Наталия Терентьева - Чистая речка
– Почему?
– Потому. Ты правила знаешь. Будешь спорить – у всех телефоны из-за тебя отберу. Тебе это надо?
– Нет.
Я достала телефон, незаметно выключила его и отдала воспитательнице. Не будет хотя бы шарить по моим сообщениям и фотографиям, я сделала несколько снимков по дороге и в монастыре. Включить она его сама не сможет, там пароль. А пока он полежит так, сядет аккумулятор.
– Вот и молодец! – сказала Любовь Игоревна. – Заберешь у меня в следующую смену, через три дня.
Конечно, это невероятно жестоко и несправедливо, и без телефона иногда даже опасно – я ведь езжу и хожу одна после занятий, уже рано темнеет, но говорить ей это было бесполезно – она сама это знает, только думать не хочет, ей так проще. Жаль, ведь Маша мне обещала написать, да и Виктор Сергеевич не то подумает. Но я не могу ничего поделать.
– Брусникина! Подожди, – остановила она меня. – У тебя с этим учителем серьезно? А вот ты не боишься?
Я взглянула на Любовь Игоревну. Почему она меня об этом спрашивает? Она мне не друг. Она мне никак не помогает. Она сейчас отобрала у меня телефон – мою связь с внешним миром, моего помощника в учебе – у меня в телефоне Интернет, и я хотела делать доклад по литературе, к компьютерам не пробьешься – вечер, все играют. Она сделала мне плохо и при этом лезет в душу.
– А что? – спросила я.
– Хотела дать совет. Вот из-за таких, как ты, и рушатся семьи. Он женат?
– Нет.
– Ну, значит, у него есть нормальная девушка. А ты ей дорогу перебегаешь.
Почему она меня ненавидит? Я знаю, есть девочки, с которыми она общается гораздо дружелюбнее. Они к ней всегда бегут, обнимают ее, она даже им иногда что-то привозит, варенье, например…
Я не стала ничего отвечать.
– С тобой очень тяжело, Брусникина, – сказала Любовь Игоревна. – Ты думаешь, ты лучше всех? Ты хуже всех. И первая сдохнешь после детского дома, поняла? Потому что ты не здесь и не там. Те никогда тебя не примут, ты зря стараешься. И нашим ты чужая.
Любовь Игоревна видела как-то все неправильно, но я не знала, с какого места это неправильно начинается, как ей объяснить, что все не так.
– Я тебе добра хочу, – сказала она. – Вижу, что ты запуталась. Что ты так вырядилась? Какашка наряженная! Что ты из себя изображаешь? Паша вот весь извелся! Мозги парню запудрила! Из-за таких, как ты, они в колонию и попадают!
Я поняла, что Любовь Игоревна мне мстит за то, что я не послушалась сегодня, ушла, обманула ее.
У меня есть один полезный прием, который помогает мне жить. Когда взрослый ведет себя странно, или глупо, или совсем неприлично, я представляю себе, что это такой большой ребенок, с двумя подбородками, большим животом, плохими зубами, ему обидно, он пытается отстоять себя, как может – как каждый день делаем мы. У одного получается, у другого – не очень.
Вот и сейчас я постаралась увидеть в Любови Игоревне сквозь ее взрослое тяжелое тело такую же девочку, как я. Я ее провела – ну что она может сделать? Наказать меня, отомстить, обидеть, как только в ее силах.
Я молча кивнула.
– Иди! – крикнула неожиданно Любовь Игоревна. И выругалась, еще и еще. Сейчас ей полегчает. Чем бессмысленные гадости мне говорить, давно бы матом выругалась – самый лучший способ для многих людей как-то разгрузить свою душу.
Выйдя из ее комнатки, я наткнулась на Пашу. Или он специально здесь околачивался. Паша злобно взглянул на меня, прошел мимо, потом в два скачка вернулся, схватил меня за плечи. Я молча ждала, не вырывалась. Что он мне сделает в коридоре? Вокруг полно детей. Паша сопел и ничего не говорил, просто держал меня, крепко вцепившись в плечи.
– Ты уроки сделал? – спросила я. – Завтра контрольная по геометрии.
– …! – выругался Паша. – Мозги мне не компостируй! Где ты была?
– В монастыре, – ответила я. Скрывать бесполезно. У нас все знают всё, Виктор Сергеевич звонил воспитателю, Любови Игоревне, и она рассказала девочкам, а девочки – всем остальным, кому интересно. Интереснее всех – Паше.
– С ним, – утвердительно прорычал Паша.
– С группой, – ответила я.
Паша очень грубо прокомментировал это, продолжая держать меня. Интересно, на что он рассчитывал? Чего хотел? Думаю, он и сам не понимал.
– Паша, – я попыталась аккуратно освободиться. – Я буду у себя в комнате делать уроки. Если что нужно – заходи. Телефона у меня нет, его Любовь Игоревна забрала. Так что не звони.
Паша неожиданно схватил мою сумку и вытряхнул ее на пол. Покатилось по полу мое зеркальце, выпала так и не доеденная булка, маленький хлебец, плотно завернутый в бумагу, который я везла Любе, рассыпались монетки. Я сразу не стала ничего поднимать.
На меня с пола смотрела маленькая иконка, которую я купила в монастыре за пятнадцать рублей, святая Ольга. Я не знала, какую святую лучше выбрать – свою или мамину, выбрала все же Ольгу. Я присела и взяла в руки иконку. Паша изо всех сил толкнул меня ногой, я не смогла удержаться на корточках и упала. Паша пнул мои рассыпавшиеся вещи, смачно плюнул и ушел.
Я быстро поднялась, ко мне по коридору бежала Люба.
– Руська! – она подбежала, обняла меня за ноги. – Какой он… – она попыталась неумело выругаться.
– Я не разрешаю тебе ругаться! – Я поцеловала ее в теплую голову. – Что-то ты горячая. Ты нормально себя чувствуешь?
Люба не ответила, крепко прижимаясь ко мне.
– Если он тебя убьет, я буду вообще одна…
– Глупости не говори. Он же меня любит, ты знаешь.
– Поэтому и убьет! От ревности! Все так говорят!
– Да? – удивилась я. – Ну ладно. Я попробую что-нибудь с этим сделать. Если уж прямо все говорят…
– Да, он и Дашку сегодня бил…
– Дашку-то за что?
– Она первая прибежала к нему, сказала, что ты с тренером уехала, венчаться…
– Венчаться?!
– Ну да, что вы в церковь пошли… Жениться еще нельзя, вы решили венчаться…
– А венчаться можно, да? – засмеялась я. – Люба, ерунду не повторяй. Я на экскурсию ездила, в монастырь. Хлеб там монастырский пробовала и чай. В следующий раз тебя с собой возьму. Вот я тебе привезла, – я протянула ей хлебец.
Люба тут же развернула его, понюхала и быстро съела.
– Я тебя так люблю, ты не представляешь! – сказала она. – А Васька с утра курил.
– Васька? – переспросила я. – Твой маленький Вася?
– Да!
– И как? Не рвало его?
– Нет, я его хотела набить, но мне Любовь Игоревна не разрешила. Сказала, чтобы я не лезла. Что в жизни надо все попробовать, и что воспитывать будет она.
Я вздохнула. Любовь Игоревна с недавних пор сильно хромает, и у нее больной ребенок. Но ее так трудно прощать и жалеть.
