшая принцессу маркиза Барбара Берлингьери стояла рядом с ней, повторяя все ее действия, – когда принцесса оборачивалась, оборачивалась и маркиза, когда принцесса делала паузу, умолкала и Барбара. Подошел поздороваться Ларри Ловетт. «Венецианское наследие» Ловетта имело большой успех. Он мудро выбрал другое поле деятельности, нежели фонд «Спасти Венецию», основав сеть ресторанов не только в Венеции, но и на территории бывшей Венецианской республики – в Хорватии, Турции и в других местах. Несмотря на то что «Венецианское наследие» ничего не пожертвовало на восстановление «Ла Фениче», Ловетт получил два места возле оркестра у прохода. Это, насколько я мог судить, вызвало большое неудовольствие Беа Гатри, которое отражалось на ее лице, когда она поднималась все выше и выше к пожалованному ей месту, приближаясь к оплаченному фондом «Спасти Венецию» потолку. Был ли выбор места результатом консенсуса среди функционеров «Ла Фениче» или происков какого-то одного противника, оскорбление едва ли могло быть более очевидным. Ларри Ловетт по-прежнему оставался любимцем венецианских власть имущих.

По залу прокатился шелест, когда на сцену вышли оркестранты и принялись настраивать инструменты; за оркестром расположился хор. Я оглядел зал и узнал человека, сидевшего в ложе напротив. Он рассматривал толпу в театральный бинокль, и мне вдруг пришло в голову, что он, должно быть, искал Джейн Райлендс. Миссис Райлендс недавно удивила публику, издав книгу коротких рассказов, действие которых проходило в Венеции. Некоторые из героев были списаны с реальных людей или обладали кое-какими чертами их характеров; некоторые персонажи представляли собой комбинацию особенностей нескольких реальных людей. Человек с биноклем открыл неудобную схожесть между собой и персонажем, послужившим объектом едкой сатиры в книге Джейн. Она же настаивала на том, что все ее персонажи являются вымышленными. Однако на недавнем приеме в фонде Гуггенхайма Филипп вовлек этого человека с биноклем в разговор и в какой-то момент беззаботно отметил какую-то безобидную деталь в его генеалогическом древе, не сообразив, что эта деталь была придумана Джейн для весьма прозрачной маскировки персонажа.