Зэди Смит - О красоте
Говард нажал на кнопку увеличения. Ближе, ближе, еще ближе, пока весь экран не заполнили бордовые пикселы турецкого ковра.
— Эй, па, ты чего? Дрыхнешь?
— Господи! Ты стучал?
Леви вошел и закрыл дверь.
— Я ж свой, не кто-нибудь. Ладно, скажу честно: не стучал. — Сын уселся на край стола и протянул руку к его лицу. — Что с тобой? Весь вспотел. Лоб мокрый. Ты хорошо себя чувствуешь?
Говард отмахнулся от него и спросил:
— Зачем пожаловал?
Леви неодобрительно покачал головой, но рассмеялся.
— Суров, старик! Я просто так забежал, а ты сразу: «что надо?», «что надо?»
— Значит, это дружеский визит?
— В общем, да. Захотелось посмотреть, как ты работаешь, узнать, все ли у тебя в порядке, пообщаться с умными людьми. Ты ж для меня образец для подражания и все такое.
— Хорошо. Сколько тебе?
Леви хохотнул.
— Во дает! Сурово!
Говард взглянул на маленькие часы в углу экрана.
— Ты ведь сейчас должен быть в школе?
— Ну… — Леви потер подбородок. — Формально, да. Но, понимаешь, в нашем городе есть такое правило, что температура в классе не может быть ниже эээ… определенной температуры. Какой, я не знаю, а Эрик Клир знает и носит с собой градусник. И если в классе холоднее, чем надо, можно валить по домам. И никто нам ничего не сделает.
— Находчиво, — Говард засмеялся и посмотрел на сына с нежностью и удивлением. Ну и времечко настало! Детям удается его рассмешить. Они уже сложившиеся люди, умеют шутить, спорить и вообще существуют совершенно от него не зависимо, хотя именно он пустил их в плаванье. У них собственные мысли и убеждения. И даже кожа другого, чем у него, цвета. Чудо.
— Вообще-то сыновья так не поступают, — весело сказал Говард, протягивая руку к заднему карману джинсов. — Это ограбление на рабочем месте.
Спрыгнув со стола, Леви подошел к окну.
— Снег тает. Потом опять наметет. Знаешь что, — сказал он, обернувшись. — Когда у меня будет свое бабло и своя жизнь, я уеду куда-нибудь в жаркие страны. Хоть в Африку. Плевать, что там бедно живут. Мне по кайфу, когда тепло.
— Двадцать… шесть, семь, восемь. Это все, что у меня есть, — Говард выгреб содержимое своего бумажника.
— Вот спасибо! Я сейчас совсем на мели.
— Бог мой, а твоя работа?
Помявшись, Леви выложил все как есть. Говард опустил голову на стол и слушал.
— Леви, это была хорошая работа.
— У меня новая есть! Только она не такая… регулярная. Прямо сейчас я не работаю, других дел навалом, но вскоре опять начну, потому что это знаешь что такое…
— Не говори, не надо, — прервал его Говард, закрывая глаза. — Не хочу знать.
Леви сунул деньги в задний карман джинсов.
— В общем, пока у меня с наличностью туговато. Но я верну.
— Вместе с остальными деньгами, которые я тебе еще дам.
— Говорят тебе, я работаю! А ты прикрути обогреватель, ладно? Дождешься сердечного приступа.
Он со вздохом поцеловал отца в мокрый лоб и мягко притворил за собой дверь.
* * *
Леви вразвалочку проследовал через кафедру и вышел в главный вестибюль гуманитарного корпуса. Здесь он остановился: чтобы пуститься в путь навстречу ветру, требовалась подходящая мелодия. Его окликнули. Он не сразу разглядел, кто это.
— О, Леви! Вот так встреча! Здорово! Давненько не пересекались.
— Карл?
— Он самый. Не узнаешь, что ли?
Они сдвинули кулаки. Леви нахмурился.
— Что ты тут делаешь?
— Да ты, видать, не в курсе? — Карл расплылся в улыбке и щелкнул себя по воротнику. — Я теперь тут, в колледже!
Леви рассмеялся.
— А если серьезно, без шуток?
С лица Карла слиняла улыбка. Он постучал по рюкзаку за спиной.
— Сестра тебе не говорила? Я здесь работаю.
— Где? Здесь?
— Да, на кафедре африканистики. Недавно. Сотрудником архива.
— Кем-кем? — Леви переступил с ноги на ногу. — Прикалываешься?
— Нет.
— Ты — тут — работаешь! Уборщиком, что ли?
Леви не хотел обидеть Карла. Просто вчера на марше протеста было много веллингтонских уборщиков, вот и выскочила ассоциация. Карл оскорбился.
— Нет, друг, я архив веду, а не дерьмо выгребаю. У нас фонотека, я отвечаю за хип-хоп, RB и современный урбан-рэп. Заходи, посмотришь, как у нас классно.
Леви недоверчиво помотал головой.
— Меня глючит… Давай-ка еще раз. Ты здесь работаешь?
Карл посмотрел на стенные часы над Левиной головой. Не опоздать бы на кафедру современных языков, там ему обещали перевести с французского несколько рэп-композиций.
— Что тут сложного? Да, я здесь работаю.
— Но… И тебе нравится?
— Конечно. Кое-что иногда напрягает, но на кафедре африканистики все супер. Там такое можно замутить! Кстати, я часто вижу твоего папашу. Он сидит прямо рядом с нами.
Леви, занятый перевариванием многочисленных новостей, пропустил последнее замечание мимо ушей.
— Постой, так ты больше не пишешь музыку?
Карл поправил рюкзак на спине.
— Музыку? Иногда пишу, но… Не знаю… Все эти рэпперские игры: гангста, крутые чуваки, разборки — не мое это. По-моему, рэп должен быть гармоничным. На днях зашел в «Остановку», а там все эти злобные кексы… правду рубят. Не близко мне это. Вот я и… Сам знаешь, как оно бывает…
Леви развернул жвачку и сунул в рот, не угостив Карла.
— Может, им есть из-за чего злиться, — холодно сказал он.
— Может. Слушай, брат, мне пора, у меня… кое - какие дела. Ты это, заходи к нам в библиотеку, у нас скоро будет открытый доступ, можно прийти и послушать любую пластинку. Редкие штуковины попадаются, так что заглядывай. Давай завтра после обеда. А?
— Завтра второй марш. Всю неделю будем ходить.
— Марш?
Тут открылась дверь главного входа, и перед ними на мгновение оказалась одна из самых сногсшибательных женщин, которые им когда-либо встречались. Она быстро прошла мимо них и направилась в сторону гуманитарных кафедр. На ней были узкие джинсы, розовый свитер с высоким воротником и бронзового цвета сапоги. По спине струились длинные шелковистые пряди. Леви и в голову не пришло, что это та самая девушка, которую месяц назад он видел коротко стриженную, в трауре и слезах, скромно бредущую за гробом.
— Сестренка — закачаешься! — прошептал Карл громко, чтобы девушка услышала, но привычная к подобным репликам Виктория и ухом не повела. Леви обозревал ее соблазнительный задний фасад.
— О, мой Боже… — сказал Карл, прижимая руку к груди. — Ты видел эту задницу? Друг, я в печали.
Задницу Леви видел, но ему внезапно расхотелось обсуждать ее с Карлом. Они редко общались, но в своем подростковом обожании он часто о нем думал. Вот что происходит, когда взрослеешь. С прошлого лета Леви здорово повзрослел — он и раньше это подозревал, а сейчас окончательно убедился. Пустозвоны вроде Карла его больше не впечатляли. Леви Белси перешел на новый уровень. Странно было вспоминать себя прежнего. И ужасно странно было стоять рядом с этим экс-Карлом, сдувшимся дураком, одной только видимостью настоящего братана, из которого теперь полностью испарилось все, что было в нем прекрасного, волнующего, настоящего.
Говард собрался сбегать в буфет за бубликом. Встал из-за стола и увидел: к нему посетительница. Она с грохотом распахнула, потом захлопнула за собой дверь и привалилась к ней.
— Будь добр, сядь. — Она смотрела не на него, а в потолок, словно возносила молитву. — Сядь и слушай, но ничего не говори. Я тебе кое-что скажу и уйду насовсем.
Говард свернул пальто и сел, положив его на колени.
— Нельзя так с людьми поступать, ясно? — Она по - прежнему обращалась к потолку. — Ты дважды меня обманул. Сначала выставил идиоткой на ужине. А нормально было бросить человека одного в гостинице? Ведешь себя, как ребенок, черт возьми, а у человека из-за тебя погано на душе. Нельзя так с людьми поступать.
Наконец она взглянула на него. Ее голова отчаянно дергалась. Говард потупился.
— Ты, конечно, решил, — в ее голосе слышались слезы, слова звучали невнятно, — что хорошо меня знаешь. Эх, ты! Ты узнал лишь это, — она показала на лицо, грудь, бедра. — А меня не узнал. Тебе, как и всем, нужно было вот это, — она снова трижды коснулась своего тела. — А то, что я…
Она вытерла глаза воротником свитера. Говард посмотрел на нее.
— В общем, — сказала она, — я прошу уничтожить все мои электронные письма. И я больше не буду ходить на твои занятия, так что насчет этого не беспокойся.
— Тебе не нужно…
— Ты понятия не имеешь о том, что мне нужно. Ты и про себя-то самого ничего толком не знаешь. Ладно, неважно. Нет смысла.
Она взялась за ручку двери. Эгоизм, конечно, но Говарду очень хотелось, чтобы прежде, чем уйти, она пообещала ему, что эта несчастная история останется между ними. Он встал, оперся пальцами о стол, но промолчал.
