Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Бассо промолчал, задумчиво доедая… Когда унесли приборы, он достал мобильный и, бормотнув извинение, набрал номер… Кордовин недоумевал — отчего Бассо так напрягся, что за мысли у того возникли в связи с картиной, и к чему вся эта идиотская конспирация: например, позвонив Луке Анццани, Бассо не обратился к тому по имени (а то, что это Лука, эксперт дирекции музеев Ватикана, мог понять кто угодно: тот говорил даже не тенором, а фальцетом, и этот фальцет бойко звучал сейчас в окружности, по меньшей мере, трех столиков).
Они говорили по-итальянски. Бассо, привыкший общаться с Кордовиным по-английски, явно недооценивал его языковые способности, что проявлялись не столько в умении воспринимать на слух незнакомый язык, сколько в мгновенном воспроизведении смысла целой фразы по двум-трем понятным словам. Однако кроме имени святого Бенедикта Захар никак не мог ухватить смысл разговора, из чего заключил, что Бассо с Лукой говорят иносказаниями. Например, несколько раз упомянут был некий «старик», и один раз Лука произнес нечто вроде — «старик совсем плох».
Наконец Бассо отключил телефон и, приступая к кофе, спросил безмятежным тоном, который насторожил Кордовина гораздо больше всей их конспирации, — не хочет ли Заккария оставить ему на всякий случай всю эту штуку — у тебя ведь есть еще копии, конечно?
Конечно, отчего и не оставить, подумал Кордовин. Вот уж, собираясь на эту встречу с Бассо, он совсем не держал в голове собрание Ватикана. Пинакотека давно не приобретает картин — своих фондов достаточно, да и подношения от дарителей-завещателей поступают исправно.
— Нет, пожалуй, — он улыбнулся и расслабленно откинулся к спинке стула. — Эх, какой кофе! Но если хочешь знать, лучший в мире кофе, все-таки, варят наши бедуины. Когда ты, наконец, соберешься ко мне…
— С-сук-кин сын! — перебил его Бассо. — Стронцо! Шпион Моссада! Говори, что у тебя на уме?
Захар расхохотался и взглянул ему прямо в глаза.
— Да просто расхотелось вести торговые дела. Брось это, Бассо! Черт возьми, мы сидим тут больше часа, а ты еще ничего не рассказал о себе. Мы сколько же не виделись? Года полтора?
— Ладно! — Бассо хлопнул ладонью по столу, словно отсекая какую-то свою мысль, подозвал официанта, расплатился и молчал все время, пока Кордовин — не спеша и с явным удовольствием — допивал свой кофе. А тот не торопился. Было еще время поговорить…
— Я отвезу тебя в аэропорт, — сказал Бассо. — Не опоздаешь. Но я хочу, чтобы ты встретился с Лукой.
— С Луко-ой? — приятно удивился Кордовин. — Сто лет его не видал. Но как же он отлучится — у него ведь там старик совсем плох… — эти слова он проговорил по-итальянски, как слышал в трубке, с интонацией Луки.
И элегантный спокойный Бассо вдруг дернулся и неожиданно, не по теме раздраженно бросил: «Помолчи!», — зыркнув по сторонам.
После чего они, как по команде, поднялись и вышли на воздух. Так-то оно лучше, подумал Кордовин.
Лука приехал прямо в аэропорт — он жил неподалеку, — и в тамошнем буфете, стоя втроем за высоким круглым столиком (как, бывало, дядя Сёма с друзьями, после баньки), эти трое поговорили.
Да, лет двадцать уже, а то и тридцать пинакотека не приобретает картин. Тем более что в VII зале уже есть один святой Бенедикт работы Перуджино. Был бы у тебя Христос или Богоматерь — еще можно было бы о чем-то говорить. Покупать же второе изображение одного и того же святого пинакотека не станет — этот негласный принцип соблюдается с самого начала. Но Эль Греко… тут есть некоторый нюанс. Дело в том, что его произведений в пинакотеке нет. Вернее, были, были, но являлись частью коллекции современного религиозного искусства, той, что составлена по указанию папы Павла VI. Коллекция и правда вполне современная: Матисс, Роден, Кандинский, Шагал, Дали, но в той же компании… Эль Греко, который, как известно, покинул сей мир в начале XVII века… Такой вот интересный наш современник…
Странно? Нет, не странно. Дело в том, что данная коллекция размещена в апартаментах Борджиа. А к этим апартаментам относятся и папская спальня и сокровищница Ватикана. И допуск в эту часть помещений есть у считаных людей…
Иными словами, Эль Греко ценится в Ватикане столь высоко, что работы его хранятся в святая святых…
За соседним столиком пили кофе двое, парень и девушка — по виду странствующие израильские студенты. Он — долговязый, как-то нелепо сложенный, с узкими тощими плечами. Она, наоборот, ладная, крепенькая, бритая наголо, с рожками, скрученными из двух оставленных надо лбом прядок, — весело строгала язычком шершавые стружки иврита… У обоих за спинами висели полупустые и странно оттянутые книзу рюкзаки. Говорили они о совершенной чепухе, и то, как остро перескакивали глазки девушки с одного лица на другое, и то, каким медленным пристальным оглядом панорамировал помещение долговязый, совсем не вязалось с тем вздором, что оба весело несли…
Захар был знаком с обоими — через Илана, который в свое время налетал с «Эль-Алем» приличную кругосветную веревочку. Оба — первоклассные снайперы, из спецназа, что негласно сопровождают рейсы компании «Эль-Аль». И студенческие потрепанные их рюкзачки были оттянуты весьма специфическим грузом.
На самом деле, думал Захар с легкой ностальгической грустью, — как немного, в сущности, типов внешности на земле. Скажем, Лука в своих модных мягких брюках и безукоризненно сидящем поверх рубашки лиловом кашемировом джемпере, со своей ухоженной шевелюрой цвета «перец с солью» и обязательной трехдевной щетиной типажно очень напоминает дядю Шайку, драчуна и труса… А изысканный Бассо в замшевой курточке и твидовом кепи очень похож: на Солонина, учителя в винницкой художественной школе, того, что рассказывал байки о Сурикове и гундосил: «Ты плох-та не дела-ай, плох-та само получится…» Нет, думал он грустно, в то же время принимая самое оживленное участие в разговоре, нет никаких народов… и стран никаких нет, и религий. Есть только люди, вот эти, я с детства их знаю…
И поскольку он всегда слушался первого импульса и действительно знал этих людей с детства, то проговорил, спокойно улыбаясь:
— Вот что, ребята. Мне пора на посадку. Сладится сделка или нет… просто знайте: по три процента комиссионных — каждому.
