Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
Нух долго глядел на Муртазу, качая головой.
— Что тебе ответить, сын мой? Что сказать господину нашему, аллаху, создавшему тебя?
Муртаза даже не слышал, что говорит Нух.
— Человек тебе доброе дело сделал, — вмешался в разговор бакалейщик, — не донес на твоих дочерей. Нух не хотел и не мог совершить подлость. Да что, души у тебя нет? Иль в тебе не человечья кровь течет? Никакого разуменья!
— Ох-хо-хо! — вздохнул горестно Нух. — Что толку с ним разговаривать. Да, стану я жертвой своей доброты. Не заступись я тогда за него, не вмешайся, Азгын из него всю кровь выпустил бы, право, ей-богу! Это по его вине Азгына с фабрики выгнали, — сказал Нух бакалейщику; потом посмотрел на Муртазу и спросил: — Ты что, смерти своей ищешь, что ли? Или жизнь надоела? Что ты всем суешь палки в колеса? Лопнет у людей терпение, убьют тебя, честное слово, убьют!..
— Душа моя принадлежит аллаху! — ответил Муртаза. — Волков бояться — в лес не ходить!
В лавку заглянул Рыжий Ибрагим, попросил отпустить ему хлеба и пастырмы.
Муртаза подошел вплотную к бакалейщику и, отведя его в сторону, показал жетоны.
— У меня их тут на пять лир.
— Ну и что?
— Дочь к доктору отнесу.
— Неси, кто мешает.
— Доктор берет только наличными.
— Так тебе обменять их?
— Очень было б хорошо.
— Только, знаешь, я беру проценты.
— Тебе жетоны надо поменять, Муртаза-эфенди? — полюбопытствовал Рыжий Ибрагим.
Муртаза ничего ему не ответил, потому что технический директор, недолюбливавший этого ткача, не раз предупреждал: «За этим бездельником приглядывай, он рабочих подстрекает. Будь начеку!»
— За пятилировые жетоны я даю всего четыре, — сказал бакалейщик.
— Давай твои жетоны, мне все равно покупать в кооперативной лавке. Вот тебе пять лир! — влез в разговор Рыжий Ибрагим, протягивая Муртазе деньги.
— Не надо! — отрезал Муртаза и оттолкнул его руку.
И хотя Рыжего Ибрагима обидел этот отказ, вида он не подал. Муртаза отдал жетоны бакалейщику и, взяв четыре лиры, покинул лавку.
— Такой деньги найдет — с тобой, Ибрагим, не поделится, — проговорил Нух. — Этому типу доброта неведома. Слышал, какой он фокус выкинул?
— Нет.
— Дочки его обе спали на работе, около своего станка, я увидел, пошел предупредить его, как человека. Пожалел девчонок, не доложил техническому директору… А этот тип явился к директору и давай на меня клепать, дескать, вот он какой, не докладывает о безобразиях, что творятся на фабрике, долга своего служебного не выполняет! Это придумать такое надо!
— Ну и дела-а-а! И что ж, директор наказал их?
— Да нет, дорогой. Это все бесплатное кино — директор смотрит и только смеется…
Фабричный врач, выходец из Йемена, небольшого роста, чернявый толстяк, жил в благоустроенном квартале, на самом краю города. Поскольку врачам запрещена торговая деятельность, предприимчивый доктор договорился со своим старым приятелем, бывшим однокашником, который так и не доучился, бросив институт на четвертом курсе, и через него занялся коммерцией. По правде говоря, в это дело его втянул приятель. В один прекрасный день он заявился к нему и выложил кучу проектов, один заманчивее другого. Темно-зеленые глаза бывшего однокашника светились таким дьявольским лукавством, а голос так вкрадчиво рисовал картины баснословного и моментального обогащения, что доктор не устоял и выложил все свои наличные денежки, собственные сбережения и даже две тысячи лир, принадлежавшие его тетушке, одинокой вдове, которая берегла их как зеницу ока на саван… Доктор мечтал разбогатеть и открыть частную клинику на двадцать пять — тридцать коек. И правда, первое время комиссионная торговля овощами давала изрядную прибыль. Товар по дешевке скупали в провинции, везли в Стамбул или Анкару и там продавали в два-три раза дороже. Доктор вошел в азарт и не упускал случая похвастать умением увеличивать капиталы. Дело дошло до того, что как-то в местном клубе за стаканом вермута он рассказал своему другу об этой истории, закончив рассказ словами: «Надо найти болвана и уметь запрячь его в телегу, чтобы он работал и возил тебе денежки…» Но получилось так, что друг доктора был в приятельских отношениях с коммерсантом, бывшим студентом медицинского факультета, и рассказал тому об этой беседе во всех подробностях. Коммерсант ухмыльнулся в усы — он сидел, пил пиво, закусывая сыром «кашар», — и процедил: «Это еще мы посмотрим, кто кого запряг в телегу… Не желаете ли пивка?..» Когда же общий друг передал слова коммерсанта доктору, тот не на шутку встревожился, пригласил к себе компаньона, чтобы еще раз проверить все счета. И вот, когда торговые партнеры сидели, углубившись в бухгалтерские книги, раздался звонок в дверь. Доктор выглянул в окно и сказал:
— Человек принес больного ребенка. Ты пока покури, выпей кофе. Я быстро разделаюсь с ними.
Муртаза внес дочь на руках. Лицо надзирателя было мертвенно-бледным, глаза провалились, он с трудом держался на ногах.
— Положи ее сюда! — приказал доктор, показав на стол для осмотра больных.
Муртаза положил девочку.
— Раздень!
Отец послушно выполнил приказание доктора. Тот нагнулся, послушал сердце, ощупал грудь, спину, осмотрел голову и сказал:
— Ребенок упал и ушибся, или же его сильно ударили по голове.
— Так точно, мой начальник!
— Какой начальник? При чем тут начальник?
Компаньон доктора, наблюдавший эту сцену, улыбнулся.
— Прошу извинения, мой доктор, — пролепетал Муртаза.
Врач посмотрел на Муртазу, на его форму и спросил:
— Ты где служишь?
— Ночным надзирателем на фабрике и командиром отряда военнообязанных, мой доктор! — четко отрапортовал Муртаза.
— На какой фабрике? — обеспокоенно спросил врач. — На нашей фабрике?
— Так точно, мой доктор!
— Тебе, конечно, известно, что у себя в кабинете я бесплатно не принимаю.
— Известно, мой доктор.
— И что плата за визит — пять лир?
Муртаза запнулся, виновато улыбаясь, огляделся по сторонам.
— Ты понял? У тебя есть пять лир?
— Только четыре, мой доктор.
Врач в сердцах швырнул трубку на стол и закричал:
— Нет, нет, нет! Никаких четырех! Пять лир, и ни куруша меньше!
— У меня всего четыре, мой доктор. И других денег нет…
— Так не пойдет!
— Да ладно, возьми ты с него четыре лиры и успокойся, — вмешался компаньон.
— Это уже дело принципа. Я не привык торговаться. Пойдут потом — один четыре, другой три. Не желаю слушать.
— Не скажу, мой доктор, никому ни слова!
— А если скажешь? — спросил доктор, подмигнув товарищу.
— Клянусь честью, мой доктор, никому.
— Ладно, в таком случае… — И доктор снова взял в руки стетоскоп.
Он еще раз выслушал больную, измерил температуру: она оказалась очень высокой. Доктор покачал головой, потом выписал рецепт и, протянув его Муртазе, сказал:
— Закажешь в аптеке, будешь давать лекарство, на голову положишь лед.
— Это очень серьезно?
— Э-э… Время несколько упустили… Однако, может, обойдется… Ну, давай деньги! — Он взял четыре лиры и сунул их в карман. Потом подошел к столу, за которым сидел компаньон.
— А чем кормить ее, доктор? — спросил Муртаза.
— Чем сможешь, тем и корми.
— А не повредит?
— Да нет.
— Значит, не повредит, доктор?
— Сказали тебе, что нет. Давай, иди, дорогой…
Муртаза поднял дочь на руки и вышел.
— Да, девочка — не жилец на этом свете, — покачав головой, произнес доктор.
— А что у нее?
— Апоплексия. По старинке если…
— Ну да, в результате повреждения ствола головного мозга, — подсказал компаньон.
— Точно.
— Кровоизлияние. Удар пришелся как раз туда, где, если мне не изменяет память, находится продолговатый мозг, травма которого вызывает паралич. Так ведь?
— Ну, молодец.
— Симптомы: сильная головная боль, головокружение, рвота, повышение температуры. Наступает кома. А затем паралич…
— Всего два года тебе оставалось до диплома, если бы поднатужился, стал бы первоклассным врачом. Способный ты как дьявол!..
— Э-э, брось ты эти разговоры. Разве главное не в том, чтобы загребать деньги?
— Это точно… Эх, девочку жалко — упустили время! Видно, пробовали сами лечить и напортили изрядно. Да, надежды мало, видно, ребенок умрет. Однако займемся делами…
И головы компаньонов склонились над бухгалтерскими книгами.
Ранним утром, около четырех часов, проходя мимо склада готовой продукции, контролер обратил внимание, что дверь приоткрыта и из глубины помещения слышится храп и хриплое бормотание. Нух остановился в дверях, до него донеслись слова: «Ах, дитя мое, крошка моя…»
Нух вошел в помещение склада. Кто-то спал, храп сменялся стонами и бессвязным бормотанием. Луч фонаря скользнул по тюкам ткани, сложенным один на другой, потом осветил подошвы огромных ботинок и остановился на лице спящего. Это был Муртаза. Он лежал на спине, запрокинув голову, и храпел.
