Петр Проскурин - Имя твое
— Вы ко мне? Постой… постой… Никак ты, Родион Густавович, — быстро шагнул он к улыбающемуся Анисимову. — Вот неожиданная встреча… Рад видеть… Здравствуй, здравствуй.
— Здравствуйте, Тихон Иванович. Простите, шел мимо, не смог удержаться, захотелось просто пожать руку, — все так же мягко улыбался Анисимов.
— А зачем же удерживаться? — Брюханов оглянулся на терпеливо ожидающих людей. — Погоди немного, Родион, сейчас освобожусь, минут пять-десять…
— Разумеется, разумеется… я подожду. — Анисимов отошел на почтительное расстояние, достал папиросы и закурил, искоса наблюдая за происходящим издали; а Брюханов, сразу же забыв о нем, опять подступил к Потапенко, все порывавшемуся что-то сказать в свое оправдание.
— Перестаньте, перестаньте втирать мне очки, — непривычно резко остановил его Брюханов. — Мне ведь ничего не стоит проверить… Вы опытный строитель, для вас это не могло быть простой случайностью. Невооруженным глазом сразу видно!
— Тихон Иванович…
— Ну а если бы главный архитектор еще полгода отсутствовал, что бы вы тут наворотили?
— Да, Тихон Иванович, ну, поверьте, ну, не так страшно, как вам представляется. Ведь несколько метров всего… Это же чистый разор — отодвигать на проектную линию… С меня четырежды шкуру сдерут!
— Совершенно правильно сдерут, — одобрил Брюханов. — Удивляюсь я вам, Потапенко. Есть утвержденный генеральный план застройки, и никто не позволит уродовать город из-за собственного нашего головотяпства. Мы в ответе за город перед следующими поколениями.
— Прошу вас, выслушайте меня, Тихон Иванович…
— Обязательно. Но не здесь. И не сейчас. Будьте добры завтра к двенадцати ко мне со всеми выкладками и аргументами. — Брюханов повысил голос, тем самым показывая, что вопрос больше никакому обсуждению не подлежит. — Советую не ждать, пока дело обретет официальный оборот. Приступайте к необходимым исправлениям незамедлительно.
Потапенко сразу и сильно побледнел; он порывался сказать что-то еще, но Брюханов уже отошел к Анисимову, с какой-то даже излишней доверительностью взял того за локоть и повел к тротуару, пролегавшему вдоль самого берега реки.
— Слышал о тебе много хорошего, Родион. — Брюханов все еще хмурился, думая о разговоре с Потапенко. — Рассказывай, как живешь…
— Жаловаться не приходится, Тихон Иванович. Живу нормально, хорошо живу, работой доволен. Правда, бумаги лишней приходится горы изводить, — заставил себя пошутить Анисимов, — но к чему в конце концов не привыкнешь? Вот видите, весь я перед вами. Все случается, иной раз такая обыденщина засосет, хоть вой, хочется обзора большего, куда-то на высоту подняться, горного воздуха хватить… Потом ничего, проходит. А вы хорошо выглядите, Тихон Иванович, годы вас щадят.
— Как жена? — спросил Брюханов, вспоминая. — Учительствует по-прежнему? Елизавета Андреевна, кажется?
— Вашей памяти, Тихон Иванович, позавидуешь. Да, Елизавета Андреевна. Весной сорок третьего пришлось мне уходить… Спешно. Ее я не успел переправить, а когда вернулся с нашими, как в воду канула моя Елизавета Андреевна, ни единого следа. И, представляете, объявилась. Представляете себе откуда? Ни мало ни много — из Инсбрука, из Австрии, вот куда зашвырнуло. Боже мой, какие годы, трагедии на каждом шагу, поразительно что мы все уцелели, остались живы, — поправился Анисимов. — А ей пришлось полной чашей испить, Елизавете Андреевне… В конце оккупации Макашин… помните Макашина-то, ну, начальника зежской уездной полиции при немцах? Что-то он почуял тогда… Сразу же наутро после моего ухода явился с немцами, все вверх дном переворотили, все добивались, куда я мог скрыться. Боже мой, как она переживала, когда вам пришлось у нас в тайнике отсиживаться…
— А знаешь, Родион, — оживился Брюханов, — по нашим сведениям, Макашин-то в живых остался. Если за границу не ускользнул, найдем все равно, таких много уже повытряхнули из щелей.
— Нечисть нечистью и останется. Один способ — каленым железом выжигать, — жестко сказал Анисимов, суживая глаза, весь сейчас внутренне напрягшийся. — Сколько крови, горя сколько от них… Как он, подлец, радовался, что старший сын Захара Дерюгина тогда ему в лапы попался… Зверь… Ефросинья ко мне прибегала… Такого только могила успокоит.
— Не надо, Родион. — Брюханов понимающе тронул его за плечо. — Вообще война есть война, а уж эта выдалась… Забыть мы ничего не забудем, пусть никто не надеется.
— Лиза узнает о нашей встрече, очень обрадуется, Тихон Иванович, — подсознательно стараясь переменить тему опустошавшего его разговора, Анисимов слегка задумался. — Раньше была очень эмоциональна, война несколько подсушила…
— Кланяйся ей от меня, — сказал Брюханов. — Главное мы осилили, все остальное нарастет…
— Да, да, обязательно, — тотчас отозвался Анисимов. — Вы представляете, Тихон Иванович, она с девочкой вернулась, подобрала в концлагере, когда их американцы освободили. Семи лет, Шурой звать, совсем плоха была, прямо с того света девочку вырвала. От этого, говорит, сама выжила…
Неожиданно, сильно прижимая ладонью правый бок, Анисимов задохнулся; на лбу у него выступила испарина; поддерживая его, Брюханов оглянулся, отыскивая шофера, но Анисимов отрицательно покачал головой, через силу успокаивающе кивнул.
— Не надо, не надо, что вы… Это со мной теперь бывает, — сказал он, нервными, быстрыми движениями длинных пальцев потирая виски; на какой-то миг Брюханову что-то смутно припомнилось, но времени сосредоточиться не было.
— Слушай, Родион, дело делом, а время на ремонт выкраивать необходимо. Что ты шалишь… Как можно? Обидно, понимаешь, на полпути свалиться, не дошагать. — Брюханов все так же тепло и ободряюще улыбнулся. — Так что дурака не валяй, в первый же просвет — к врачу на обследование. Не вздумай хитрить, поймаю.
Анисимов с благодарностью за неожиданную теплоту кивнул, да и боль понемногу отпускала. Вот и вошел он в мир Брюханова, прикоснулся к нему открыто и безбоязненно, а странная, иссушающая душу жажда лишь усилилась. Он ведь даже надеяться не мог на такой интерес к своей скромной особе. Хотя почему же? Брюханов ведь тоже человек, несмотря на множество ждущих дел, стоит с ним, вспоминает прошлое, тратит время. Все-таки недаром его тянет к Брюханову, что-то здесь есть. Пусть с математической ясностью не определишь, почему это происходит, но одно он точно знает: от непосредственного соприкосновения с жизнью Брюханова последуют какие-то перемены для него самого, Анисимова, и перемены к лучшему.
— Жизнь все-таки хорошая штука, Родион, нет-нет да и что-нибудь подбросит, — лицо Брюханова еще больше смягчилось. — Я ведь женат… Захара Дерюгина ты помнишь… Ну, так вот, на его дочери женат. Война нас свела, девочка у нас родилась, Ксеня. Жена сейчас в ординатуре в областной больнице. Невропатолог.
