Толмач - Гиголашвили Михаил

– Не развалился, а вы его развалили. Кто вас заставлял?.. Сами и развалили! Нечего теперь жаловаться. Пеняйте на себя! – парировал я, и он заткнулся.

В коридоре слышны голоса. Дверь в музгостиную открыта, но там никого нет, только мигает монитор и горит лампочка поляроида. В комнате переводчиков разговор идет на повышенных тонах. Красный от возбуждения Хуссейн что-то гневно доказывает угловатому парню в грязной дубленке, от которой несет бараном. Парень меланхолично молчит, уныло глядя на свои черные ногти. Коллега Хонг с копной прямых волос пытается что-то сказать Хуссейну, но ее птичье кряканье тонет в его гневных рыках. Арабы-переводчики и так всегда орут на своих клиентов, как пастухи на баранту (маленькие Саддамы). А тут еще какое-то возбуждение, понять можно. Парень безучастно смотрит на меня, облизывая губы, время от времени прикрывая глаза и лениво почесываясь. Перед Хуссейном лежит открытая папка – очевидно, уточнялись данные.

– В чем дело, уважаемый коллега? – спросил я. – Что, сына Саддама Хусейна поймал?

– А в том дело, что пусть для него вызывают другого переводчика! – нервно захлопнул папку Хуссейн. – Все. Пусть другой ему переводит.

– Почему?

– Потому.

Хонг поспешила объяснить: оказывается, Хусейн и парень-курд говорят на одном и том же курдском языке, но на разных его диалектах: Хуссейн – на сорани, а парень – на корманчи.

Хуссейн опять заклокотал:

– Да этот корманчи – базарный диалект, неучи на нем говорят. Я парня понимаю хорошо. А он говорит, что меня не понимает. Да он не меня – он вообще ничего не понимает!.. Посмотри на него, в каком он виде!.. Бледный, белый, говорить не может, рот высох, руки дрожат. Или опиум выпил, или гашиш покурил! Ничего не соображает! Гашишист! Опиист!

Услышав знакомые слова, парень глухо запротестовал. Хуссейн разразился тирадой, которой позавидовал бы сам Ашшурбанипал. Отругавшись, он заключил:

– Зачем я должен мучиться?.. Что, у меня заказов мало?.. Пусть ему другого вызывают!.. – и хлопнул папкой по столу.

Парень стал что-то возражать, но хватило его ненадолго: постепенно он сник, затих и прикрыл глаза. Лицо отливало лиловым.

– Вот. В каком состоянии на интервью явился!.. – указал на него карандашом Хуссейн. – В кайфе, не видишь?..

– Ну, а тебе что? – сказал я ему. – Не ты же в кайфе?.. Вы что, вообще не понимаете друг друга?..

– Как не понимаем?.. Но я говорю на литературном языке, а он его не понимает, тупица деревенская.

– А ты говори так, чтоб он понял, – посоветовал я.

– Лучше скажи начальству, – сказала Хонг. – Если дело до суда дойдет, он скажет, что переводчик все неправильно переводил, и тогда у тебя будут проблемы. Лучше заранее скажи!

– Правильно, коллега! – вдруг сразу успокоился Хуссейн. – Надо сообщить, пусть они решают. Чего я нервничаю?

– Лучше анекдот расскажи, – попросил я. – Про багдадских воров. Ты же много знаешь.

Хуссейн горестно поморщился:

– Э, у нас воров много, все воры!.. Вот поймали в Багдаде вора, который украл мешок собачьего корма. Посадили его в камеру к контрабандисту, который сидит за пять мешков опиума. Наутро контрабандиста отпускают домой. Песий вор спрашивает: «Как это так? Где справедливость? Я украл мешок с собачьим кормом – и мне шесть лет грозит. А тебя поймали с пятью мешками опиума – и домой отпускают?! Почему?» Контрабандист поправил чалму и говорит: «А потому, что судья собачий корм не кушает!» Ты вообще знаешь, какой суд у нас?.. – уставился на меня Хуссейн. – У нас главный судья – деверь Саддама. Заведет в зал сто человек. «Кто справа стоит, тем по пять лет. Кто слева – по восемь. А кто в середине остался – по десять!» И все – суд свою работу закончил. Вот такой суд!.. Недавно хороший анекдот про Саддама рассказали. Приходит к нему сын Удей и говорит: «Папа, дай один день страной поуправлять!» – «Тогда я тебя испытаю вначале. Принести сюда мешок с крысами!» Принесли. Саддам развязал его – крысы разбежались по дворцу. Саддам говорит: «Собери их теперь обратно в мешок!» Сын бегает, бегает, несколько штук только поймал, запыхался, устал. «Видишь?.. – говорит Саддам. – А теперь посмотри, как надо!» Принесли еще один мешок с крысами. Саддам истоптал его ногами, о стену раз десять трахнул, ножкой от стула побил, пару раз из своего золотого пистолета выстрелил, потом открыл мешок – а ни одна крыса и носа не высовывает. «Вот так надо управлять!»

Все засмеялись. Парень тоже закопошился, Хуссейн строго посмотрел на него, но милостиво пересказал ему по-курдски анекдот. Парень пожевал высохшими губами.

– Вот, понял же! – обрадовалась Хонг. – Ты скажи ему, что если нового переводчика вызывать, интервью опять перенесут. Ему невыгодно.

– Да он все равно выше сороковой параллели живет, ему ничего не поможет, – ответил Хуссейн.

– Это еще что такое?..

– А такое: тех курдов из Ирака, которые живут в зоне американского патрулирования, не принимают, – объяснил Хуссейн и, видя, что мы не понимаем, пояснил: – Американцы придумали зоны безопасности, между сороковой и сорок шестой параллелями, и патрулируют их. И вот тех курдов, кто живет в зоне патрулирования, тут не принимают – мол, они в безопасном месте живут, им ничего не угрожает. И этот балбес, – Хуссейн указал глазами на парня, понуро глядевшего в стол, – живет как раз в этой зоне. И поэтому ему ничего не светит.

– А по диалекту можно определить, кто где живет?..

– Можно, но трудно. У нас в каждой деревне – свой диалект. И за столько лет все смешалось, люди туда-сюда переезжают…

– Да, у нас в Союзе тоже так – всякие бамы, стройки, целина, лагеря, депортации, все не там живут, где надо…

Парень почмокал сухими губами, пытаясь что-то сказать, но это ему не удалось. Осовело оглянувшись, он попросил жестом воды.

– Дурень! – покачал головой Хуссейн и повел его в туалет.

Хонг ручкой поправила волосы, щебетнула:

– Нет, если с беженцем непонимание, лучше отказаться вообще. Знаете, были случаи… Вот раз на суде китайский беженец заявил, что переводчик во время интервью его не понимал и все переводил в пользу немцев. А этот беженец каким-то мафиози оказался. Тут у него сто человек родни живет. И родня стала грозить переводчику: обещали убить, потом избили, кажется…

– И что дальше? – спросил я без особого удовольствия (с сотней мафиози связываться никому неохота).

– Пришлось переводчику самому убежища у немцев просить. Те его перевели в другую землю, спрятали…

– Дали убежище?

– Не знаю деталей. Но неприятностей в любом случае было много. Так что надо быть очень осторожным. И если говорите на разных диалектах, сразу надо сообщать начальству… Лучше потерять двести марок, чем потом проблемы всю жизнь иметь…

Ацуби появилась одновременно с Хуссейном. Тот начал было рассказывать ей про сорани и корманчи, но Ацуби сказала, что с этими вопросами надо обращаться к Einzelentscheider, тот решит. И Хуссейн криками погнал парня в другую сторону. Хонг упорхнула за своим контингентом, а я открыл папку. На фотографии – женщина лет пятидесяти, темноволосая, носатая, похожая на сову. Данные:

«Что за “выкрест”?.. Какие “всякие другие” языки?.. Белиберда какая-то…» – думал я, направляясь в приемную. Сусанну было нетрудно разглядеть среди плюгавых беженцев. Одета в темное ватиновое пальто довоенной моды – с громадными накладными плечами, блюдцами-пуговицами и карманами вполбока. Полная, расплывшаяся фигура. Около ушей завиваются темные баки. Под крупным носом – жесткие усики. Черные волосы – в какой-то хаотической прическе. Одна прядь неумело выкрашена помадой в красный цвет.

– Добрый день, я – ваш переводчик! Буду помогать объясняться с чиновниками.