Илья Зверев - В двух километрах от Счастья
Саша (злобно). Но все-таки выгнали же в конце концов.
Пашкин. Не за то, за что вы думаете. Я, может, бы жизнь переменил, если бы за это. Нет, меня погнали за нарушение трамвайного закона. Знаете трамвайный закон? «Не высовываться»? А я высунулся. Всегда мы публикации вдвоем с директором подписывали, а тут я тиснул в «Культпросветжурнал» одну штуку, только за своей подписью. Всё — поехал укреплять самодеятельность на ударной стройке… Вот как благородно сформулировано. Все должно быть благородно сформулировано. Это главное. И тебя выгонят или отдадут под суд тоже благородно: под флагом борьбы с очковтирательством. Или с демагогией…
Алексей. Ну ладно каркать… (Появляется Юлька.) Ну, Юлька, достала?
Юлька (запыхавшись). Нет… Знаете, сегодня прямо все расхватали «Знамя». Последнюю газетку Сурен Вартаныч унес. Он с газетчиком дружит, прямо вась-вась…
Алексей. Значит, всеобщий интерес… Пойдем, Сашка…
Саша. Я не пойду. (Пашкину.) Ну? Что же делать? Может, в «Знамя» написать письмо?.. Или в обком?..
Пашкин. Ничего не делать! Заткнуться — и все. Сухоруков мужик не злой. Он тебя любит…
Саша. Л-люб-бит!
Пашкин. Я тебе говорю — любит! Я знаю, что говорю!
Саша. Мне плевать. Я все равно не заткнусь. Мы с Витей решили…
Пашкин. Так еще получишь! Статейка умно составлена: можно просто по-отечески пожурить, а можно на той же основе под суд отдать. «Смотря по вашему поведению», как выражаются тульские барышни.
Саша. И как же ты всякую подлость понимать умеешь?
Пашкин. Из здорового чувства самосохранения.
Саша. Ладно… Я пошел к Виктору… Если кто спросит, скажите. (Уходит.)
Алексей. Это действительно страшная штука: понимать. Вот я Сашку понимаю, и Якова тоже понимаю, и тебя понимаю. И никто вроде не хочет зла…
Юлька. Смотрите, Костя идет…
Алексей. Пойдем, Шурик. (Юльке.) А ты задержи немного Костю. А то за Сашкой побежит… (Уходят.)
Костя (явно ищет кого-то). А, Юлька…
Юлька. Тебе, кажется, меня недостаточно… Ничего. Посидишь тут. Без тебя обойдутся. Почитай мне стихи…
Костя. Потом, Юля. Ладно? У Сашки очень большие неприятности.
Юлька. Ты про статейку эту? (Презрительно хмыкает.) Это все ерунда. У него лич-ные осложнения. Ну, читай стихи.
Костя. Так они еще не отшлифованы…
Юлька (повелительно). Ну!
Костя. Ну, вот такое… Только оно еще… Название «Мое поколение» (прокашливается).
Пусть мы одеты в узкие брюки,
Пальто коротки, до колен,
Но в людях ценят сердце и руки,
А руки наши крепче стен…
Юлька. А у тебя вот широкие. И теперь таких не носят.
Костя. Так я ж вообще, в принципе.
Юлька. A-а. Мне тоже Геральд — был у нас один техник — стихи посвятил. Исключительно красивые. Он вообще имел ко мне очень большое чувство. (Выходит Саша, останавливается в уголке, слушает.) И в каждом письме писал: «Ю-ли-я! Юлия, напиши хоть словечко! Я приеду, и мы распишемся». Вот вчера опять письмо прислал…
Саша. Покажи конверт!
Юлька. Ай! Напугал прямо… Я всегда личные письма жгу.
Саша. На свече? (Юлька чуть не плачет. Косте.) Да что ты, не видишь? Она тебе пыль пускает. Розовую! Витю не видели?
Костя. Нет. Слушай, Саша. (Тот, махнув рукой, уходит.)
Юлька. У него самого не ладится… с этой Ирой… Вот он и злится…
Костя. Нет, у него настоящие неприятности, по работе.
Юлька. Ничего ты не понимаешь! Почему мужчины вообще считают главнее всего разное там производственное?.. А если хочешь знать, больше всего самоубийств на личной почве. От несчастной любви… Костик, скажи мне… только объективно, ладно? Правда, ко мне нельзя относиться серьезно?
Костя. Почему? В каком смысле? Что ты! Да это любому… То есть не любому, каждому… То есть ты только захоти…
Юлька (голосом выстрадавшего человека). Это ты объективно?
Костя (страстно). Да!
Юлька. Я еще не совсем разобралась в своем чувстве, но ты… Костя, хороший. Почитай мне еще стих…
Костя. Какой?
Раймонда (она вбегает, явно взволнованная). Сашку не видел?
Костя. Он к Виктору пошел. А что?
Раймонда. Ничего! Вы тут сидите, ухаживаетесь, а он… А его… (Убегает.)
Костя. Правда… (Порывается бежать за ней.)
Юлька. Сиди! Много она понимает. (Капризно.) Почитай еще стих, тот, который в газете напечатали.
Костя. «Помни, шофер»?! Не надо, он неинтересный, на производственную тему.
Юлька (оскорбленная). Что меня, по-твоему, производственное не интересует? Одни моды? Ты так считаешь?
Костя. Нет. Пожалуйста… Но он плохой… Я лучше прочитаю другой стих… «Подруге синеглазой».
Юлька. А я хочу тот, напечатанный.
Костя. Ну, пожалуйста (начинает замогильным голосом).
Среди долин, степей и гор,
На больших дорогах семилетки,
Будь всегда внимателен, шофер,
И тогда аварии будут редки.
Юлька откидывает голову, всем своим видом демонстрируя чарующую силу искусства.
Тише ход на поворотах,
Дай сигнал всегда в воротах,
Реже тормоз нажимай,
Чаще смазку проверяй.
Юлька. А по-моему, очень хороший стих. Как в жизни. А то один психический на самосвале налетел из-за поворота, чуть Надьку Плаксину не задавил. Представляешь?!
Поэт издал тихий мученический стон, но Юлька без всякого «перехода» взяла его голову и поцеловала.
Юлька. А на меня раз «Запорожец» наехал. (Целует его.) Но что это за машина — «Запорожец»?! Под такую попадать — только время терять… А мы с тобой, как выучимся на техника, «Москвичика» купим. Правда? (Целуются.)
Появляется старуха дворничиха с метлой.
Дворничиха. Ну чего расселись на малышовых цацках?
Юлька. А мы, теть, голубей смотрим…
Дворничиха (подметая, философствует). Чего в них хорошего? В теперешних-то голубях… А ну, вставайте…
Костя. В теперешних? Хм… (Они с Юлькой уходят, держась за руки.)
Дворничиха (задумчиво). Раньше голубей было гораздо больше, но гадили они гора-а-аздо меньше. (Уходит.)
Сколько-то секунд еще раскачивается пустая качалка, и вот появляются Саша и Ира.
Саша. Ты что, всерьез принимаешь? Эту чушь собачью!
Ира. Я ничего не знаю. Просто я тороплюсь… Мне еще надо…
Саша. Куда? Ну что с тобой? И как-то все сразу валится… И ты от меня отдалилась на семьсот тысяч километров.
Ира (грустно). На семьсот тысяч километров… По-моему, на земле даже нету места, которое было бы так далеко. Вот когда я тебя слышу, я совершенно забываю. Наверно, потому, что я женщина, ну, баба… Но ведь все равно…
Саша. Что ты забываешь?
Ира. Ну, все! Ну, что у нас сегодня дома было, с дядей Яшей. У него был ужаснейший приступ. Я боялась — второй инфаркт… И как ты мог! Против такого человека! Он же просто горит тут у вас. Он не женился даже… Все, все в работе! И сейчас опять ушел. Я его уложила, а он ушел. Как же ты мог?!
Саша. Ну, я не знаю, что тебе сказать.
Ира. Это я не знаю… Нет, я скажу. Мне все объяснили… Ты подал на него какое-то заявление! Это низко, между порядочными людьми так не делают. Я не думала, что ты так можешь сделать! (Плачет.) И оказывается, чтобы прикрыть какую-то фальшивку. Вот этот старый рабочий пишет… в газете…
Саша (потухшим, очень спокойным голосом). Ока-зы-вает-ся…
Ира. Для чего ты написал?
Саша. Как для чего? А как ты думаешь: для чего?
Ира. Я не знаю… Но все равно — гадко!
Саша. Так узнай! Всю правду! Я рассчитывал, что твоего дядю снимут. А меня назначат на его место. Сразу главным начальником! С окладом четыреста двадцать рублей! И запишут в книгу почета (он уже почти орет). И выдадут медаль «За отвагу на пожаре».
Ира. Все?! До свидания! (Убегает.)
Саша (кричит ей вдогонку). Нет, не все. Когда я возвышусь, я возьму тебя в жены! В подруги жизни! Ты будешь устраивать приемы в честь делегаций. Ты сумеешь устраивать приемы?!
Появляется дворничиха, неодобрительно смотрит на Сашу.
Дворничиха. Ну чего? Чего орешь? Иди проспись.
Саша. Иду… (С особенным каким-то нажимом.) Иду, иду, иду. (Уходит.)
