Виктория Платова - Stalingrad, станция метро
Какой сильный дождь!
…Она так и не смогла до конца определить, когда же начался этот дождь, принесенный тучами с запада, — до смерти Ильи или после? Ей хочется думать, что после, — ведь дождь был достаточно холодным и мог доставить Илье лишние страдания. Дождь был коротким и сильным — Елизавета вымокла до нитки, но так и не сдвинулась с места, и не выпустила руку Ильи. Даже когда пальцы его перестали реагировать на ее осторожные пожатия. И после дождя она продолжала сидеть, глядя перед собой и не решаясь повернуться к Илье. А когда все-таки сделала это, то увидела то, что всегда хотела увидеть — его тихую улыбку.
…У Ильи почти не было вещей.
В платяном шкафу они с Праматерью обнаружили кашемировое пальто, жутко популярное лет десять назад, летний шелковый костюм, пару жилетов из тончайшей кожи и три рубашки — белую, нежно-фисташковую с запонками и ярко-красную, с воротником-стойкой. Весь без исключения гардероб был велик усохшему до последней возможности Илье. Кроме того, он совершенно не годился для похорон. Для клуба, для презентации, для вечеринки на зафрахтованной яхте — пожалуйста, но только не для похорон. Поцокав неодобрительно языком и попеняв покойному на беспечность, которая вылезает боком оставшимся в живых, Праматерь отправилась на поиски подобающей одежды. А Елизавета осталась в квартире — бесцельно бродить по комнате, по кухне, по коридору. Повторяет ли она все обычные маршруты Ильи? Если да, то с гораздо большей скоростью.
У ТТ нет никаких советов относительно того, как вести себя на автобусной остановке, как прощаться с мальчиками (и, возможно, с девочками); что говорить им в самый последний момент. Оно и понятно — в мире инопланетного дельфина автобусов не существует, все средства передвижения сугубо индивидуальны, будь-то мотоцикл, автомобиль, гоночный болид или маленький спортивный самолет. Со спортивным самолетом вечно случаются казусы: он недоволен набором высоты, он чувствует себя птицей с веревкой, обмотанной вокруг лапы (это ли не унижение?). Проклятая веревка здравого смысла — она мешает взлететь повыше, она мешает жить. Не будь ее — самолет давно бы взмыл к звездам и затерялся во Вселенной.
Впервые за время их близкого, очень близкого трекового знакомства ТТ ничем не может помочь Елизавете. Впервые она не в состоянии описать, что чувствует рикиси Онокуни, оказавшийся на дохё в полном одиночестве.
А ведь одиночество — одна из главных тем ТТ.
Но ее одиночество — другое, добровольно выбранное. Требующее моментальной и тщательной фиксации в каждом своем нюансе. Профессионально позирующее перед кино- и фотокамерами, список допустимых ракурсов утвержден заранее и отступать от него настоятельно не рекомендуется — иначе судебных исков не избежать… Непонятно. Получается, вроде как Елизавета злится на ТТ.
Она — злится.
Из-за того пакета, который она обнаружила в кармане Ильинского кашемирового пальто.
Елизавета вовсе не собиралась шарить по карманам, это низко и недостойно порядочного человека. Просто ей очень хотелось сохранить какую-то материальную память о человеке, который много для нее значил (а Илья значил — это несомненно). Он — единственный человек в мире, сказавший ей: всякий раз, когда я смотрю на тебя, мое сердце переполняет нежность. И еще про то, что она, маленькая и никчемная Елизавета Гейнзе, оказалась лучшим, что случилось с Ильей.
Она всегда будет об этом помнить. И его улыбку — мальчика и взрослого мужчины — тоже.
С такими мыслями Елизавета устремилась к вещам Ильи и сразу же нашла запонки. Собственно, их не нужно было даже искать: они болтались в рукавах нежно-фисташковой рубашки и выглядели неправдоподобно дорого. Роскошно. Наверное, они и были супердорогими, похожими на два перстня — золото с вправленным в него огромным бриллиантом. Мысль № 1 состояла в том, что как же здорово носить запонки, это моментально возвышает тебя над толпой. Делает причастным если не к Мировому правительству и масонской ложе, то, во всяком случае — к закрытому клубу избранных, попасть в который можно только заручившись пятью рекомендациями действительных членов клуба и пожертвовав полмиллиона долларов на разработку арктического шельфа со стороны Норвегии.
Мысль № 2 как обычно касалась ТТ, вот кто по-настоящему достоин этой драгоценности, этого аксессуара! Воцарившись на единственных в своем роде запястьях, он моментально обретет дом и заиграет новыми гранями. Не-ет, ТТ в запонках — это круто, от одной мысли об этом голова идет кругом. Вот бы презентовать ТТ что-либо подобное!..
Мысль о том, что негоже заниматься мародерством и забирать себе эту, действительно дорогую, вещь, притрусила к финишу последней. Но именно на ней Елизавета в конечном счете и остановилась. Наверняка у Ильи найдется что-нибудь попроще, а Елизавета согласна даже на пуговицу от кашемирового пальто.
Но пуговицу отрывать не пришлось.
Из кармана пальто торчал самый уголок какого-то пакета.
Пакет не был внушительным и представлял из себя сложенную вдвое прозрачную, мягкую и тонкую папку. Развернув ее, Елизавета вытащила несколько фотографий стандартного альбомного размера, одни — чуть побольше, другие — чуть поменьше, но все цветные. Сколько раз Елизавета пыталась представить себе Илью, каким он выглядел до болезни, и вот, пожалуйста! — она держит его в руках.
Илья — красивый. Очень красивый.
Он похож одновременно на мальчика-Илью и на совсем молодого Венсана Переса… Нет, на молодого Алена Делона, когда тот снимался в «Adieu, lʼami»,[26] — такой же темноволосый и ослепительно голубоглазый. Или на Рокко из грустного, тяжелого и очень длинного фильма «Рокко и его братья», показанного как-то по каналу «Культура» в 23.20. Фильм не был цветным, следовательно, и Ален не был в нем ослепительно голубоглазым, но Елизавета все равно плакала навзрыд, как припадочная.
Единственная червоточинка во всем этом великолепии: красавчик-Делон всю жизнь не ладил с губастиком-Бельмондо. Иногда они даже оскорбляли друг друга публично; как женщину, ревновали друг к другу славу — ну, что прикажете делать с такими дураками?..
Впрочем, особенно переживать не стоит: Илья и Карлуша поладят друг с другом.
Там, на небесах.
На некоторых фотографиях Ильи тоже есть небеса. Не скромные питерские, а какие-то разнузданновосточноазиатские. И зелень на этих снимках разнузданная; и цветы двусмысленные, с сильно увеличенными пестиками и тычинками. И сам Илья выглядит двусмысленно — в коротком шелковом халате с драконами (на фоне цветущих рододендронов); без халата, в одних шортах (на фоне деревянного мостика через ручей); без шортов, в одних плавках (на фоне оскаленного азиатского божества). В устах такого человека фраза «Когда я смотрю на тебя, мое сердце переполняет нежность» — кажется едва ли не пошлой непристойностью.
