Дирк Уиттенборн - Жестокие люди
Камера отъехала немного назад. Оказалось, что коричневая полоса на экране – это река, а зеленое пятно – джунгли. Когда я увидел голенького ребенка с проколотыми щеками, который играл в тени за спиной Брюса, сердце у меня чуть не остановилось. Эта река называлась Ориноко. Брюс был у яномамо.
Потом он сказал еще что-то, но этого я не помню, потому что в тот момент вспоминал о том, как видел Осборна в последний раз. Тогда он выходил из больничной палаты, набив карманы печеньем, и предупредил меня: «Все у тебя будет хорошо, Финн, только держись подальше от жестоких людей». Теперь я понял, что Осборн организовал для Брюса это грандиозное турне, чтобы защитить меня. Но что его там держит? Ни то, что говорил Брюс, ни выражение его лица нечего не объясняло.
Он грустно всхлипнул. Видимо, чувства переполняли его, потому что он склонил голову и высморкался в чистый белый платок. Я понял, что он стал употреблять энеббе. Его смирение было перемешано с превосходством, а глаза горели восторгом – так что к моему страху и ненависти примешивалось что-то вроде восхищения. Теперь он говорил о том, как десятки тысяч акров земли, принадлежащие «семье компаний Осборна», которые также владели правами на разработку местонахождений ценных минералов и добычу нефти, теперь будут превращены в резервацию для «жестоких людей». Размером с Род-Айленд. Это было отвратительно: мне был противен этот мир с его правилами. Широко раскрыв рот, я наблюдал за тем, как Брюс небрежно приобнял обнаженную двенадцатилетнюю девочку яномамо, которая, словно мадонна, кормила грудью своего ребенка, сжимая в руке блестящий новый топор.
– Спасибо тебе за все, дедушка. – Брюс разве что не подмигнул.
Когда экран погас, собравшиеся пропели последний псалом и шепотом высказывать свои версии по поводу того, что произошло с Брюсом. Никто ничего не понимал, но все твердили, что это просто чудесно. Главное, чтобы он не привозил маленьких темнокожих людей в Флейвалль. В глубине души я всегда знал, что сам никогда не поеду туда, чтобы увидеться с яномамо. Потом меня посетил еще один приступ панического страха: я уже собирался позвонить отцу, чтобы посоветовать ему держаться подальше от шамана, который называет себя Брюс. Да нет, впрочем, папа сможет позаботиться о себе лучше, чем это удалось мне. Он же у нас специалист по жестоким людям, ведь так?
Мама с Гейтсом прошли к его машине. А я остановился подождать Майю. Мне пришлось отойти в сторону, когда вишнево-красный длинный «Мерседес» подъехал к церкви, чтобы забрать семью Лэнгли. Водитель, открывая для них дверь, велел мне отойти в сторону. Когда Майя вышла из церкви, она повернулась ко мне спиной. Я подбежал и схватил ее за руку. Но там было слишком много людей. Я громко позвал ее по имени. Оглянулись все, кроме нее.
Мистер Лэнгли, кажется, был единственным человеком, который был рад меня видеть. Он пожал мне руку и сказал:
– Извини, не помню, как тебя зовут, но мы уже виделись, это точно. – Миссис Лэнгли толкнула Майю в спину, чтобы она быстрее залезала в машину. Шофер взял мистера Лэнгли под локоть и подвел его к автомобилю. Дверь захлопнулась, и кто-то внутри защелкнул электрические замки. Они запирали ее или запирались от меня? Когда лимузин стал отъезжать от церкви, я побежал за ним следом, стуча в тонированное заднее стекло и крича: «Майя, постой! Нам надо поговорить!». Автомобиль остановился. Майя медленно повернула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Тонированное пуленепробиваемое стекло толщиной два дюйма сделало ее настолько совершенной и прекрасной, и в то же время безжизненной и недосягаемой, словно полевой цветок в куске янтаря.
– Какого черта вы ждете? – рявкнула миссис Лэнгли на водителя. Лимузин мягко тронулся с места, а я, задыхаясь, с безумными глазами остался стоять там, словно потерявшийся щенок.
Подъехал Гейтс. Мама подвинулась, так что я смог сесть рядом с ними впереди. После того, как мы проехали несколько миль, мама, наконец, заговорила. Она спросила:
– Что они тебе сказали? – До этой минуты я понятия не имел, что делать дальше, но тут сразу ответил:
– Пригласила меня на прием, который они устраивают в своем доме.
43
Кованые железные ворота у дома Осборна были закрыты. Охранник в униформе стоял у входа и сверял имена людей со списком приглашенных, который он держал в руках.
– Какие-то проблемы, шеф?
– Пока нет. – Гейтс сплюнул шелуху чуть ли не на ногу привратника, и тот открыл засов. Когда мы въехали в портик, я увидел, как охранник прошел в гостевой домик и снял трубку телефона. Мы припарковались у колоннады рядом с испорченным фонтаном. Гейтс обернулся ко мне и предупредил:
– Дальше я тебя отвезти не могу.
Мама взяла меня за руку, когда я стал вылезать из машины.
– Будь осторожен. – Все мы прекрасно понимали, что теперь уже было слишком поздно.
Я не знал, что они сделали с Майей, но был уверен, что мы оба были в опасности, и нам нужна помощь. Мне казалось, что если бы там не было миссис Лэнгли, если бы они выпустили Майю из этого чертового лимузина, если бы мне удалось хотя бы на минуту остаться с ней наедине, то – я был уверен – мне бы удалось сказать что-то такое, или поцеловать ее так, чтобы у нас обоих появился шанс сделать так, чтобы все было, как преждея На входной двери висело старое деревянное колесо от телеги, украшенное лилиями и черной лентой. Одна из его спиц была сломана. Я не знал, что это значит, но увидел над ним окно из цветного стекла, на котором было выгравировано: Ex Malo Bonum. Надеюсь, Осборн был прав.
Дверь открылась еще до того, как я постучал в нее. Меня встретила миссис Лэнгли:
– В этом доме тебя никто не хочет видеть.
– Где она? – В холле было полно представителей верхних звеньев пищевой цепи. Миллионеры лизали зад миллиардерам. Никто не выглядел особенно печальным.
– Если ты сейчас же не уйдешь… – Она вышла на коврик, который лежал у двери, и закрыла ее за собой. – Я вызову полицию. И не Гейтса.
– Хорошо. Вызывайте. Возможно, для нас обоих будет лучше, если люди послушают о том, в чем состоят наши разногласия. – Мне было нечего терять.
Миссис Лэнгли приблизила свое лицо к моему, так что я решил, что она собирается укусить меня. Она просто тряслась от злости. Потом подняла вуаль и уставилась на меня своим водянистым красным глазом.
– Ты что, правда хочешь, чтобы я стала твоим врагом?
– Ну, такой друг мне уж точно не нужен. – Я посмотрел вниз на землю, готовясь к тому, что сейчас она меня ударит. Носок одной ее черной бархатной туфли был перепачкан чем-то серым – видимо, это был прах Осборна.
– Знаешь, Финн, если бы ты пришел ко мне, а не к моему отцу, чтоб рассказать, – она облизала губы, словно подыскивая подходящее выражение, – эту печальную историю, ты бы получил все, чего бы только твоя душа пожелала. Абсолютно все.
– У вас нет того, что мне надо.
– Нет, есть. – Она опустила вуаль и широко раскрыла для меня дверь – воплощение гостеприимства. – Она сейчас в биллиардной, на третьем этаже.
Стол был по-прежнему завален кучами старых фотографий. Теперь там царил настоящий хаос. Тысячи семейных снимков, которые я с такой завистью сортировал все лето и раскладывал по порядку в альбомы, были разбросаны по полу. Меня уже не волновало, как это случилось: то ли это Осборн раскидал их, то ли он просто умер, не успев навести порядок. Меня интересовала только Майя, которая ползала по полу на коленях, тихонько всхлипывая и перебирая фотографии: цветные, черно-белые, поляроидные, матовые и блестящие – на них было запечатлено прошлое, которое она не могла ни осмыслить, ни изменить.
– Что ты ищешь? – Когда я вошел в комнату, она на меня даже не взглянула.
– Я что, звала тебя? – Не знаю, может, она притворялась, а может, ей действительно было приятнее рассматривать цветной снимок, на котором они с братом сидели на воздушном шаре, который проплывал над парком Серенгети, чем смотреть мне в глаза.
– Нет, но мне казалось… – Я стоял там, как дурак, а Майя медленно подняла голову и пристально посмотрела на меня. Несмотря на то, что она сидела на полу, у меня было такое чувство, что она смотрит на меня свысока.
– Убирайся отсюда, подонок. – Я никогда не слышал, чтобы она говорила с кем-то таким тоном. Даже с Двейном. Я отдернул голову. Щеки у меня покраснели. Это была не просто пощечина. Мне казалось, что кто-то изо всех сил сжал мое сердце.
– Майя, что я такого сделал? Скажи мне. – Я встал на колени и протянул к ней руку.
– Убирайся! – закричала она, оттолкнув меня.
– Сначала скажи мне, в чем моя вина. – Я закрыл глаза. Мне было страшно оттого, что я могу ее возненавидеть. Мне казалось, что она успокоится, но вместо этого она стала яростно бить меня по щекам. Словно я стоял под ветряной мельницей. Майя сжала правую руку в кулак, а ногтями левой руки, которую, видимо, еще совсем недавно обрабатывала маникюрша, разодрала мне правую щеку. Моя кровь запачкала ей пальцы. Когда она устала меня бить, то села на корточки и зарыдала.
