Узники вдохновения - Петрова Светлана

«В любое время», — пишет сам директор. А! Запахло скандалом! Их хваленая, с мировым статусом клиника прошляпила, выдавая подложные диагнозы. Понимает, что я со своими адвокатами сдеру с них бешеные деньги! Впрочем, зачем? Да и нервничать нет оснований. При нынешнем развитии медицины от всех болезней ее вылечат в два счета. Разработаны какие-то стволовые клетки, да много появилось всякой всячины. Были бы деньги, а они, слава богу, есть. Как там сказал сбежавший покуда король Эдуард? «С деньгами я чувствовал себя увереннее». Опять прав.

Все, что она сейчас узнала, крайне неприятно, но не смертельно. Теперь она намного устойчивее, чем две недели назад, — потому что опять жила надеждой, которую подарил ей Климов. А из крайней ситуации всегда есть выход. Папа Хэм всем нам дал пример разумного мужества, до которого никогда не дорастут врачи и законодатели, поскольку распоряжаются чужими жизнями, тогда как мы — своей собственной. У Папы было ружье, у нее таблетки. Важных дел, которые необходимо завершить, всегда достаточно, но как вспомнишь, что тебя к тому времени уже не будет, понимаешь, насколько ничтожны любые земные дела. Вопрос только в наследстве, и то исключительно из-за рассказов. Но пока впереди маячит хоть призрак радости, торопиться на тот свет нет видимых причин. Более того, в последнее время по ночам приходило ощущение еще одной повести, построенной в виде диалогов между совершенно разными людьми и на самые разные темы, — калейдоскоп картинок, из которых складывается предощущение смысла жизни, и в заключение — спор Бога и дьявола о добре и зле. Если бы сподобилась написать так, чтоб слезы из глаз!

Василькова спустилась в сад, долго гуляла по дорожкам, обкатывая сюжет, поплавала в бассейне, расслабившись и чувствуя, как облекается в форму мысль. Она ее не торопила, хотя внутри от нетерпения все уже дрожало. Поднимаясь наверх, даже не обратила внимания, что милая подруга куда-то испарилась. Включила компьютер, открыла новый файл и привычно застучала по клавишам, стараясь не задевать их длинными ногтями. Прерывалась всего раза два или три — выпить кофе и размять спину. За окном давно разлилась густая синева, когда она написала последнюю эффектную фразу. Потом вспомнила, что эта фраза уже встречалась, видно, удачная, крепко засела в голове. Рина несколько минут поразмышляла, выразила ту же мысль другими словами, скопировала файл на флэшку и отключила ноутбук.

Как обычно в таких случаях, на лице у нее отразилось умиротворение. Она пошла к Наде, испытывая нетерпеливое желание поделиться творческой радостью, однако в комнате балеринки не нашла, не было ее в кухне и в других местах. Вахтер сообщал, что Суворина уехала на своей машине еще днем — она одна имела постоянный пропуск.

Рина задумчиво приняла душ, задумчиво и без удовольствия выпила стакан апельсинового сока. И вдруг ее осенило. Несколько раз поднимала телефонную трубку и снова бросала — не хотела оказаться правой. О, она дала бы хорошую цену за ошибку! Откуда она взяла, что Климов способен ее понимать, если в его жизни отсутствовала литература? Плел что-то о связи между ними, то ли в шутку, то ли всерьез объяснился в любви. Научился здесь врать. А она-то, первая лгунья коттеджного поселка и его окрестностей, поймалась, словно девственница на обещание жениться. Ах, как радостно заглатывает пескарик яркого пластмассового червячка!

Рина большими шагами мерила комнату по диагонали, от стенки до стенки, металась по кругу. Наконец решилась. Ночь была на исходе, когда, проделав дыхательную гимнастику и успокоившись, она набрала номер телефона городской квартиры, той самой, которую подарила своей подопечной.

Подруга явно не спала, и голос звучал оживленно.

— Он у тебя? — спросила Рина без предисловий.

Надя удивилась, но не смутилась:

— Как ты узнала?

— Дуреха. Я все-таки четверть века кормлюсь исследованием человеческой психологии.

— Все по-честному. Ты же сама сказала, что он тебе не нужен. Когда вы начали выяснять отношения на высоких тонах, я завела машину, отъехала метров двести и встала на проселке. Подождала с полчасика, смотрю — вышел и чешет, словно за ним черти гонятся. Предложила подвезти.

— А если бы не вышел?

— Ну, я, хоть и не писательница, в мужиках худо-бедно разбираюсь: такие всегда уходят.

— Он лучше, чем ты думаешь.

— Посмотрим. Сердишься?

— Сержусь. На себя.

— Хочешь, я его выгоню?

— Зачем? Ты же сказала — сам уйдет. Ладно, будь счастлива. И не звони мне: я за ночь закончила повесть и уже отправила в издательство по электронной почте, а завтра улетаю на недельку в Сочи.

— Мы же собирались на Лазурный берег?

— Изменились планы. Извини, что без тебя, — устала, хочу отключиться полностью. К тому же ты ведь сейчас занята.

— Вроде. Ну, давай. Целую. Объявись, когда возвратишься.

— Попробую.

15

Телефонный аппарат стоял у Нади на кухне. Она положила трубку, вернулась в комнату, юркнула под одеяло и прижалась к Климову:

— У бабульки поехала сексуальная составляющая.

— Не называй ее при мне бабулькой!

— Раньше не возражал. Задевает, что влюбился в старушенцию?

— С чего ты взяла? Ни в кого я не влюблялся.

— Господи, как все мужики наивны!

Климов постеснялся спросить, о чем был разговор по телефону, ведь это его не касалось, но решил, что речь могла идти о нем. Это только подстегнуло решение, и теперь он злился, что ему понадобился толчок, а то бы тянул еще неделю. Вчера без всякой задней мысли сел в машину к балерине, раз уж та ехала в город, потом принял приглашение посмотреть, как она живет, затем выпить чаю с сушками — все вполне невинные действия, хотя вместо чаю налили шампанское с коньяком в качестве заварки. А как оказался раздет и распят, уже не помнил: Надя была опытной соблазнительницей и изощренной любовницей.

Остаток ночи Климов крутился с боку на бок, проклиная себя за глупую и совершенно непредусмотренную, более того — предательскую измену Рине. Раздражало горячее жесткое тело, от которого невозможно отодвинуться на узком диване, мутило от воспоминаний о бурных нестандартных ласках. Навязчивая мысль о возвращении не давала уснуть. Когда рассвело, тихо выскользнул из душной постели и стал одеваться. Надя приоткрыла один глаз и иронически хмыкнула:

— Привет, парень!

— Какой я тебе парень? Отыгранный мужик неопределенного возраста с трудовой книжкой в кармане.

— Судя по прошедшей ночи, рано тело хоронишь.

Климов никогда не рассматривал себя в качестве мачо, и комплимент бодрости ему не прибавил. Настроение было паршивым, а от шампанского, которого он терпеть не мог, и от разнообразных выемок на женском теле во рту остался привкус кислятины.

— Спасибо или извини, как тебе больше нравится, — сказал Климов. — Я ухожу.

— Вижу. Можешь даже не объяснять, куда. И так понятно. Святая наивность! Учти, если еще не дотюкал: она с большими забросами. Мои недостатки по сравнению с ее страстями — приятный ветерок против урагана. Голову оторвет и унесет — не отыщешь. Так что, если мероприятие сорвется — возвращайся, я не злопамятная. Ты мне нравишься, а ей, кроме себя, никто не нужен.

— Ты добрая. Но не жди в любом случае. Даже если она меня выгонит.

Балерина тяжело вздохнула:

— Есть в порядочных мужиках что-то противоестественное. Запомни: я вовсе не хочу причинять ей боль, поэтому скрыла, что ты у меня. Скажи, на вокзале ночевал. Она славная, наивная, и мужиков у нее сто лет не было, уж я-то знаю. А настоящего секса вообще не пробовала, так что словно девушку брать будешь. Ты ее приголубь поумнее, она и раскиснет, а тогда можешь хоть в…

— Еще одно слово, и я тебя убью.

Климов произнес это так спокойно, что смахивало на правду. На правду чувств, а не правду действий. Был у Нади такой поклонник, осетин, — чуть что, хватался за нож и мог запросто зарезать. Этот иной, из интеллигентов, этот только пугает. Она не без веселого удовольствия представила сцену разоблачения блудного мужика, который сообщит бабульке, что ночевал на жесткой и холодной вокзальной скамье. В глазах Рины подружка останется честной, а он — ничтожным вруном.