Пилип Липень - Ограбление по-беларуски
— Сам виноват! Со своими песнями! Разве плохо было?
— Да? А из-за кого мы простудились?
Они зло смотрели друг на друга, а потом разом отвели глаза. Мир вокруг твердел, уплотнялся, возвращая утраченную реальность — со свалки тянуло дымком, в траве порхали мелкие, но отчётливые мотыльки, облака медлительно плыли на север. Голова Лявона клонилась.
— Ладно, пошли! — Рыгор тряхнул Лявона за плечо. — А то ты сейчас заснёшь.
— Куда?
— К Пилипу, куда же ещё! Разобьём ему морду! Я знаю, как идти, через Курасовщину. Только надо держаться, хотя бы одной рукой. Иначе он нас пишет, падла. А когда держимся — то мы его видим, а он нас нет!
Лявон нахмурился, но Рыгор не дал ему возражать, потянул, поднял. Держась за руки, они пересекли разнотравье, перелезли через разделительный щит на кольцевой дороге и углубились в город. Было тихо, только из скверика долетал стук шашек и размеренный пожилой смех.
— Рыло развернём! Харю расхерачим! Репу расквасим! — упражнялся Рыгор на разные лады, а когда ему прискучило, предложил: — Давно мы не пели вместе, а?
И они запели Heldenroslein.
— А если он всё это предусмотрел? Что мы к нему идём? Что, если он пишет каждый наш шаг? И про руки написал? И сейчас пишет? — с тоской вопрошал Лявон, взволнованно водя трубочкой от сока по нижней губе. Они сделали привал у гастронома на Уманской, немного отклонившись от курса, и присели на стальные перила, неудобно подогнув ноги.
— Да брось, не такой уж он и умник! Это даже по глазам видно, соображает человек или нет. Ты ж вроде с ним знаком был? Он, конечно, не полный идиот, но мозга на всё сразу у него не хватит, это я тебе отвечаю. Видишь, как он с руками облажался, — Рыгор равномерно хрустел чипсами и запивал из банки. В сумерках контуры его лица стали круглее, нежнее, глаза и рот темнели симметричными впадинами.
Но Лявон томился, метался мыслями.
— Зачем все эти сложности? Зачем простуды и прозрения? Что творится с пространством и временем? Бессмысленные случайности или тонкая система, недоступная нашему пониманию?
— Ну не знаю, — Рыгор пшикнул следующей банкой, — Спросишь у него, если захочешь. Но по-моему, — буль-буль, — по-моему, здесь не так уж и плохо! Слушай анекдот. Спросил однажды один тип у Бога: зачем на небе солнце и звёзды? А Бог ему в ответ: могу выключить, если не нравится! Ха-ха!
«Кажется, у него отличное настроение! Ну и человек, подумать только. Неужели он настолько чёрств, что не чувствует всей глубины отчаяния?.. Нет, мы чужды, чужды», — сердился Лявон, но тут зажглись фонари, пустили золотые лучики, и сквозь свет полетели жуки. Запахи вдруг стали отчётливее: пахло деревьями, травой, асфальтом, апельсином, ладони пахли сталью. Сильно хотелось спать.
— Есть конечно вопросы. Но главный у меня к нему вопрос — почему он с друзьями по-свински? Мы же с ним парились вместе, пили, ели, а он ни словечка не сказал! — Рыгор спрыгнул с перил и отряхнулся. — Вот погоди, мы ему сейчас устроим. Давай руку. Двигаем!
В темноте они обогнули роддом и отыскали освещённое окно на первом этаже. Заглянули на цыпочках: я склонился над тетрадкой и грыз колпачок ручки. «Сучонок», — шепнул Рыгор. Они отошли подальше, чтобы посовещаться, и Рыгор выругался: нога попала во что-то мягкое и мокрое.
— Если это навоз, я ему шею сверну! Но вроде не воняет… Дачник хренов! Короче, сделаем так: я иду вокруг и вхожу через парадное. Там на двери — воздушный органчик. Он его слышит, идёт ко мне навстречу, я его заламываю. А ты стоишь здесь, и когда видишь, что он вышел из комнаты, разбиваешь окно, влезаешь и хватаешь тетрадку. Главное — быстро, чтобы он нас не успел заметить, когда мы руки разорвём.
— А почему бы нам не вместе через парадное?
— Потому что он может тетрадку спрятать! Ты сейчас стой и смотри, куда он её положит. Только не засни, иначе всё пропало!
— Ладно… А чем я окно разобью?
— Ну что ты как дитё малое! Кирпич найди. Или вот на, обмотай кулак, — Рыгор протянул Лявону слабо белеющий носовой платок и скрылся.
Осторожно ступая, Лявон снова приблизился к окну и рассматривал меня. Я почесал голову, зевнул, потёр бороду, посмотрел на часы. «Спать собирается, — думал Лявон, мстительно щурясь, — Напридумывал всякого бреда, и при этом совершенно спокоен. Холодный цинизм? Или он просто не отдаёт себе отчёта в содеянном?» Тут Лявону пришло в голову, что они с Рыгором, по сути, снова затеяли налёт и ограбление. Похоже, между прозрениями и преступлениями есть связь, и если случилось одно, то непременно жди другого! Ему почему-то стало смешно, и он улыбнулся, прикрыв рот кулаком и опустив глаза, чтобы не привлечь меня слишком живым взглядом.
«УУ!» — неожиданно пропела во тьме ночная птица, и Лявон вздрогнул. Я тоже вздрогнул и повернулся спиной к окну — наверное, услышал стук двери и воздушный органчик. Я закрыл тетрадку, встал и вышел. Пора! Мгновенно решив, что кулак можно порезать, Лявон подпрыгнул и ударил в стекло локтем. Глухой гул, слабый дребезг. Ещё раз! Ещё! Бах! Треск, звон, остроугольные осколки — зажмурился, сжался! Вроде цел. Из рамы торчали огромные стеклянные клыки, и Лявон несколькими ударами сбил их. Ухватился, подтянулся, влез. В коридоре слышались крики, топот и возня, но Лявон, не обращая внимания, взял в руки тетрадку. Коричневая, шероховатая обложка. И это наша жизнь?
В регистратуру, ругаясь, ввалились мы с Рыгором: Рыгор заламывал мне руку и толкал перед собой, я путался в полах тёмно-синего халата и с хлюпаньем втягивал в нос струйку крови.
— Что, урод, не ожидал? — Рыгор толкнул меня на стул, а сам угрожающе наступил кроссовкой на край сиденья.
— Да вы чего, ребята?.. Я вас не сдавал, клянусь! Хоть сразу фотороботы узнал, но не сдавал! — протестовал я.
— Не гони! Пофиг фотороботы, мы по другому делу пришли. Думаешь, мы совсем дурачки? Мы уже всё знаем! Так что давай, расскажи нам, что за хренотень ты написал? Ты хоть сам перечитывал? Детектив называется! Мы, как дебилы, из кожи вон лезем, а это всё, оказывается, твой рассказик! Мы тебе что, куклы?
Я открыл и закрыл рот. На моём лбу читалось движение мысли. Наконец, сообразив, что юлить бесполезно, я посерьёзнел и насупился.
— Да я ж не знал, что так выйдет…
— Не знал? Да ты даже не знаешь, где Франция, а где Япония! Нет, Лявон, как думаешь, он полный придурок или прикидывается? Вот я тебе сейчас башку снесу, и будешь знать! — Рыгор приподнял со стола бобинник и свирепо грохнул его на место, как бы подразумевая, что и на голову может так же грохнуть. — Ну, что будем с ним делать?
Лявон, не отвечая, открыл первую страницу тетрадки и стал читать вслух:
«Если бы Лявона понадобилось описать одним словом, то это слово — мечтатель. Но поскольку никаких ограничений в словах и даже страницах нету, можно рассказать о нём поподробнее. В ту пору, когда мы познакомились, я работал наладчиком на одной из минских телефонных станций, а Лявона, студента, прислали ко мне на практику…»
У Лявона заблестели глаза — что может быть интереснее, чем читать о самом себе? Не удержавшись, я ухмыльнулся, и это было моей ошибкой — Рыгор заметил и треснул ногой по стулу:
— Стой, Лявон! Не читай, закрой! А то сейчас снова всё пойдёт по кругу!
Лявон с трудом оторвался и захлопнул тетрадь. Конец.
— Нет, ты нас больше не проведёшь, Пилипка. Лявон, держи её крепко! Теперь всё в наших руках. Главное — не торопиться. Давай поедим чего-нибудь и подумаем, как быть дальше. У тебя картошка ещё осталась? — он пнул меня и велел жарить картошку. — И без глупостей! Рассказик-то у нас.
Я вытер нос и понуро предложил им спирта. Они не захотели. Я сказал, что нужно переместиться в комнату доврачебного досмотра, там есть водопровод и электроплитка. Они молча кивнули и прошли за мной. Я поставил кипятиться воду и достал из-под стола синий пакет с картошкой. Засучив рукава, я принялся мыть клубни. Рыгор, опершись на косяк двери, мрачно следил за моими действиями. Лявон прохаживался по кабинету, рассматривал внутренности бобинников, трогал корешки детективов, а потом торжественно произнёс: придумал!
— Пилип? — обратился он ко мне, и я виновато поднял глаза. — Вымойте руки, садитесь за стол и пишите. Держите вашу тетрадь. Вот ручка. Диктуй ему, Рыгор.
— Что диктовать?
— Ну, диктуй, чего бы тебе хотелось. Не понимаешь, что ли? Как Пилип напишет сейчас, так и будет. Жену диктуй с дочками, квартиру, или как ты там хотел.
— Хех, — сказал Рыгор, и его гнев легко сменился хитрой улыбкой.
И они стали диктовать.
Возвратившись на родину из странствий, Рыгор обнаружил тату, жену и дочек в добром здравии. Жену звали… Её звали… Ладно, Рыгор, это потом можно придумать. Главное, что жена была необыкновенно красивая, добрая и умела готовить борщ со сметаной. Дочки были послушны, музыкальны, хорошо учились, и Рыгор обожал заплетать им косички. Каждый вечер они собирались в зале своей новой огромной квартиры, пели хором, а жена играла на пианино. Из Америки Рыгор пригнал роскошный Линкольн Континентал, кремовый с никелем, величественный, как пароход, с полным багажником редких дисков. Каждую субботу они ехали всей семьёй завтракать в Макдональдс, потом он отвозил семью домой, оставлял машину и шёл пешком в баню.
