Фред Стюарт - Век
— Ты не права, Нанда.
— Откуда тебе это знать? — резко спросила она, но потом смягчила тон: — Извини меня. Я не должна впутывать тебя в свои проблемы. Вероятно, ты совсем не хочешь о них слышать.
— Напротив, я хочу, чтобы ты впутывала меня. Может быть, я смогу помочь тебе.
Улыбка тронула ее губы.
— Тони, ты добрый. Хотела бы я, чтобы Фаусто обладал хотя бы десятой частью твоей доброты. Но ты принадлежишь церкви. Ты не знаешь, что такое реальная жизнь.
Теперь рассердился он:
— Это я не знаю? Я работал семь лет в трущобах, а ты говоришь мне, что я не знаю, как выглядит реальная жизнь? Ты, которая платит деньги за свои спиритические сеансы?
Она была изумлена его тоном.
— Прости, не хотела…
— Я не собираюсь защищать Фаусто, так как думаю, что он ведет себя глупо. Однако ты тоже ведешь себя не лучше. Он нашел прибежище в фашизме, а ты — в сверхъестественных силах. А приходило ли кому-нибудь из вас в голову, от чего вы пытаетесь убежать?
Она уставилась на него:
— От чего?
— От пустоты, — он понизил голос, — от духовной пустоты, потому что оба вы покинули церковь.
— О, Тони, перестань проповедовать! Если уж мы затронули эту тему, то я ее не покидала никогда. Просто я не хожу больше в храм.
Он взял Нанду за руку, удивляясь, какое наслаждение доставляет ему ощущать ее кожу.
— Ты считаешь, что я не имею представления о реальности, потому что я священник. Но мне хотелось бы доказать тебе, что у меня более глубокое чувство реальности, чем у тебя, что в душе у меня мир, которого нет ни у тебя, ни у Фаусто. Я хочу помочь вам обоим, Нанда. Ты разрешишь мне попробовать?
Она внимательно посмотрела на его лицо, так напоминавшее ей лицо мужа и все-таки отличавшееся от него. Она ощутила его нервную силу, его сострадание… и еще что-то.
— Что ты хочешь сделать?
— Разреши мне приходить сюда во второй половине дня и беседовать с тобой в течение нескольких недель. Я не стану читать проповеди, просто буду беседовать с тобой. И может быть, вместе мы сможем найти ответ на вопрос, почему ты несчастлива.
— Тогда ты не сможешь как следует отдохнуть.
— Нет, смогу. Я на самом деле хочу помочь тебе, Нанда.
«А ты хочешь? — подумал он. — Или есть что-то еще, о чем нельзя думать?»
— О, Тони! — воскликнула она, — мне так нужна твоя помощь.
Дон Чиччо Кучча был мэром Пьяна дей Гречи и фигурой в сицилийской мафии очень влиятельной. В 1925 году, когда Муссолини посетил Сицилию, дон Чиччо принимал его в Пьяна дей Гречи. Вскоре после этого дон Чиччо был арестован как обычный уголовник, обвинен в различных преступлениях (большинство из которых он совершил) и посажен в тюрьму на острове Сан-Стефано. Все это было частью наступления Муссолини на мафию, наступления, в авангарде которого был Чезаре Мори — супрефект, которого дуче наделил почти диктаторскими полномочиями на Сицилии.
У дона Чиччо Кучча была отдельная камера, хорошая еда, и женщин тайно приводили к нему, чтобы удовлетворить его аппетиты. Муссолини мог объявлять войну мафии, но охрана в Сан-Стефано знала, что мафия существовала здесь задолго до дуче и, вероятнее всего, будет существовать еще очень долго после него.
Поэтому, когда надзиратели пришли в камеру к дону Чиччо, чтобы отвести его в кабинет начальника тюрьмы, они обращались с ним внимательно и почтительно. Они также сообщили ему, кто такой Фаусто Спада. Толстяк дон Чиччо просипел:
— Какого черта ему здесь нужно?
Надзиратели этого не знали.
Дона Чиччо ввели в кабинет, где начальник тюрьмы вежливо познакомил его с Фаусто. Потом начальник и охрана вышли, чтобы эти двое смогли поговорить наедине. Дон Чиччо с любопытством разглядывал форму Фаусто и кобуру его пистолета. Потом спросил:
— В чем дело?
— Мой отец Франко Спада был убит мафией в 1910 году. На улице Дуе Мачелли его переехал автомобиль. Я подумал, что вы могли бы сообщить мне, кто был за рулем того автомобиля.
Дон Чиччо отличался потливостью. Сейчас, хотя день был прохладный, он достал носовой платок и вытер верхнюю губу.
— Даже если бы и знал, почему я должен сказать вам об этом?
— Возможно, если вы станете сотрудничать со мной, дуче сможет сократить срок вашего заключения.
— Дуче? — Он почти выплюнул это слово. — Хотите, я скажу вам, что думаю о дуче? — Он сделал рукой непристойный жест.
Фаусто пожал плечами:
— И все же в ваших интересах сотрудничать со мной.
Старый толстяк поглядел на него изучающе:
— Какую сделку вы мне предлагаете?
— Возможно, вам скостят пару лет.
— И это вы называете сделкой? Выпустите меня отсюда сегодня, и я скажу вам то, что вы так хотите узнать.
— Так вы знаете?
Фаусто сидел, положив локти на стол начальника тюрьмы. Он встал, подошел к дону Чиччо, вытащил пистолет из кобуры и приставил его к носу старика.
— Слушай, дедуля, — начал он негромко. — Тебе ли торговаться? Я могу прикончить тебя, и начальник не пикнет. Или я могу приказать ему пытать тебя, и не рассчитывай, что я этого не сделаю. Так что выкладывай имя того, кто убил моего отца. Тогда, может быть, я и сделаю что-нибудь для сокращения твоего срока.
Дон Чиччо уставился на пистолет. Потом посмотрел прямо в глаза Фаусто:
— Его зовут Массимо Романо.
Фаусто спрятал оружие в кобуру и снова сел за стол. Взял листок бумаги и записал на нем это имя.
— Где он живет?
— В Риме. Он всегда жил в Риме. Вот почему они наняли его прикончить вашего отца.
— Кто это «они»?
— Да какое это имеет сейчас значение? Все они уже мертвы.
— Где Романо живет в Риме?
— Он всегда жил на улице Луиджи Риццо, к западу от Ватикана. Не имею понятия, живет ли он еще там или нет.
— Номер дома?
— Не помню. Я старый человек.
Фаусто сложил листок и сунул его в карман.
— Что вы собираетесь делать? — спросил дон Чиччо. — Убьете его?
— Это мое дело. — Фаусто подошел к двери и открыл ее.
— Я закончил с ним, — объявил он начальнику тюрьмы и вышел на улицу, освещенную зимним солнцем.
* * *— Профессор Сальваторелли берет некоторые церковные верования и немного искажает их в своих целях.
Тони сидел напротив Нанды за садовым столиком со стеклянной поверхностью. Прошло три дня после их последнего разговора. Светило солнце, день выдался прекрасный и необычно теплый, поэтому Нанда решила пообедать в саду. Она ела фрукты с сыром и пила белое вино. Тони в этот день соблюдал пост.
— Например, — продолжал он, — профессор сказал тебе, что не существует такой вещи, как смерть, что мы просто уходим в другое место в другой форме. Да, церковь тоже говорит, что смерти нет, однако разница в том, что она утверждает: вечное спасение возможно только, если есть вера в Господа нашего. А Сальваторелли вера не нужна — ему нужно слепое доверие.
Нанда надкусила сочную грушу. Она выглядела прелестно в светло-голубом платье и белом вязаном жакете, накинутом на плечи.
— Так ты считаешь, что я просто легковерна?
— Конечно. Тебе так хочется обрести душевный покой, что ты хватаешься за любую соломинку.
— А у тебя есть душевный покой, Тони?
Он слегка нахмурился:
— Да.
— Почему ты помедлил с ответом?
— Я этого не заметил.
— Но это было.
Она отрезала кусок сыра и положила его на крекер. Тони наблюдал за ней. Над кирпичным забором в садах Боргезе медленно раскачивались верхушки деревьев.
— Ты никогда не чувствуешь голода? — спросила Нанда, разгрызая крекер.
— Конечно, чувствую. Вот сейчас я бы все отдал за одну из этих груш. Но я научился управлять своим телом. Священник должен уметь это делать.
— Но на свете масса толстых священников. Люди говорят, что многие служители церкви совсем не такие, какими они притворяются.
Тони отмахнулся от назойливой мухи.
— Я ведь не говорю, что духовенство совершенно.
Нанда запила сыр вином.
— Я восхищаюсь тобой, Тони. Хотела бы я быть такой же сильной, как ты. — Она прикрыла глаза ладонью и взглянула на небо. — Солнце действительно жаркое, правда?
Она сняла жакет. Тони впился глазами в ее обнаженные руки.
Муха жужжала над самой его головой.
Он медленно потянулся к груше.
Глава 37
Годы старости были для княгини Сильвии радостными. Она была любима и почитаема большинством жителей Рима. Ее считали гранд-дамой, обладавшей элегантностью, вкусом, умом и безупречными связями. Единственным обстоятельством, омрачавшим ее безмятежную старость, было существование Муссолини, которого она презирала. И конечно, ее беспокоил Фаусто.
В один из дней, ближе к вечеру, она читала роман в своей спальне, когда дворецкий доложил, что во дворец прибыл ее сын и хочет поговорить с ней. Когда Фаусто вошел в комнату, по возбужденному блеску его глаз она поняла, что произошло нечто необычное. На нем был гражданский костюм: она еще раньше сказала ему, что в фашистской форме не пустит его во дворец. Фаусто подошел к матери и поцеловал ее. На секунду она забыла о фашизме и Муссолини и обняла сына.
