Биргитта Тротциг - Охота на свиней
Все кругом белое — небо, собор, голуби, мощенная камнем мостовая. Грязно-белое. Собор напоминает крепость.
Религиозные чувства госпожи Бьёрк довольно туманны, но если Бог есть, думает она, он наверняка обитает здесь. Она пришла сюда, чтобы перед отъездом домой просить Его о помощи, требовать помощи, на которую имеет право.
Госпожа Бьёрк надеется, что Бог поймет — она явилась сюда не фотографировать местные достопримечательности или впадать в экстаз оттого, что все здесь такое громадное, она явилась требовать Его помощи.
Как паломник, поднимается она по массивным каменным ступеням, ведущим к порталу собора. Сверху на нее взирают Иисус Христос, Иоанн Креститель и апостолы. Ей хотелось бы накрыть голову капюшоном, как монахине. Теперь она понимает, почему Адам и Ева пытались прикрыть свою наготу. Быть нагим ужасно. Она надеется, что ни Господь, ни его стражи не видят ее в эту минуту.
Может, ей вообще не стоило приходить.
«На третий день при наступлении утра, были громы, и молнии, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане. Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи и вся гора сильно колебалась.
И сказал Господь Моисею: сойди и подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его, и чтобы не пали многие из него».
Жалкая смертная, стоит она в соборе и слушает ангельское пение. Вот и она пришла наконец туда, куда ведут все дороги беглецов.
Сюда, к самой весомой из всех возможных обителей, примчал ветер ее, легчайшую из живых существ.
Как паломник пришла она сюда исповедаться и получить прощение, в Рим приехала она, чтобы иметь возможность вернуться.
Она целует стертую стопу статуи Святого Петра, а потом идет вперед так далеко, как только позволено, до того самого места, где стоит трон Святого Петра.
Головы она не склоняет. Почти что с вызовом смотрит она на пустой трон. Она видит гидов, ведущих все новые туристские группы, но не раскланивается с ними.
Защищаться она больше не может. Она должна принять решение. Что ей делать? У нее нет ни дома, ни работы, ни денег, ни друзей — все это десять лет назад у нее отнял Бёрье. Лететь дальше она не может. Пришла пора осуществить свою собственную волю. В глубине ее души решение уже принято.
Она вернется в Швецию и встретится с Бёрье.
Никакая она не госпожа Бьёрк. Никогда не принадлежала она к породе Бьёрков. И она не Вивиан Густафсон — ведь она уже больше не девушка.
Она Вивиан Мулин.
Бёрье обещал ей свою любовь. Перед лицом Бога обещали они любить и почитать друг друга. Дочь, которую она родила, — их общий ребенок. Она Вивиан Мулин и никто другой. Вивиан Мулин и только.
Без Бёрье она никто.
Бёрье.
Любимый. Что он приобрел и что потерял на пути к своему счастью? Вивиан упорно твердит, что они и в самом деле много лет любили друг друга и были счастливы. Она была в его жизни не только частью обстановки.
Где-то в пути он должен был разбиться. А она — однажды остановиться в своем полете.
Перестать повиноваться его воле и восстановить свой рухнувший мир.
Вот что она должна сделать.
Она немедленно вернется в Швецию, встретится с Бёрье и объяснит ему, насколько он был неправ.
Хорошо бы им помириться, все решить полюбовно, чтобы она могла его безоговорочно простить.
Но если он не захочет мириться, все равно они — одно целое, и Вивиан ему это докажет.
Раз и навсегда она объяснит ему, что развод невозможен; что бы они сами ни думали, они — единое целое, пока смерть их не разлучит.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Под моросящим дождем стынет и мокнет ее лицо. Бешено колотится сердце.
Чтобы сохранить прическу, она натянула на голову полиэтиленовый пакет. Избави Бог выглядеть загнанной дичью при встрече с Бёрье. Теперь, когда они увидятся вновь, она должна держаться с достоинством.
Бёрье сейчас дома. Она это знает. Она позвонила по телефону и проверила. Трубку сняла та, другая.
— Алло, Лена Мулин слушает.
Самоуверенная лахудра!
— Извините за беспокойство, мне нужен Бёрье Мулин, — проворковала Вивиан.
— Минутку, он сейчас подойдет…
Вивиан услышала его шаги и повесила трубку.
Лена Мулин.
Дурацкое имя.
Кажется, так зовут какую-то артистку. Лена Мулин? Да нет же, фамилия артистки Улин. Лена Улин. Совсем другое дело!
Как в лихорадке проходит Вивиан квартал от станции метро Уденплан до нового дома Бёрье. Как в лихорадке нарастает в ней возбуждение. Несмотря на вечернюю прохладу, щеки у нее горят. Внутри все дрожит. Ребра только что не стучат друг от друга. А желудок, как центрифуга, гонит по кругу желудочный сок.
— Ну чего я распсиховалась? — с упреком говорит она самой себе.
Но вообще-то неудивительно, что она нервничает. Она не видела Бёрье целых девять лет. Чтобы не встречаться с Вивиан, Бёрье, когда он хотел подкупить дочь приглашением на обед или билетами в кино, назначал Жанет свидания где-нибудь в центре города. Бёрье не хотел видеть Вивиан. Не присутствовал он и на бракоразводном процессе. По той или иной причине он желал ее наказать. Дни и ночи напролет она гадала: за что? И так и не смогла понять, за что он на нее сердит. Она ведь всегда была до глупости кроткой и до смешного преданной.
И тем не менее он ее наказывал.
Вивиан пытается дышать животом, делать долгие размеренные вдохи и выдохи. На улице сыро. Холод проникает сквозь летний плащ. Она ведь взяла с собой в дорогу только то, что могло пригодиться в жаркой Италии.
В Стокгольм она вернулась всего час назад. Чемодан оставила в камере хранения на Центральном вокзале. Она вернулась не для того, чтобы предаваться сомнениям, а чтобы вступить в переговоры.
В сточной канаве валяются влажные бурые листья, горемычные бурые листья. Уж скорей бы выпал снег и прикрыл их, чтобы они не выставляли напоказ всем встречным и поперечным свою наготу.
В асфальте отражается свет уличных фонарей. Плащ Вивиан шуршит при каждом ее движении. Витрины магазинов украшены рождественскими гномами и еловыми ветками.
В витринах висят гирлянды теплых, мерцающих тонов. Каждая витрина похожа на уютный дом, на красиво раскрашенную картинку, обложенную ватой и обсыпанную серебряными блестками. Вивиан вспоминает — и на секунду ей вдруг хочется оказаться внутри стеклянной витрины, а не снаружи.
Магазины приготовились к рождественской торговле. В воскресенье первый адвент. Время надежд.
Будь Вивиан по-прежнему госпожой Бьёрк, она вынула бы из шкафа подсвечник, предназначенный для адвента, начистила и поставила бы туда, где ему полагается стоять, — на окно в столовой. А если бы еще прежде ее не бросил Бёрье, сидела бы она на кухне в Хессельбю, любуясь своим медным подсвечником. Впрочем, может, это была не медь, а похожий на нее дешевый сплав, который зато не надо чистить — какая разница?
Они с Бёрье во время адвента обычно ходили на концерт в церковь Святой Катарины. Вивиан обычно дремала и даже спала, пока не затягивали Осанну сыну Давидову. Вот бы опять уснуть там, где тёпло от скопления людей и свечек.
Но сна у Вивиан ни в одном глазу.
Восемь часов вечера. Непроглядные потемки ноября.
Счастливые семьи сидят по домам за обеденными столами. Может, они зажгли свечи, растопили камин. А после обеда заберутся с ногами на диван и будут смотреть телевизор.
Вот эта женщина вяжет свитер — рождественский подарок мужу, который читает, расположившись в кресле с высокой спинкой. А в другой квартире отец напевает своим детям песенку про маму-троллиху, которая уложила спать одиннадцать маленьких троллей, накрепко связав их хвостиками.
Дождь припустил — он лупит по машинам, по тротуарам, изъязвляя позднюю осень маленькими острыми дырочками.
Женщина, что вяжет свитер, поднимает глаза от вязанья и, взглянув в окно, вздрагивает: «Брр! Избави Бог высунуть нос на улицу в такую погоду!» Она произносит это как-то отрешенно, и муж что-то бурчит в ответ.
Дети съежились в тепле под одеялом. Теперь они уже спят. Стоя в дверях, родители любуются ими. Стиснув друг другу руки, они думают о том, что быть счастливее, чем они сейчас, невозможно.
Те, что сидят за обедом, повернулись спиной к окну. А за окном Вивиан спешит по улице на свидание с Бёрье. Бешено колотится ее сердце.
Вот она пришла. Из подъезда выходит молодая пара. Прежде чем дверь парадного захлопнулась за молодыми людьми, Вивиан вставляет ногу в щель. Потом быстро юркает в подъезд. Вот она уже в доме. Тремя этажами выше Бёрье сидит со своей шлюхой, ни о чем не подозревая. Глаза Вивиан стали словно бы лучами рентгена. Она видит сквозь этажи, как они сидят за обеденным столом и что-то бормочут. Она видит их снизу.
