Алексей Рыбин - Фирма
Были выпущены футболки, пластиковые мешки, кепочки, рюкзаки (все с фестивальной символикой), аудиокассеты с записями старых альбомов Лекова и с их же версиями в исполнении молодых рокеров – все это было уже развезено по торговым точкам концертных площадок и ждало своих покупателей.
А покупатели, кажется, не заставляли себя ждать. Билеты на фестивальные концерты продавались отлично, и Гольцман был уверен в успехе мероприятия.
Успех заключался не только в продаже билетов. Это была хоть и немаловажная в финансовом смысле, но только внешняя сторона.
Спонсором фестиваля, если обратить внимание на уличную и телевизионную рекламу, был Союз прогрессивных либералов – новая партия, претендующая на ведущую роль в политической жизни страны. Кроме того, через неделю должны были состояться выборы в законодательное собрание Санкт-Петербурга, и московское отделение Союза выделило Гольцману немалую сумму на проведение фестиваля таким образом, чтобы он рекламировал тех кандидатов, которые представляли этот самый Союз в городе на Неве. Руководство новой прогрессивной партии должно было присутствовать на первом концерте, вкратце и в доступной форме изложить молодой аудитории свою программу и объяснить, что выбор прогрессивных либералов – единственно подходящий для всей прогрессивной молодежи.
Сумма, полученная Гольцманом от Союза, значительно превышала ту, что он должен был собрать от продажи билетов, и сегодня он весь день, с раннего утра, делил эту сумму, распределяя доли между нужными ему людьми в городском управлении, людьми, без которых его фонд и его продюсерский центр просто не могли бы существовать в том сверкающем виде, в котором пребывали ныне.
Зазвонил внутренний телефон, Гольцман поднял трубку и услышал голос секретарши.
– К вам Игнат, Борис Дмитриевич.
Борис Дмитриевич чертыхнулся и, сбившись со счета, бросил на стол пухлую пачку двадцатидолларовых купюр.
– Чего ему надо? Нет меня. Скажи – занят… Уехал… Не знаю, сама думай. Все, не беспокой меня ближайшие полчаса!
Как только он положил трубку, дверь кабинета распахнулась, и на пороге возник Игнат собственной персоной. Не останавливаясь и не здороваясь, он, захлопнув ногой дверь, подошел к столу Гольцмана, придвинул кресло и уселся напротив Бориса Дмитриевича с совершенно хозяйским видом.
– Ты что? – изумленно спросил Гольцман. – Ты что, Игнат, себе позволяешь?
– Не будем месить воду в ступе, – заявил Игнат. – Снимай концерт, Боря.
– Что?!
То, что сказал Игнат, было вне понятия реальности. Снимать сегодняшний концерт было невозможно. Ни при каких обстоятельствах. Мало того что все билеты были проданы, но в данный момент к стадиону приближалась на четырех "мерседесах" делегация Союза прогрессивных либералов, заплатившая за свою рекламу большие деньги… И даже не в деньгах, собственно, было дело, хотя и в них тоже. Дело было гораздо более серьезное… Дело было в политической ситуации и в зависимости от нее бизнеса Гольцмана, да и самого физического существования Бориса Дмитриевича.
– Что ты сказал?
– Что слышал. Снимай, говорю, концерт. Его все равно не будет.
Гольцман сглотнул комок, подступивший к горлу, и потянулся к телефонной трубке.
– Спокойно! – тихо вскрикнул Игнат. Он одним прыжком вылетел из кресла, оказался рядом с Гольцманом, вырвал из его руки трубку, положил на аппарат, вытащил из собственного кармана мобильник, набрал несколько цифр и протянул Борису Дмитриевичу – все это в какие-то секунды.
– Кто там? – невпопад спросил Гольцман, машинально беря трубку из рук бандита.
– Там Моня. Твой администратор. Он сейчас на стадионе. Поговори с ним. Он тебе доходчивей объяснит…
– Что? При чем тут…
Гольцман услышал в трубке голос Мони и махнул рукой на Игната – мол, иди ты куда подальше…
– Игорь? Что там у тебя?
– Борис Дмитриевич? Это вы?
– Я, я… Говори, что там происходит? Тут у меня какие-то… Короче, что?
– Труба, Борис Дмитриевич! Полный аллес! Все билеты арестованы!
– Что это значит?
Лицо Гольцмана стало наливаться революционным багрянцем. Он был профессионалом и уже понял, что сейчас услышит. Понял, но только до самой последней секунды не хотел в это верить.
– Никого не пускают на стадион, Борис Дмитриевич. Тут ревизия из налоговой инспекции… Полиция, все дела… Короче, все билеты, которые куплены через кассы, – фальшивые…
– Я сейчас приеду! – рявкнул Гольцман. – Сейчас все решим. Потом будем разбираться.
– Тут еще, – начал Моня, и Гольцман понял, что самое страшное впереди.
– Что? – спросил он тихо.
– Артисты бастуют.
– Как?!
– Говорят, что это подстава. Для того чтобы мы… то есть вы… ну, то есть "Норд"… заработали денег… Что никакой это не памятный концерт, а кидалово… И что они на сцену не выйдут. Они уже уезжать собираются. Все. И Рената, и даже "Совы" наши… Вообще все. Как сговорились.
– Никого не выпускать! – заорал Гольцман, заметив, как усмехнулся Игнат, следивший за разговором. – Никого! Запереть! Я сейчас буду!
Борис Дмитриевич швырнул трубку на пол. Игнат, ловко изогнувшись, поймал ее на лету и сунул в карман.
– Вы бы осторожней с чужими-то вещами, Борис Дмитриевич… Ну как, проясняется что-нибудь?
– Да, – ответил Гольцман. – Мне кажется, проясняется. Мне кажется, милый друг, что это наезд. Я правильно понимаю?
– Что за выражения, Борис Дмитриевич! Что за жаргон! Вы же уважаемый человек, солидный бизнесмен…
– Хватит мне лапшу вешать! Хватит! Что за номера? Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты представляешь, мальчик, с кем связался?
– А вот хамить не надо, Борис Дмитриевич. Не надо. Я, может, по сравнению с тобой и мальчик, да только охрана твоя чего-то мне поперек дороги не встала, и на стадионе тоже… Все тихо-набожно.
– Славно, славно… А что от меня-то вам нужно? Зачем ты срываешь концерт?
– А кто сказал, что я тебе концерт сорву? Ничего похожего. Дам отмашку – будет концерт. Не дам – не будет. И заплатишь неустойку как миленький. Я-то знаю, кому тебе платить надо. Не знаю, правда, сколько, но, думаю, немало.
– Все вы знаете, все умеете… Так какого хрена тебе от меня надо?
– Как это – какого? Большого.
– Ты не тяни, надо решать с концертом. Что я тут, шутки с тобой шутить буду?
Игнат снова улыбнулся.
– Ты все пытаешься поменяться со мной местами, Боря. Это я тебе сейчас условия ставлю, а не ты мне.
– Так что тебе надо, Игнат? Что за байду вы тут замутили?
Гольцман встал с кресла и начал быстрыми шагами ходить по кабинету. Оказавшись у двери, Борис Дмитриевич резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, а приблизившись к столу, на мгновение замирал, касался пальцами бумаг и только потом поворачивался и устремлялся обратно.
– Так, может, кто-нибудь скажет, что там у вас происходит?
– Это у вас происходит, Боря, – лениво ответил Игнат. – У нас уже все произошло.
– Поехали! – тихо сказал Гольцман. – Поехали на стадион.
– Конечно. Машина внизу, – улыбнулся Игнат.
Гольцман, Игнат и Моня сидели на диване в гримерке, предназначенной для Ренаты.
– Значит, ты, Боря, понял наши условия? – в очередной раз спросил Игнат.
– Условия… – Гольцман с мрачным видом взирал на носок своего ботинка. – Понял. Тебе что-то надо подписать?
– Ничего не надо. Твое слово, Боря, сказанное лично мне, – этого вполне достаточно. Ты же знаешь наши правила.
– Знаю, знаю. Я за базар всегда отвечал.
– Вот и чудно. Значит, вводишь Кропалева в правление своего фонда. Все права на публикации – диски, кассеты, видео – всех твоих артистов передаешь нам. И ты в доле. Всего-то делов!
– Да… Всего делов.
"Разберемся, – думал Гольцман. – Эти бандиты еще не представляют, с кем связались. Мы еще повоюем. Посмотрим, чья возьмет".
– Ну, где Рената-то? Будем концерт начинать, или как? Я твои условия принимаю, теперь давай выполняй мои.
– Будет тебе Рената, все тебе будет.
Игнат вытащил из кармана телефон и набрал номер.
– Шурик? Зайди в гримерочку к Ренате, будь другом.
Гольцман усмехнулся.
– Ты чего? – спросил Игнат, отключив телефон.
– Так, ничего. Интересно на его рожу блядскую посмотреть.
– Зачем же так? Он, Боря, такой же, как ты. Человек дела, я имею в виду. Ты же понимаешь, что без нас вы бы все равно на настоящий уровень не вышли.
– Это почему же?
– А потому что все производство в наших руках. Вы ни хера не сделаете сами. Мэрия, не мэрия, это все на бумаге хорошо. И на митингах. А заводы, на которых диски штампуются, – заводы-то под нами стоят. Так что давайте все решим миром. Иначе просто в трубу вылетите.
В гримерку вошел Шурик.
– Добрый день, – сказал он Гольцману и, протягивая руку, шагнул к дивану, на котором сидел его прежний начальник.
