Джойс Кэри - Из первых рук
— Мы слышали, — сказал профессор, — что темой вашей картины является сотворение мира.
— Не исключено, — сказал я. — Превосходная идея; или как там еще у вас говорится? Эй, Джоркс! — Я увидел, что мальчишка безобразничает. — Сейчас же перестань брызгать на девочек краской. Конечно, от случайностей не убережешься, но кобальт обходится слишком дорого, чтобы им разбрасываться.
— Сколько ваша картина будет стоить? — сказал мистер Смит. — В долларах. В окончательном виде, с перевозкой и установкой.
— Мне очень жаль разочаровывать вас, мистер Смит, — сказал я с тем добродушием, с каким умеют говорить только великие люди, — но я не смогу принять ваше любезное предложение. Как патриот, вы, несомненно, поймете то чувство любви к родине, которое заставляет меня считать, что великое произведение искусства, созданное в Англии, — произведение такого масштаба, — не должно покидать ее пределов. И, по правде говоря, я решил отдать эту картину моему народу. Разумеется, за сходную цену. Но тут, я думаю, мы легко договоримся, — сказал я, доверительно улыбаясь княгине, которая не замедлила откликнуться.
— Ах, мистер Джимсон, я согласна с каждым вашим словом.
— Разумеется, мне придется поставить ряд условий, — продолжал я. — Произведение такого масштаба не войдет в обычную галерею. Для него нужен собор. Вы, несомненно, скажете, что ни в одном из существующих соборов нет соответствующего освещения. И, по правде говоря, — сказал я, широким жестом сбрасывая с себя еще несколько заградительных заслонов, включая электрический нагрудник, противокрысиковый жилет и так далее, — я имел в виду специальное здание, возведенное в районе Трафальгарской площади. Я не знаю, каковы ваши планы, — сказал я, и вся группа забормотала нечто невразумительное, что в зависимости от обстоятельств могло означать либо панегирик Искусству, либо вопрос, долго ли еще до обеда.
— Я не хотел бы диктовать, — сказал я, — но такое здание, сугубо современное по стилю, в конечном итоге обойдется дешевле. В нем должны быть лампы дневного света. Открыто круглосуточно. Обслуживающий персонал желательно в королевских ливреях. Я особенно заинтересован в красных ливреях, чтобы оттенить зеленые тона. И если мне было бы дозволено вторгнуться в область, находящуюся, безусловно, всецело в вашей компетенции, я посоветовал бы в часы, когда закрыты бары, давать посетителям даровую выпивку. Разумеется, по норме. Скажем, по пинте каждому.
— Даровую выпивку? — сказал сэр Уильям. — Вы хотите сказать, за государственный счет?
Я не без удовольствия заметил, что ни один из членов депутации не выказал даже тени удивления по поводу того, что я сказал. Я сразу к ним потеплел. В целом они, безусловно, были самыми цивилизованными, то есть самыми богатыми людьми из всех, с кем мне приходилось встречаться.
И теперь, освободившись уже не только от жилетки, но и от заговороустойчивой манишки и другонепроницаемой рубашки, я откровенно признался, что моя цель — пробудить в публике интерес к лучшим творениям национального гения.
— Трудно ожидать, что публика повалит валом без соответствующего quid pro quo{56}. А если никто не придет, вся моя работа впустую.
— По-моему, это блестящая идея, — сказала княгиня, которая была душечкой по самому большому счету. — Прелестная мысль — воспитывать в массах вкус.
— Собственно, об этом я не думал, — сказал я, теперь уже окончательно разоблачаясь. — Моя основная цель — поднять стоимость пивоваренных акций. Потому что, насколько я мог заметить, с повышением этих акций возрастает интерес к искусству и число меценатов, то есть покупателей, по правде говоря.
Носатик, который только что спустился с лесов, замаячил на заднем плане. В глазах и вокруг носа у него затаилось подозрение, и я понял, что он все еще не избавился от мании преследования. Но не рассердился. Напротив, я улыбнулся с видом Юпитера, выражающего благосклонность прислуживающим ему Ганимедам, и продолжал, смеясь:
— Возможно, в первый момент трудно уловить связь между этими явлениями, но она есть. Известно из опыта, что с повышением акций появляется покупатель на картины. Жажда к духовной пище. Но главная причина, по которой я хлопочу о постоянной поддержке рынка со стороны нации, это та, что требуется немало времени, чтобы взрастить мецената. Как правило, первое поколение крезов, откровенно говоря, простые смертные, те, кого в Англии называют массами. То есть люди как люди, ничем не примечательные и потому вполне довольные собой. Только во втором поколении удается вывести настоящих коллекционеров, то есть личностей, обладающих интеллектом, прямотой, усердием, настойчивостью, интуицией и ученостью, людей подлинно образованных, таких, которые знают, что они ничего толком не знают о том, о чем следует знать, и потому понимают, что надо искать специалистов, которые знают.
И с той детской наивностью, которая столь часто встречается среди истинно великих людей, я сорвал с себя последние покровы (обнажив тем самым менее существенные детали своего «я», которые благоразумные историки предпочитают оставлять скрытыми), рассмеялся и, повернувшись к герцогу, сказал:
— Но это, конечно, искусство особого рода.
— А к каким специалистам вы рекомендовали бы обращаться?
— Разумеется, к перекупщикам, — сказал я. — Только к ним. Если вы хотите делать бизнес, адресуйтесь к перекупщикам. Ведь если вам нужны свежие яйца, вы не пойдете за советом к курам. Они сторона заинтересованная. Вы отправитесь в хорошую молочную. То же самое с картинами. Тут только важно напасть на перекупщика с современным вкусом. К сожалению, многие из них держатся за старье. А так это или не так, не скажешь с первого раза. Чтобы заниматься коллекционированием с толком, надо, как говорят поэты, иметь нюх.
Профессор, отойдя на несколько шагов, записывал мои слова. На нижней части его лица играла довольная улыбка. Еще бы! Жизнекропателей хлебом не корми, только дай им разглагольствующую знаменитость! Ведь тогда будет чем забить пустоты между репродукциями и датами. И вся стряпня пойдет не как каталог, по шесть пенсов за штуку, а как книга, по гинее за экземпляр. А если набивка — светская болтовня, то есть несусветная чушь, тем лучше: читатель сразу поймет, что не зря потратился, и не станет приглядываться к репродукциям.
Вот почему искусство достигло такой небывалой изощренности у древних хеттов, а в современном Нью-Йорке, как я слышал, любовь к искусству растет не по дням, а по часам.
— Ха-ха, — сказал герцог, у которого был истинно аристократический нос, Соломонов нос. И вдруг с редким искусством, которым владеют только придворные и первоклассные официанты, посерьезнел. — Но, прошу прощения, мистер Джимсон, мы пришли к вам по делу.
— Да, — сказал профессор, быстро захлопнув блокнот и с нежностью укладывая его между сердцем и бумажником, — эти леди и джентльмены, принадлежащие к числу ваших самых горячих почитателей...
Я понял, что он приступает к делу, и поспешил направить переговоры в нужное русло, прежде чем депутация предложит что-нибудь такое, на что я не смогу согласиться.
— Итак, перед нами, — сказал я, — две возможности. Первая — откупить эту территорию у городских властей. Пожалуй, вместе с прилегающими к ней участками, чтобы обеспечить зданию достойные подъезды. Вторая — перенести восточную стену на другую территорию, в центре города, поместив ее в новом здании. Думаю, что вы предпочтете второй вариант, — сказал я. — Мне, разумеется, все равно. Трафальгарская площадь, Милбэнк, безусловно, имеют свои преимущества, но если соответствующее окружение и обслуживание будут обеспечены, я охотно оставлю картину здесь — во всяком случае, до конца моих дней.
Носатик, который, слушая меня, все время покачивал головой, вдруг разразился: «Но-н-н-но-но-н-но...».
— Все это само собой очевидно, — сказал я, нахмурясь, чтобы показать ему, что все нити в моих руках.
— Я всем сердцем надеюсь, что эта картина простоит здесь до конца ваших дней, — сказал герцог. — А пока мы пришли к вам с просьбой, которая, надеюсь, придется вам по душе.
— И непременно во весь рост, герцог, — сказала княгиням.
— Да-да. Во весь рост. Триста гиней. А если картина будет выставлена в Королевской академии — четыреста. Но на Академии мы не настаиваем.
— Полагаю, мистер Джимсон, — сказал профессор, — вы оцените это истинное признание вашего места в мире искусств. Разумеется, комитет был бы рад — но отнюдь не настаивает, — если вы нашли бы способ заинтересовать портретом Академию.
— Портретом? — сказал я.
— Вы получили мое письмо?
— Весьма возможно, — сказал я. — За последний месяц я получил не то три, не то четыре письма.
— Эти леди и джентльмены, — сказал профессор, — члены лондонской ассоциации лоумширских долдонов (или что-то в этом роде), уполномочены преподнести своему основателю, генералу Брету Брендиглоту (или что-то похожее), портрет его особы, маслом. И когда они обратились ко мне за советом...
