Мо Янь - Страна вина
Мо Янь следил за ними с большим интересом.
— Всё, больше поднять не могу! — воскликнул плешивый, тряхнув рукой. — Больше ни медяка!
— Вот сколько! — тоже дернул рукой продавец.
Плешивый отвел свою:
— Я же сказал: больше ни медяка. Не продаешь — топай отсюда!
Продавец вздохнул:
— Эх, Плешивый Сунь, дружище, попадешь ты в ад, и изгложут тебя там, ублюдка этакого, до смерти дикие ослы!
— Сперва они тебя изгложут, ослопродавец ты этакий!
Продавец стал снимать с ослов упряжь. Сделка состоялась.
— Матушка Мань! — крикнул плешивый. — Налей-ка господину Цзиню чарочку.
Появилась женщина средних лет, с ног до головы заляпанная маслом, с большой белой чашкой вина в руке, и подала ее продавцу.
Тот принял чашку, но пить не стал, а воззрился на женщину:
— Вот, невестушка, привел сегодня пару черненьких. На какое-то время тебе этих двух чудных ослиных причиндалов поглодать хватит.
Та лишь сплюнула в его сторону:
— Этого добра вокруг богато, да вот до меня очередь поглодать не доходит. А твоей дома, видать, только их и подавай!
Старина Цзинь расхохотался и стал, шумно глотая, пить вино. Осушив чашку, он вернул ее хозяйке, обвязал вожжи вокруг пояса и громко заявил:
— После полудня зайду за деньгами, плешивый.
— Ступай по своим делам, — отвечал тот. — Да не забудь купить «денежку», чтобы засвидетельствовать вдовушке Цуй свое почтение.
— Эта давно уже завела себе хозяина, так что старый Цзинь не у дел. — С этими словами Цзинь широкой поступью зашагал на улицу.
Плешивый торопливо собрал нужные инструменты и приготовился.
— Вы с журналистом станьте вон там, брат, — обратился он к Ли Идоу. — А то как бы не замараться.
Мо Янь посмотрел на ослов: уже без упряжи, они жались в углу, даже не пытаясь убежать или кричать, и только дрожали всем телом.
— Какой бы злой ни был осел, — комментировал Ли Идоу, — при виде Суня ему только и остается что дрожать.
С забрызганным кровью деревянным молотом в руках плешивый подошел сзади к одному из ослов и ударил его по ноге чуть выше копыта. Животное осело задом на землю. Еще один удар, теперь уже по лбу, — и осел растянулся на земле, раскинув в стороны все четыре ноги. Другой по-прежнему и не пытался убежать, а лишь упирался что было сил головой в стену, словно желая прободать ее насквозь.
Плешивый притащил железный таз и подставил под шею лежащего осла. Потом взял маленький ножик, надрезал артерию на шее, и в таз хлестнул фонтан розоватой крови.
Посмотрев, как режут ослов, Мо Янь вместе с Ли Идоу вышли на Ослиную улицу.
— Жестокое зрелище, — вздохнул Мо Янь.
— Это еще что, намного милосерднее по сравнению с тем, как это делали раньше.
— А как было раньше?
— В последние годы династии Цин одна лавка здесь, на Ослиной улице, славилась отменной ослятиной. И вот как они этого добивались. Выкапывали длинную прямоугольную траншею в земле, застилали сверху толстыми досками, а в проделанные по четырем углам круглые отверстия вставляли ноги осла, который не мог уже и шевельнуться. Затем его обдавали кипятком и сдирали шкуру. Покупатели могли выбрать мясо — любую часть, и мясник тут же вырезал понравившийся кусок. Бывало, все мясо уже распродано, а в осле еще теплится жизнь. Вот это жестокость так жестокость, верно?
— Да куда уж страшнее, — пробормотал ошеломленный Мо Янь.
— Не так давно лавка семьи Сюэ возродила этот способ умерщвления ослов, и одно время у них от покупателей отбоя не было, но вмешались городские власти и запретили эту практику.
— И правильно сделали, что запретили!
— На самом деле мясо при этом совсем и не вкусное.
— По словам твоей тещи, на качестве мяса отражается страх, который испытывает животное перед смертью, — ты сам писал об этом в одном из рассказов.
— У вас великолепная память, наставник!
— Я ел как-то «живую жареную рыбу», так она, даже когда ее готовят в подливе, продолжает открывать и закрывать рот, словно сказать что хочет.
— Примеров жестокости при приготовлении еды можно привести немало. Моя теща — спец в этой области.
— А твои тесть с тещей в рассказах и в жизни сильно отличаются?
— День и ночь, — покраснел Ли Идоу.
— Отчаянный ты человек, дружище, — восхищенно проговорил Мо Янь. — Если твои рассказы однажды опубликуют, жена и тесть с тещей тебя как пить дать зажарят!
— Лишь бы опубликовали, а там пусть хоть тушат, хоть жарят, хоть на пару варят!
— Овчинка выделки не стоит.
— Еще как стоит.
— Давай поговорим как следует на этот предмет сегодня вечером, — предложил Мо Янь. — Способностей тебе не занимать, а что талантом ты меня превосходишь, так это точно.
— Ну совсем захвалили вы меня, наставник.
4Банкет проходит в ресторане «Пол-аршина».
Мо Янь сидит во главе стола. На месте хозяина — секретарь горкома Ху. Кроме него на банкете присутствуют человек восемь важных представителей городских властей. Участвуют также Юй Ичи и Ли Идоу. Многоопытный Юй Ичи выглядит весьма солидно, Ли Идоу, наоборот, чувствует себя очень неловко и растерянно.
Секретарю Ху на вид лет тридцать пять, квадратное, как иероглиф «государство», лоснящееся жиром лицо, большие глаза, зачесанные назад волосы, представительный вид. Изъясняется он изысканно, властность проявляется у него во всем.
После трех тостов секретарь Ху заявляет, что приглашен еще на несколько банкетов, встает и уходит. Роль виночерпия берет на себя замначальника отдела пропаганды Цзинь. Спустя полчаса у Мо Яня все уже плывет перед глазами, а губы еле шевелятся.
— Замначальника отдела Цзинь… — бормочет он. — Вот уж не думал, что вы такая выдающаяся личность… Я считал, что на самом деле вы… злой демон — пожиратель детей…
На лбу Ли Идоу выступают капли пота, и он спешит прервать эти речи.
— Наш начальник отдела Цзинь на разных инструментах играет и петь мастер, — громко заявляет он. — А как он исполняет партию судьи Бао! Своим громоподобным голосом он не уступает Цю Шэнсюю![211]
— Исполните что-нибудь, начальник отдела Цзинь… — лепечет Мо Янь.
— Ну что ж, если только смеха ради! — позволяет уговорить себя тот.
Он встает, прокашливается и изумительным голосом, с руладами исполняет, не покраснев от натуги и не хватая ртом воздух, эту длинную арию из пекинской оперы про чиновника, не боящегося сильных мира сего, противостоящего разложению и призывающего к честности и порядочности. Потом прижимает ладони, сложенные в кулаки, к груди:
— Извините, если что не так!
Мо Янь шумно выражает свой восторг.
— Позвольте вопрос, наставник Мо, — обращается к нему замначальника отдела Цзинь. — Зачем нужно было мочиться в вино?
— Это, так сказать, метафора… — краснеет Мо Янь. — Стоит ли воспринимать это всерьез?
— Пью три рюмки, если наставник Мо исполнит «Сестренка, смело шагай вперед»,[212] — заявляет Цзинь.
— Я и пить-то не горазд, — смущается Мо Янь, — а петь и вовсе не умею.
— Настоящий мужчина непременно поет под вино. Давайте, давайте. Могу сначала выпить сам! — не отстает Цзинь.
Он ставит перед собой три рюмки и наполняет до краев. Потом наклоняется и делает глубокий вдох. Когда он поднимает голову, видно, что все три рюмки он держит зубами. Он медленно запрокидывает голову, ножки рюмок оказываются сверху, потом опускает ее и возвращает рюмки на место.
— Браво! — кричит один из гостей. — «Три лепестка мэйхуа»!
— Это у начальника отдела Цзиня коронный номер, наставник! — комментирует Ли Идоу.
— Просто блеск! — восхищается Мо Янь.
— Просим, писатель Мо! — обращается к нему Цзинь.
Перед Мо Янем ставят три рюмки и наполняют их.
— Ну у меня-то никаких «трех лепестков мэйхуа» не получится, — сокрушается он.
— Можно и по одной, — великодушно соглашается Цзинь. — Зачем нам ставить наставника Мо в неловкое положение.
