Юрий Поляков - Убегающий от любви (сборник)
— У Никаса Софронова?
— Ну да.
— Прости, Эд! Но я не хотела никакого портрета… Просто ехала за покупками и вдруг вспомнила, как бегала по этому переходу и каждый раз думала: вот когда-нибудь и меня нарисуют. Я не знала, что это тебя обидит!
— Тебе нравится портрет?
— Да, по-моему, художник очень талантлив.
— И поэтому ты спрятала рисунок от меня?
— Я же объяснила, Эд…
— Не надо обманывать! Ты не поэтому спрятала портрет.
— Почему же?
— Потому что эта женщина, — он ткнул пальцем в рисунок, — меня не любит!
— Эд! Что ты говоришь?
— Говорю то, что вижу. Не любит. Эта женщина вообще никого не любит!
— Неправда!
— Что именно — неправда?
— Все — неправда.
— Надеюсь. Иди переоденься к ужину! Постой! Ли, если мы, даже мы, начнем друг друга обманывать, тогда все бессмысленно. Все! Иди и подумай об этом хорошенько!
Лидия Николаевна по резной дубовой лестнице поднялась в свою комнату. Нижний ящик большого антикварного комода, где она прятала портрет, был выдвинут. Прежде Эдуард Викторович никогда не рылся в ее вещах. Переодеваясь к ужину, она думала о том, что с тех пор, как в их жизни появился этот американец Майкл Старк, многое изменилось — и далеко не к лучшему.
Впрочем, неприятности начались раньше. В 98-м из-за дефолта муж потерял свой банк «Золотой кредит», а позже и страховую компанию «Оберег». Тогда резко сократились морские перевозки, и, чтобы сохранить порт, он продал часть акций Майклу, до этого занимавшемуся поставкой в Россию автомобилей «крайслер». Лидия Николаевна впервые увидела Старка на приеме, устроенном в рублевском имении по случаю дня рождения мужа.
Все было как обычно: подъезжали дорогие машины, гости вносили увитые лентами коробки с подарками и букеты, которые своими чудовищными размерами, надо полагать, соответствовали степени уважения к хозяину дома. Гости обнимали Эдуарда Викторовича и отпускали заранее придуманные комплименты его красавице-жене. Взвод вышколенных официантов разносил напитки и легкую закуску. Лидия Николаевна всегда поражалась тому, как буквально за несколько лет на смену общепитовским теткам в несвежих фартуках явились эти рыцари серебряных подносов.
Вечер был продуман до мелочей. Пел вдохновляемый заранее врученным пухлым конвертом знаменитый юный тенор с лицом школьного ябедника. Два депутата-антагониста, прославившихся безобразной дракой в прямом эфире, мило беседовали, чокаясь и похихикивая над доверчивостью избирателей. Популярный прозаик-постмодернист обаятельно шакалил меж гостей в поисках новых связей и впечатлений. Узнаваемый киноактер, старательно напившись, лез целоваться к новорожденному, попеременно величая его то Мамонтовым, то Дягилевым. Он прекрасно понимал, что пьяные слюнявости забудутся, а Мамонтов с Дягилевым западут в память богача.
Майкл опоздал. Лидия Николаевна беседовала с неуморимым героем театрального сопротивления, канючившим у нее деньги на постановку «Конармии». Кони предполагались настоящие. Попрошайничал он с той же изящной настырностью, с какой прежде выцарапывал в ЦК свои премии и награды.
— Ли! — позвал Эдуард Викторович. — Можно тебя на минуту?
Она с облегчением покинула живую легенду и подошла к мужу. Рядом с ним стояли знаменитый зодчий, усеявший Москву этажерчатым новостроем, и высокий темноволосый незнакомец, одетый, как и все, в смокинг. Но если архитектор напоминал сдувшийся дирижабль в морщинистой черной оболочке, к которому для смеха прилепили галстук-бабочку, то на незнакомце костюм сидел так, словно мама в младенчестве надевала на него не распашонки, а крошечные детские смокинги.
— Ли, познакомься! Это Майкл Старк — мой новый компаньон.
— Лидия. — Она протянула ему руку.
— Майкл, — ответил он и обнажил крупные белые зубы дамского хищника. — Можно просто Миша.
Старк преподнес ей совсем небольшой букет, составленный из безумно дорогих тропических цветов. Эдуарду Викторовичу он, как выяснилось, подарил весьма пикантный рисунок Бердслея. Его-то как раз и рассматривал, вздыхая, зодчий, известный не только затейливой пространственной изобретательностью, но и чудовищной скупостью.
— Вы хорошо говорите по-русски, — заметила она, отнимая руку.
— Я русский. Родители уехали из России, когда мне было пять лет. И тогда меня звали Мишей Старковым. Я сын Романа Старкова. Помните?
— Нет, не помню…
— Ну, как же! Знаменитая бессрочная сухая голодовка правозащитников на Красной площади в семьдесят четвертом, — разъяснил присоединившийся к ним режиссер и, завладев ухом Эдуарда Викторовича, увлек миллионера в уголок, где принялся расписывать эскадрон конармейцев, который будет гарцевать по зрительному залу. Архитектор подозвал пробегавшего мимо постмодерниста, и они заспорили о том, сколько может стоить бердслеевский рисунок.
Лидия Николаевна и Майкл остались вдвоем.
— И как долго длилась голодовка? — полюбопытствовала она.
— Пять минут, — улыбнулся Майкл. — Отца отправили в психушку. А через год обменяли на советского шпиона.
— Зачем же вы вернулись?
— Как зачем? Делать деньги.
— А в Америке разве нельзя делать деньги?
— Можно. Но там все делают деньги. Конкуренция…
— А в России нет конкуренции?
— Нет.
— Почему?
— Потому что в России нет бизнеса. Только нажива. Вы, кажется, актриса?
— Да, была актрисой. Теперь просто жена.
— Вы не можете быть просто женой.
— Почему же?
— Вы для этого слишком красивы!
Говоря это, Старков смотрел на нее с таким откровенным вожделением, что Лидия Николаевна смутилась.
Вернулся муж. Судя по недовольному выражению лица, живой легенде все-таки удалось выпросить у него денег.
— Майкл, — внимательно глянув на жену, сказал Эдуард Викторович, — пойдемте, я познакомлю вас с министром транспорта, пока он еще не напился…
После десерта смотрели фейерверк, озарявший парк красными, желтыми и зелеными огненными брызгами. Когда в воздухе повисли, сыпля бенгальскими искрами, две четверки (новорожденному стукнуло сорок четыре) и Лидия Николаевна, как и положено любящей жене, нежно прижалась к мужу, она вдруг почувствовала чью-то руку, осторожно гладящую ее распущенные по спине волосы. Она оглянулась и увидела Майкла, улыбавшегося с детским простодушием.
«А он нахал!» — хохотнула Оторва.
«Какая наглость!» — возмутилась Дама.
Лидия Николаевна лишь укоризненно покачала головой.
Вот, собственно, и все. Потом она часто встречалась со Старковым на приемах и пикниках. Он был неизменно вежлив и почтителен, но смотрел на нее так, словно их связывает давняя любовная тайна.
