Ксения Велембовская - Дама с биографией
Через пять минут вместо разварной, обессиленной старушни по кухне зашлепала аккуратненькая, шустренькая бабушка, подпоясанная свежим фартуком и полная творческих планов.
— Чего б нам, дочк, на завтрак-то изделать? Может, оладушек с антоновкой напечь? Как думаешь, будет Лялечка их кушать?
— Нет, не будет, — категорично ответила Люся, чтобы потом, когда Лялька откажется от оладий, мать не переживала. Однако испугавшись, что Нюша опять захандрит, ободряюще добавила: — Но, если охота, валяй, пеки. Зинаида с Ростиславом обмирают по твоим фирменным оладьям. И я с большим удовольствием наверну парочку, вернувшись с тяжелых садово-огородных работ. Короче, мам, я пошла сажать тюльпаны.
На улице было значительно холоднее, чем казалось из окна теплого дома, и очень сыро. Пришлось вернуться, надеть старую стеганую куртку, резиновые сапоги и повязаться платком. Видок получился еще тот! Рабоче-крестьянский. А с лопатой — вообще супер! Увидал бы ее сейчас Котик-братик, сразу перестал бы посылать эсэмэски: «Скучаю, мечтаю»…
На восточную террасу к завтраку уже потянулся пробудившийся народ, привлеченный ванильным запахом оладий, а она все еще возила на тачке из одного конца сада в другой тяжеленные, с большим комом земли, чтобы не померзли и хорошо прижились, кусты красных сортовых флоксов, зачахших в тени. На их место и планировалось посадить тюльпаны: в мае солнце повсюду.
Аккуратно вывалив из тачки на травку куст флоксов, Люся подхватила лопату, но тут кого-то черт принес.
— Женщина, а женщина!.. Калиточку не откроете? — послышался из-за забора вежливый бабий голос.
— А вы, собственно, к кому? — спросила Люся, повернув ключ в запоре.
За калиткой смущенно переминалась с ноги на ногу улыбающаяся ярко-красными губами мощная тетка в горящем на солнце черном кожаном пальто, с высокой каштановой гривой кудрей, обильно политых лаком, и по-деловому с сумкой через плечо. В общем, типичная страховщица. Из тех, что все лето одолевают дачников.
— Мне бы, пожалуйста, Каширину… Зинаиду Аркадьевну, — не очень уверенно сказала она и вдруг, крутым кожаным боком оттеснив Люсю, проскользнула, словно верткий уж, в калитку и рванула прямиком к дому.
— Подождите, вы куда? Дача уже застрахована!
Обернувшись на ходу, тетка презрительно скривилась:
— А ты у них садовницей, что ль, работаешь? — и еще громче застучала по садовым плитам высоченными, с налипшей грязью шпильками остроносых сапог.
«Что б тебе ни дна, ни покрышки!» — пробормотала вслед ей Люся, разозлившись не столько из-за наглой прыти страховщицы — работа у нее такая, волка ноги кормят, — сколько из-за ее меткого, не в бровь, а в глаз, замечания. Пахать дальше расхотелось категорически, и Люся в сердцах отбросила лопату: хватит! Нашли себе Матрену Сидоровну! Сами там кофий со сливками кушают, а она тут на них батрачит! Как будто ей больше всех надо!
Решительно стащив платок, она помотала на ветру головой, чтобы распушить слипшиеся от пота волосы, скинула на крыльце душную куртку, но грязные сапоги стянуть не успела: с террасы раздался такой истошный крик, что, перепугавшись, она влетела в дом, хромая в одном сапоге.
— …в милицию! К прокурору пойду! Всех вас засужу! — как безумная, орала страховщица, нависая внушительной кожаной спиной над столом, за которым замерли, как громом пораженные, Зинаида, Ростислав и Нюша.
У матери, кажется, начала нервно подергиваться щека. Моментально стащив сапог с ноги, Люся угрожающе потрясла им и прошипела прямо в искаженную от крика теткину физиономию:
— Прекратите орать! Убирайтесь отсюда!
Схватила за рукав скандалистку — маньячку или хулиганку, обманом проникшую в дом, но бабища вырвалась, упала на стул и крепко, не оторвешь, вцепилась руками в сиденье.
— Не уйду! Не уйду! Не уйду!.. — истерически забубнила она и вдруг, уронив голову на скатерть, зарыдала в голос, как голосят на похоронах деревенские бабы.
Сбитая с толку этими отчаянными слезами, Люся обвела всех вопрошающим взглядом и лишь тут заметила Ляльку. Та полулежала в мягком кресле в углу и полировала пилкой ноготки, как будто все происходящее ее не касается. Лялькина безучастность выглядела по меньшей мере странно. Девушка отнюдь не робкого десятка, она давно должна была выставить скандалистку за дверь. А она не выставила. Затаилась и ловила каждое слово незваной гостьи.
Догадаться, кем на самом деле была «страховщица», густо политая лаком с блестками в поселковой парикмахерской и вырядившаяся во все лучшее, что у нее есть, уже не составило труда.
Внутри все похолодело, ноги сделались ватными, но сокрушительное чувство вины за свое безответственное молчание, чем его ни оправдывай — страхом ли за мать в случае вселенского скандала, договоренностью ли с Марком или творческой работой, полностью отключившей мозги, — заставило действовать без промедления.
В надежде переломить ситуацию Люся дружелюбно потрепала по плечу все еще продолжавшую горько всхлипывать тетку.
— Извините, как вас по имени и отчеству?
— Лизавета Андревна… — тихо, уже стыдясь своего недавнего крика и рыданий, прошептала та и жалобно высморкалась в кружевной платочек.
— Пожалуйста, выпейте воды, Лизавета Андреевна, и успокойтесь.
Вот дьявольщина! Протянутый стакан воды оказал прямо противоположное действие: с жадностью осушив его, Лизавета снова превратилась в качающую права базарную бабу с зычным голосом.
— Что же это делается, люди добрые! Совратил молоденькую девчонку и бросил! Неделю не является!.. Хоть грамм совести у тебя есть?!! — закричала она, вместе со стулом повернувшись к Ростиславу, и опять зарыдала.
Пунцовый зятек, с крошками в поповской бороде и выражением совершеннейшего отчаяния в рыбьих глазах, приподнялся и тут же рухнул на стул тяжелым, откормленным задом.
— Пр-р-рост-т-тите меня… я… я… — начал он, как обычно заикаясь в минуты сильного волнения. — Но я… я не отказываюсь.
— Ах, ты не отказываешься, сволочь такая! — внезапно встряла Нюша. Подскочив, она изо всех своих старушечьих силенок звонко треснула Ростислава по затылку. — Скотина ты безрогая!
— Не трогайте Ростика! Отойдите от него! Отойдите немедленно! — истошно завопила Зинаида и, кинувшись к сыночку с невиданным доселе проворством, закрыла его от Нюши собственным телом. — Что вы себе позволяете?
— А то и позволяю! — замахнулась на нее кулачком Нюша.
Еще секунда — и они сцепились бы в схватке. Крик поднялся невообразимый. Но кто что орал и в чем, заикаясь, клялся Лизавете виновник торжества, Люся не расслышала: обхватив мать, она потащила ее с террасы вон.
