Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам
— Ты как будто про развлечения рассказываешь, — говорит Тоби. — Это все-таки люди, уж какие бы ни были.
— Да, да, я знаю, можешь сделать мне а-та-та по рукам, мы вели себя нехорошо. Имей в виду: чтобы попасть в больбол, кандидат уже должен был совершить не одно убийство. В общем, к чему я все это рассказываю: охранникам в баре, то есть мне и Джебу, приходилось лично интересоваться содержимым коктейлей. Иногда мы даже сами их смешивали.
«Райский вкус»
Все это время белый шахматный слон с шестью загадочными таблетками хранился в надежном месте в ожидании дальнейших инструкций. Где он лежит, знали только сам Зеб, Катрина Ух и Адам.
Слон был спрятан очень хитро — прямо на виду: этому приемчику Зеб научился у старины Слей-Таланта. Очевидное — невидимо. На стеклянной полке за стойкой бара стояли забавные штопоры, щипцы для орехов, солонки и перечницы в виде голых женщин. Устройство их было весьма остроумно: ноги раздвигались, и наружу показывался штопор; ноги раздвигались, меж них вставляли орех, ноги сдвигались, и орех раскалывался; ноги раздвигались, и, если покрутить голову, из отверстия сыпались соль или перец. Всеобщий радостный смех.
Белого слона вставили в емкость для соли внутри одной из этих железных дев — зеленой, с эмалированными чешуйками. Ее голова по-прежнему крутилась, и соль сыпалась из отверстия между ног, но барменам сказали, что эта фигурка хрупкая — никому не хочется, чтобы у соленой секс-игрушки в разгар забавы отлетела голова — и велели пользоваться другими солонками, если вдруг понадобится соль. Это случалось редко, но некоторые клиенты любили подсаливать пиво или барные закуски.
Зеб следил за зеленой чешуйчатой девицей со слоном внутри. Он чувствовал, что на нем лежит моральный долг перед Пилар. Но все же нервничал — ему казалось, что выбранное место недостаточно надежно. Что, если кто-нибудь схватит солонку, когда Зеба не будет рядом, начнет крутить ей голову и найдет таблетки? Решит, что эти разноцветные штучки — колеса для кайфа, и проглотит одну-две на пробу? Зеб понятия не имел, как таблетки действуют на человека, и ему было не по себе.
С другой стороны, Адам был удивительно спокоен. Он считал, что никто не будет заглядывать внутрь солонки, пока в ней не кончилась соль.
— Хотя я не знаю, что тут удивительного, — замечает Зеб. — Он всегда был хладнокровен, как последняя сволочь.
— Он тоже там жил? В «Чешуйках»? — уточняет Тоби.
Эта картина не укладывается у нее в голове. Чем мог бы заниматься Адам Первый целыми днями среди стриптизерш и их необычных костюмов? Когда она его знала — когда он уже был Адамом Первым, — он молча не одобрял женское тщеславие: в это понятие входили яркая одежда, подчеркивающая фигуру, глубокие декольте и разрезы на юбках, через которые удобно демонстрировать ножку. Но Тоби отказывается верить, что он мог обратить сотрудниц «Чешуек» в религию вертоградарей или убедить их вести простую жизнь. У этих женщин наверняка был дорогой маникюр. Они не согласились бы рыхлить, вскапывать, переселять улиток. Даже если бы за «Чешуйками» было место для огорода. Ночные феи не станут днем заниматься прополкой.
— Нет, он не жил в «Чешуйках», — отвечает Зеб. — В полном смысле этого слова. Он приходил и уходил; «Чешуйки» служили ему конспиративной квартирой.
— А ты знаешь, чем он занимался вне «Чешуек»?
— Разузнавал всякое. Отслеживал развитие сюжетов. Наблюдал, как сгущаются грозовые тучи. Собирал под крыло труждающихся и обремененных. Обращал людей в свою веру. Ему уже было дано озарение, или как это называется — когда Бог явился ему в виде ослепительного света и передал сообщение разрядом молнии прямо в мозги. «Спаси Мои возлюбленные Биологические Виды, на коих есть Мое благоволение». И все такое. Ну, ты знаешь всю эту лабуду. Я вот никогда не получал озарений свыше, в отличие от некоторых.
К этому времени он уже был почти готов основать движение вертоградарей. Он даже купил то здание в плебсвилле, с плоской крышей, где потом расположился сад «Райский утес» — на неправедно нажитые деньги, что мы свистнули со счета преподобного. Пилар посылала к нему тайно завербованных ею сотрудников «Здравайзера»: она уже и сама готовилась перебраться в «Райский утес». Но я ничего этого еще не знал.
— Пилар? — переспрашивает Тоби. — Но она никак не могла быть Евой Первой! Она была слишком стара для этого!
Тоби всегда хотелось узнать, куда подевалась Ева Первая: Адам был Адамом Первым, но про Еву Первую никто никогда не упоминал.
— Нет, это не она, — отвечает Зеб.
В числе сюжетов, за развитием которых следил Адам, была судьба их общего отца, преподобного. После того как вскрылось совершенное преподобным хищение средств у Церкви ПетрОлеума, и после трагической новости, что его первая жена, Фенелла, покоится у него в саду под альпийской горкой, поднялась интересная суета. Последовала публикация скандальных откровенных мемуаров второй жены преподобного, Труди. Потом все затихло.
Конечно, был суд, но на нем обнаружилось, что прямых улик против преподобного нет. Во всяком случае, так решили присяжные. Еще до этого Труди забрала гонорар за мемуары и уехала отдохнуть на Карибы (по слухам — в обществе текс-мексиканского специалиста по уходу за газонами). Ее тело нашли в полосе прибоя после того, как она пошла искупаться при лунном свете. Местная полиция сказала, что подводные течения — чрезвычайно опасная вещь. Похоже, Труди затянуло в глубину и ударило головой о камень. Ее неизвестный спутник бесследно исчез. Это вполне понятно, так как вину непременно свалили бы на него; впрочем, ходил слух, что ему еще и заплатили.
Таким образом, Труди не смогла свидетельствовать на суде, а без нее дело развалилось. Скелет Фенеллы пролежал в земле слишком долго; зарыть его под альпийской горкой мог кто угодно. В кварталах побогаче вечно шатались безымянные мужчины, как правило — иммигранты, с лопатой на плече, готовые в любую минуту треснуть по голове невинную, доверчивую любительницу садовых растений, заткнуть ей рот кляпом из перчаток для садовых работ, изнасиловать в сарае, не обращая внимания на сдавленные крики, а потом прикопать и посадить сверху молодило, чистец византийский, ясколку опушенную или иные засухоустойчивые суккуленты. Известно, что такой опасности подвержены все дамы, которые занимаются собственным садом.
Что же до растраты — тут сомнений не было, но преподобный пошел испытанным путем: публично покаялся в том, что поддался искушению, признался в собственной греховности, затем подробно рассказал, как именно грешил. Это было горькое питье, но врачующее — он смирился, чтобы спасти собственную душу. Затем следовала униженная, слезливая мольба о прощении, обращенная к Богу и к людям, в особенности к собратьям по Церкви ПетрОлеума. И вуаля! Он получил отпущение, омылся от пятнающего греха и приготовился начать жизнь заново. Ибо кто может отказать в прошении человеку, который столь явно раскаивается?
