Джудит Леннокс - Возвращение во Флоренцию
В погожие вечера из окна кухни она наблюдала за кроликами, резвящимися на лужайке. Время от времени с веток, сверкая голубым оперением, слетали шумные сойки. Почтальон и жители деревни по привычке называли ее коттедж кузницей, поэтому за ним так и закрепилось это название. Сначала Ребекка привела в порядок дом, а потом принялась за мастерскую. Она вытащила на улицу весь мусор и сожгла его, а наковальню оставила стоять посреди газона, где она — как показалось Ребекке — приобрела сходство с причудливой скульптурой. Под крышей свили гнезда птицы, там обитали и крысы. Она одолжила у фермера ружье и перестреляла крыс, потом объездила всю округу в поисках гофрированного железа, чтобы починить крышу. Строительных материалов не хватало — собственно, как и всего остального, в том числе продуктов, поэтому она вскопала огород и время от времени ходила собирать ягоды с живых изгородей. Плотнику Ребекка заказала рамы, чтобы остеклить дальнюю стену мастерской, еще один умелец соорудил для нее печь. Потом она заперлась в студии и принялась за работу.
Уволившись с флота, Льюис, вместе с тысячами других бывших военнослужащих, занялся поисками работы. Знакомый, владевший гаражом в Бристоле, предложил ему должность, но через три месяца, когда ограничения на бензин так и не были сняты, а для выпуска новых автомобилей не было нужных материалов, Льюис попросил расчет. Он объяснил это Фредди тем, что не хочет создавать видимость работы, не может и дальше просиживать штаны, пользуясь тем, что его приятель, человек достойный, решил ему помочь.
Они переехали обратно в Лондон. Начали выходить, немного развлекаться: побывали на крестинах у Ливингтонов, у которых недавно родился сын, получили приглашения к нескольким товарищам Льюиса по флотской службе. Фредди предложила устроить для них ответный ужин — они многим задолжали визиты, — однако Льюис обвел глазами крошечную меблированную квартирку, в которой они ютились, и ответил, что надо подождать, пока они не устроятся получше. Фредди собиралась было сказать, что их друзья не будут иметь ничего против разномастной посуды или необходимости потесниться за столом, однако тут заметила в глазах Льюиса то самое выражение и промолчала. Она хорошо знала этот его взгляд — смесь обиды, горечи и чувства вины.
Он нашел место торгового агента — ездил по стране, продавая поваренные книги. Ему это неплохо удавалось: Льюис был привлекателен и красноречив, так что домохозяйки, открывавшие ему дверь, сразу же подпадали под его очарование. Он говорил, что в последнее время в стране не хватало качественных поваренных книг: женщины, работавшие во вспомогательной службе или на заводах, теперь оказались дома, вот только они не представляли, как готовить для своих семей. Но время шло, и его энтузиазм постепенно начал таять. Долгие отлучки из дому, ночевки в унылых пансионах, плохая еда, скудная оплата и отсутствие привычного круга общения сильно угнетали Льюиса. Потом в компании появился новый управляющий. Льюис сам претендовал на эту должность, но хозяин назначил на нее своего знакомого. Тот ничего не смыслил в их делах, раздраженно жаловался Льюис, посылая агентов сегодня в Эксетер, а завтра в Гулль. В скором времени Льюис уволился.
Они перебрались в Саутгемптон. Однажды вечером в пабе Льюис познакомился с человеком по имени Барни Гослинг. Он тоже недавно уволился из армии; на его розовой лысине в беспорядке росли редкие клочки седых волос — словно пух у неоперившегося птенца. Он издавал журнал Мир рыбалки. Барни проникся симпатией к Льюису и предложил ему работу в журнале. Льюис должен был помогать в конторе, время от времени писать статьи и делать фотографии. Человека, отвечающего за продажи, в журнале не было, так что и эти обязанности Льюис взял на себя. Наконец-то ему досталась работа, которой он мог наслаждаться. Журнал не пользовался особенной популярностью, издавался тиражом всего несколько тысяч экземпляров, но Льюис был уверен, что дела скоро пойдут в гору. Он стал поговаривать о том, чтобы выкупить дом в Саутгемптоне. Барни ввел их в круг своих друзей — таких людей Тесса называла «рыбаки и охотники», — которые любили проводить время на природе, держали собак и лошадей. Фредди обратила внимание, что в их компании Льюис по-другому рассказывал о своем прошлом. Он часто упоминал о своих друзьях из Винчестера, но ни разу — о трех тетках. Он обязательно первым платил за напитки, всегда приходил в гости с подарком для хозяйки. Фредди нравилась его щедрость, однако она переживала из-за денег. Стоило ей поднять эту тему в разговоре, Льюис отмахивался от нее. «Все в порядке», — говорил он. Наконец-то их жизнь начинает налаживаться. Они снова встречаются с людьми.
Затем, через полгода после их переезда в Саутгемптон, Барни, который всегда любил выпить, напился до поросячьего визга и сообщил Льюису, что журнал не приносит ни пенни, а только тянет деньги, и что работы для него больше нет. Мужчины пожали друг другу руки и распрощались. Через две недели Льюис получил должность в страховой компании. Платили там в два раза меньше, чем у Барни; когда по выходным они ездили к морю, Фредди приходилось выслушивать страдальческие исповеди Льюиса, бродя по пляжу и оскальзываясь на гальке. Он говорил, что чувствует себя будто в ловушке. Ему никогда не привыкнуть целый день сидеть за столом. Работа ужасно скучная и однообразная, не требует ни внимания, ни физических сил, у него в голове постоянно крутятся разные мысли. «И не самые приятные, Фредди». — «Так брось ее, — сказала она, взяв его лицо в ладони и глядя мужу в глаза. — Займись чем-нибудь другим».
Однажды в газете им попалась статья: там говорилось, что многие военные, уволившиеся со службы, занялись преподаванием. Льюис не мог понять, почему эта мысль с самого начала не пришла ему в голову. Подготовительной школе в Лестершире требовался учитель математики и физики, Льюис откликнулся на объявление и получил назначение.
За последние годы, пока они колесили по стране в поисках лучшей доли, им приходилось жить в холодных неуютных пансионах, в меблированных комнатах с лимитом на электричество и темных сырых коттеджах, где электричества не было вовсе. Лестерская школа вместе с должностью предоставляла жилье. Пакуя вещи, Фредди ощущала прилив оптимизма. Возможно, судьба повернулась к ним лицом. Она представляла себе уютный маленький домик в зеленом пригороде. Льюису понравится преподавать, а энтузиазм, с которым он брался за любое дело, которое считал хотя бы немного стоящим, наверняка передастся его ученикам. Возможно, и для нее найдется какая-нибудь работа, на пару часов в день — помогать бухгалтеру или заведующей хозяйством. Потому что ей тоже оказалось сложно приспособиться к новой жизни: она с трудом сносила скуку и одиночество, пытаясь заполнять свои дни хлопотами по дому, от которых отвыкла за годы работы в конторах и на заводах, как отвыкла и от того, чтобы подолгу быть одной. Правда, любая ее попытка завести разговор о работе заканчивалась ссорой — Льюис был против, и холодный гнев мужа пугал ее, потому что — как в глубине души признавалась себе Фредди — показывал его с другой, незнакомой ей стороны. В те дни любые их разногласия быстро переходили в ссору. «Ты не будешь скучать, — убеждал он ее, — если родишь ребенка». Она отвечала, что еще не готова. «Когда?» — спрашивал он. «Скоро», — отвечала она. Не то чтобы Фредди не хотела ребенка, просто, памятуя о Тессе и Анджело, она прекрасно отдавала себе отчет в том, что ребенку нужно — для начала — постоянное место жительства, в то время как они с Льюисом только и делали, что переезжали.
И вот они прибыли в школу. Она находилась в нескольких милях от Маркет-Харборо, группки ничем не примечательных построек, сгрудившихся в туманной долине. Вместо уютного домика, о котором так мечтала Фредди, им выделили холодную неприглядную квартирку на чердаке одного из корпусов. По прибытии Льюис узнал о том, что помимо математики и физики ему придется заниматься с учениками регби и вести физкультуру. Да, и заодно основы религии.
Он продержался два полугодия. Атмосферу в школе как будто что-то отравляло — что-то не поддающееся определению, неуловимое, словно туман над полями. Директор и его заместитель, оба ветераны Первой мировой, терпеть не могли мальчишек, своих учеников. Учитель французского, напротив, чрезмерно им благоволил: любимчиков он приглашал выпить чаю у себя в кабинете, не упуская при этом случая запустить пальцы в их светлые волосы или прижаться ногой к бедру. Остальные учителя были циниками, пьяницами или людьми, безразличными ко всему. Школа продолжала существовать только потому, что плата за обучение была небольшой, а отцы мальчиков, военные или коммерсанты, работавшие за границей, тоже когда-то учились в подобных заведениях. Фредди казалось, что они должны думать что-то вроде «Раз я терпел, ты тоже потерпишь».
