Кухонный бог и его жена - Тан Эми

Перед уходом я собиралась навестить Старую и Новую тетушек. Мне казалось, что так будет правильно.

Но Данру слег с высокой температурой, потом пожелтел. А потом и у меня появились те же симто-мы. Думаю, мы заразились в пути, еще когда с нами были Хулань с мужем. Цзяго прислал нам письмо, в котором рассказывал об их новой квартире и своих успехах в работе. Внизу Хулань приписала несколько строк своим детским почерком: родители Цзяго оказались очень приятными людьми, а она купила новый стол, неописуемой красоты. В самом конце она обмолвилась, что ее здоровье в порядке, правда, недавно она болела. Цзяго добавил, что она стала желтой, как пшеничное поле, и худой, как лезвие серпа.

Так что, вероятно, во всем виноваты маленькие речные крабы, которых захотелось попробовать Хулань в Чанша. Из-за них мы и заболели. Зараза попала в наши тела и объявилась не сразу.

Когда заболел Данру, мне пришлось отправить посыльного на остров, чтобы сказать Старой тетушке, что мы не приедем. Телефонная связь между Шанхаем и островом все еще не была восстановлена.

Спустя неделю я получила письмо от Старой тетушки, написанное на характерном для нее ломаном языке. Она, как и Хулань, не ходила в школу и научилась писать уже будучи взрослой. И стиль ее посланий не походил на тот, что принято использовать в переписке, правильный и официальный. Она не знала, с помощью каких выражений можно продемонстрировать хорошие манеры. Она просто писала все, что приходило ей на ум.

«Я чуть не порвала твое письмо на части. Так разволновалась, когда увидела посыльного у дверей! Как можешь ты говорить, что у ребенка легкое недомогание, ничего серьезного? Здоровье — это самое важное, что у нас есть. У нас все здоровы, не то что у тай-тай Мяо. Помнишь, это она устроила твой брак с семейством Вэнь? Так вот, дело было на прошлой неделе. В одну минуту она стояла и ругалась на муху, которая не давала ей покоя, в другую — уже лежала на полу. Какое несчастье! Тогда ее муж побежал по улице, чтобы позвонить местному доктору. Звонил, звонил, звонил и не дозвонился! Все линии были заняты! Тогда он продолжил звонить. И звонил, звонил, звонил. И все без толку! Тогда он выбежал на улицу и крикнул мальчишке: “Эй, беги к доктору, торопись, я дам тебе денег!” И мальчишка побежал быстро, как скаковая лошадь, так соседка говорила. Кто знает, почему доктора так долго не было? Кто знает, кем он там занимался, не мной точно. Когда через два или три часа доктор попал в дом Мяо, как думаешь, что он там нашел? Жена Мяо рыдала над мужем Мяо, холодным, как пол, на котором он лежал. Мертвый. Подумай об этом. Он до смерти испугался, думая, что она умерла. Она-то не умерла как раз, а он умер. И ради чего? Я и сказала твоему дядюшке: “Вот теперь-то ты видишь, что нам надо починить телефон?” Он перестал работать во время войны. Я звонила дядюшке на фабрику, но не могла пробиться. А теперь твой дядюшка говорит: “Кому нужен этот телефон?”

У меня здоровье неважное, и он об этом знает. Что будет, если я упаду на пол? Уэй-Уэй, не нужно обо мне беспокоиться, но, когда приедешь, ты должна будешь сказать дядюшке: “Тетушка права, почините телефон”. Тебе надо его спросить: “Как вам будет хуже: без телефона или без жены?"

Повторю тебе: здоровье очень важно. Поправляйтесь скорее. Пейте побольше горячего, если болезнь вызывает озноб, и холодного, если у вас жар. Пиши и скажи, когда вы сможете приехать. Мне пора заканчивать письмо и идти на похороны мужа Мяо. Передавай всем привет».

Мы с Данру попали на остров Чунминдао только после наступления нового, 1946 года.

Я уже рассказывала, как тетушки обращались со мной, когда я была ребенком. Мне всегда казалось, что они меня не любят, что видят во мне недоразумение и обузу. Я к ним тоже никаких особых чувств не испытывала, как мне казалось. Да и с чего бы?

Представь себе мое удивление, когда я почувствовала жжение в глазах, глядя с лодки на приближающийся остров. Конечно, я старалась убедить себя, что прослезилась из-за сильного холодного ветра. Но потом я увидела их: дядюшку, Старую тетушку и Новую тетушку, машущих мне руками с пристани и кричащих:

— Вот и она!

И тогда я поняла, что дело вовсе не в ветре.

Они все состарились и осунулись, особенно Старая тетушка. Ее черты и характер утратили резкость. Даже глаза, некогда жгуче-черные, утратили свою глубину. У Новой тетушки добавилось седых волос, и, когда она улыбалась, по каждой щеке разбегалась паутинка тонких морщин. А дядюшка передвигался словно во сне, просыпаясь, только когда кто-нибудь ему кричал:

— Осторожно! Иди сюда!

Я бы даже сказала, что, увидев дядюшку, поняла, насколько они с отцом похожи. Те же рассеянный ум и слабая воля. Их глаза двигались от человека к человеку в поисках поддержки или чужого мнения, потому что собственным они не обладали. Ведь они всегда лишь изображали силу и властность, кричали, когда не знали, что сказать, и пугали людей, когда им становилось страшно самим.

Старая тетушка все время касалась моей щеки и приговаривала:

— Ай-ай! Посмотри на себя! Такая худая и бледная! А этот маленький мальчик? Неужели твой сын? Уже такой большой!

Данру сделал шаг вперед и протянул ей подарок, который я купила: несколько унций драгоценного корня женьшеня.

— Это вам, — сказал он. Потом нахмурился, вспоминая, что еще должен сказать. — Чтобы вы жили вечно. — И снова нахмурился. — И всегда были в добром здравии, — добавил он и посмотрел на меня: — Это все?

Я кивнула.

Старая и Новая тетушки погладили его по голове и рассмеялись.

Старшая продолжила:

— В прошлом письме ты, кажется, говорила, что в этом новом году ему только исполнится шесть. Как же так? Он ведь такой умный! Только посмотрите в эти глаза, прямо как у Гуна!

Я не знала, то ли годы смягчили тетушку, добавили ей доброты, то ли я впервые увидела в ней эту доброту, потому что сама прошла через трудные времена.

— А где Маленький Гун и Маленький Гао? — спросила я. — Им, должно быть, уже шестнадцать, семнадцать лет?

— Девятнадцать и двадцать!

— Какие взрослые! Чем они занимаются? Учатся в хорошем университете?

Старая и Новая тетушки переглянулись, словно размышляя, что мне можно рассказать.

— Они сейчас работают на судовой верфи, здесь, дальше по дороге, — решилась Новая тетушка.

— Чинят корабли, — добавила Старая. — Но скоро вернутся к учебе в колледже.

— На самом деле они не чинят корабли, — пояснила Новая. — Просто подвозят металл другим рабочим. Один грузит, а второй толкает тележку, ужасная работа.

Я попыталась себе представить, как эти двое избалованных мальчиков трудятся так тяжело и горько.

— Ах, Уэй-Уэй, ты сама все видишь, — вздохнула Новая тетушка. — Бизнес твоего дядюшки развалился во время войны. Станки проржавели, а денег, чтобы их починить и заново запустить фабрику, не было. То же самое произошло и с нашей семьей. Когда умирает дерево, трава под его кроной тоже жухнет.

— Ай-ай, — посочувствовала я. — Какая грустная новость.

— Даже грустнее, чем ты себе представляешь, — сказала Старая тетушка.

Они обошли вместе со мной и Данру свое жилище, от Старого Востока к Новому Западу, чтобы показать, что имеют в виду.

Большой дом обветшал. Потрескалась и стала шелушиться краска, полопалась и разошлась плитка на полу, пропуская наверх землю. Даже кровати провисли посередине, потому что у хозяев не хватало денег, чтобы перетянуть веревочные матрасы. Но больше всего пострадала оранжерея.

Стекла во всех окнах полопались или выпали, а краска с рам слезала топорщащимися лохмотьями. После стольких смен жары на ливни все внутри оранжереи сгнило и покрылось черной плесенью. Какие разительные перемены!

Видя и слыша все это, как я могла обвинить тетушек в том, что они устроили мне чудовищный брак? Как могла просить о помощи, чтобы выбраться из своего горестного положения?

Мы стояли возле оранжереи, когда я спросила у них о Пинат.