Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
— Да сколько можно уже! — возмутилась Стенина. Мышь внутри притихла — она никогда не трепыхалась, когда Юльке было по-настоящему плохо, а внимательно слушала во все свои лопоухие уши.
— Ну и вот, значит, я выпила баночку джина и спряталась за деревом. Тут подъезжает машина. Выходит эта Галя в замшевой юбке, и Джон — тащат пакеты из «Звёздного». Эта Галя вперёд пошла, а Джон остался у машины, покурить. Тут я его и окликнула. А он, Верка, ты не представляешь себе! Он обернулся, — и не узнал меня.
— Как это?
— А вот так это. Видимо, в последний год я резко изменилась в худшую сторону, но мне этого никто не говорит из жалости. Только Саша решился.
— Ты несёшь чудовищный бред! — рассердилась Стенина. — Хотя бы Супермена вспомни — обратил бы он внимание на унылую старую каргу, какой ты тут себя расписываешь?
Юлька приосанилась:
— А ведь правда…
— И ничего, кроме правды! — убедительно сказала Вера. — Джон всю жизнь близорукий, ты что, забыла? Он с пяти шагов родную мать не разглядит, даром что она на него похожа, как зеркало.
Копипаста хрюкнула, вспомнив Александру Трофимовну Пак и её пугающее сходство с единственным сыном.
— Всё равно, Верка, мы уже с ярмарки едем. Не знаю, как ты собираешься это переживать, но вот лично я завтра же пойду наращивать охренительную уверенность в себе, — обещала Копипаста.
Где она собиралась этим заниматься, Вера не знала. При всей своей нетерпимости к приметам и суевериям Юлька страшно боялась сглазить новые начинания — из неё теперь и слова не вытащишь. Да и не очень-то Вере хотелось это делать — лучше бы Копипаста ушла домой вместе с Евгенией, а Вера позвонила бы Валечке… Но Юлька сидела у Стениных почти до обеда, а потом девочки запросили оладушек, и надо было идти к мартену, а после вернулась мама с плодами чужого огорода, которые требовали скорейшей обработки… Наедине с телефоном Вера осталась только в десять вечера — но Валечка на звонок не ответил.
Зато Сарматов позвонил ей за это время три раза — сначала просто узнал, как дела, потом попросил найти какой-то фильм в телепрограмме, а в последнем разговоре велел приехать назавтра как можно раньше. Ему не терпелось показать Вере какую-то особенную Богоматерь. Эта икона так долго ускользала от Сарматова, что верующий человек усмотрел бы в затянувшейся череде совпадений высший промысел. Сарматов же только злился — но в конце концов вытянул из шляпы нужный фант.
Утром перед школой Вера успела проверить у Евгении стихотворение. Гумилёв, отрывок из «Капитанов». Эта литераторша просто какая-то ненасытная, каждую неделю — два стиха наизусть! Евгения отбарабанила текст без ошибок, только под самый конец насмешила:
Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охренительный свет маяков.
— Какой свет? — поразилась Стенина.
— Охренительный.
— В книге — «охранительный».
— Ой, это я, наверное, спутала. Спасибо, тётя Вера!
— На здоровье. Не забудь проследить, чтобы Лара переоделась на физру.
С недавних пор Лара ненавидела физкультуру, где раньше блистала, а новая учительница — крашеная вобла со свистком на шее — ненавидела Лару. Вера однажды подсмотрела, как дети в спортивных костюмчиках обходят спортзал послушным гуськом, а позади них плетётся Лара в шерстяных гамашах и школьной блузке… Толку от таких занятий — чуть, а из всех спортивных секций Лару выгоняли после первого же пробного занятия. Предлагали группу здоровья, но это казалось унизительным.
Однажды дочь проявила интерес к скалолазанию, кто-то из её класса занимался с тренером. Вера записала адрес секции и тем же вечером привезла дочку на смотрины.
По стенам с искусственными уступами поднимались дети, и у Веры даже голова закружилась — так высоко они забирались. Лара открыла рот, очарованная и напуганная сразу.
Тренерша — пожилая миловидная татарка — едва глянув на дочку, сказала:
— Ой, нет, у вас излишний вес.
— А если ребёнок мечтает заниматься? — спросила Вера.
— Тогда не надо было так раскармливать! — И тут же диким голосом закричала паукам-скалолазам: — Я кому сказала — ищем зацепу!
…Когда девочки ушли в школу, Вера с часок посидела над дипломом (Юлька задела её вчера за живое), а потом не спеша и с удовольствием наряжалась. Даже решила надеть чулки — их ей подарила на день рожденья Копипаста. Мышь внутри заухала:
— И как тебе не стыдно? Врать подруге, а потом в её подарке, да к её бывшему…
— Молчи, гадина, — сказала Стенина. Она демонстративно не замечала вернувшуюся зависть. Сегодня Вера увидит Валечку. И, к сожалению, Сарматова.
Почту принесли рано — Вера сунула в сумку газету и письмо от свекрови из Питера. Почитает в такси.
Письмо оказалось длинным, непривычно радушным и откровенным. Настолько откровенным, что Вера, читая его, вздрагивала, как в юности над романом Анаис Нин[47].
Лидия Робертовна писала, что Лара вступила в тот возраст, который ей близок. «Не люблю, никогда не любила младенцев — даже Герман был мне противен, я превозмогала себя, чтобы подойти, сменить пелёнку… Мой возраст — начиная со школы, когда они уже хоть что-то понимают. Лару надо учить музыке, надеюсь, ты не будешь против, если я дам ей первые уроки? Очень важно, чтобы учитель не испортил руку, а то была у нас такая Марина Леонидовна, после которой уже и не переучишь».
В Питере свекровь теперь жила отдельно от родственников, сумела купить квартиру — наверное, благодаря проданному жилью на Бажова. Она приглашала Веру приехать с Ларой на осенние каникулы и — внимание! — оставить у неё девочку до Нового года. «Будет ходить в школу в Петербурге, я договорюсь. У меня здесь полно знакомых учителей, найдём и французского преподавателя. В любом случае, два месяца ничего не решают — можно и пропустить».
Вера призадумалась. Питер — это, конечно, неплохо, но у Лидии Робертовны чисто умозрительные представления о Ларе. И пропускать школу — немыслимо, они потом в жизни не нагонят, а бабушка за всё это время научит лишь гамму играть! Но всё же — бабушка. Родной человек. А вдруг у Лары что-нибудь волшебным образом щёлкнет — и настроится? Вдруг рядом с Лидией Робертовной дурная дочкина лень возьмёт и растает, будто её и не было?
Сейчас, во втором классе, они делали уроки каждый день по два часа — и Лара всякий раз поражала мать неспособностью запоминать элементарные вещи. В телепередаче однажды говорили, что самая короткая память в природе — у белки. Так вот, белка по сравнению с Ларой — Сократ! (Кажется, это он знал каждого из двадцати тысяч афинян в лицо и по имени.)
