Зэди Смит - О красоте
В лифте они поднимались одни, и Виктория ухватила его за ширинку. Номер 614. У двери она прижала его стене и набросилась с поцелуями.
— На этот раз ты не бежишь? — прошептала она.
— Нет… Подожди. Давай войдем, — сказал он, опуская карточку в щель. Загорелась зеленая лампочка, щелкнул замок. Они очутились в затхлой сумеречной комнате с задернутыми занавесками. По ней гулял холодный ветерок, с улицы доносился невнятный рокот толпы. Он пошел закрыть окно.
— Занавески не трогай. Обойдемся без зрителей.
Она скинула на пол свое желтое пальто и в пыльном
луче света предстала пред Говардом во всем великолепии юности. Корсет, чулки, трусики-танга, подвязки — все скучные детали на месте.
— Ой! Пардон! Извините, пожалуйста!
На пороге ванной комнаты с ведром в руке стояла черная женщина за пятьдесят, в футболке и тренировочных штанах. Взвизгнув, Виктория нырнула на пол за своим пальто.
— Пожалуйста, простите, — сказала женщина. — Я убираюсь… Я приду после…
— Ты что, не слышала, как мы вошли? — запальчиво поинтересовалась Виктория, стремительно выпрямляясь.
Женщина жалобно посмотрела на Говарда. Накинув пальто на плечи, как плащ, Виктория шагнула к своей жертве.
— Отвечай.
— Мой английский… Повторите, что вы сказали, пожалуйста…
На улице нарастал шум беспорядков.
— Черт побери, ты прекрасно слышала, как мы вошли. Почему ты не предупредила нас о своем присутствии?
— Простите, простите, пардон, — проговорила женщина и попятилась к выходу.
— Нет, — сказала Виктория. — Не уходи. Отвечай мне. Ау! По-английски говоришь?
— Виктория, не надо, — сказал Говард.
— Извините, простите, — лопотала горничная. Кланяясь и кивая, она открыла дверь и благополучно сбежала. Дверь медленно закрылась и защелкнулась. Они остались наедине.
— Такие моменты меня ужасно бесят, — сказала Виктория. — Ладно. Ерунда. Прости.
Она тихо рассмеялась и шагнула к Говарду. Говард сделал шаг назад.
— Мне кажется, это несколько испортило… — сказал он, глядя на Викторию.
— Тсс, — говорила та, приближаясь и скидывая пальто с одного плеча. Прильнула к нему, мягко надавила бедром на пах. Говард подготавливал избитую фразу, она отлично подошла к пальто, корсету, подтяжкам и тапочкам с пушистыми носами, которые Виктория принесла с собой в школьной сумке.
— Прости, я не могу!
10
— Это очень просто. Я сохранил все картины на жестком диске. Тебе осталось только выстроить их в том порядке, в каком они понадобятся на лекции, и вставить, тоже по порядку, цитаты или диаграммы, как в обычном текстовом файле. А затем мы переведем это в нужный формат. Смотри. — Смит Дж. Миллер перегнулся через Говардово плечо и дотронулся до клавиатуры. Дыхание у него было младенческое: теплое, чистое, свежее, словно парное. — Щелкаем и перетаскиваем. Щелкаем и перетаскиваем. А можно брать исходники из Интернета. Видел, я сохранил ссылку на сайт про Рембрандта? Там есть все нужные картины в хорошем разрешении. Годится?
Говард молча кивнул.
— Схожу пообедаю, а потом вернусь, заберу у тебя файл и перегоню в Power Point. Годится? За этими технологиями будущее.
Говард уныло смотрел в монитор.
— Говард, — Смит положил руку ему на плечо, — лекция будет отличная. Приятная атмосфера, маленькая приятная галерейка, все свои. Попьем вина, поедим сыра, послушаем лекцию — и по домам. Все пройдет как по маслу, на профессиональном уровне. Не волнуйся. Ты читал лекции миллион раз. А в этот раз тебе чуток поможет мистер Билл Гейте. Ладно, к трем вернусь за материалами.
Смит сжал на прощание плечо Говарда и подхватил свой тощий портфель.
— Постой… — сказал Говард. — Мы приглашения разослали?
— Еще в ноябре.
— Берчфилд, Фонтейн, Френчу…
— Говард, мы пригласили всех, кто для тебя важен. Все готово. Ни о чем не волнуйся. Нам только с программой закончить, и хоть сейчас в путь.
— А жену мою ты позвал?
Смит переложил портфель в другую руку и в замешательстве посмотрел на начальника.
— Кики? Говард, прости… Я, как обычно, отправил приглашения коллегам, но если ты дашь мне список своих друзей и близких…
Говард отмахнулся.
— Что ж, тогда пока, — отсалютовал Смит. — Я свою часть работы сделал. Буду в три.
Он ушел. Говард побродил по открытому Смитом сайту. Нашел список полотен и щелкнул мышкой на «Портрет старейшин суконного цеха», более известный как «Синдики». На картине изображен стол, за которым расположились шестеро голландцев в черных одеждах, все примерно Говардова возраста. В семнадцатом веке в обязанности амстердамских суконщиков входила оценка образцов ткани. Старейшин назначали ежегодно, от них требовалось умение определить однородность окраса и качество материи. Стол, за которым сидят синдики, покрыт турецким ковром. На освещенных участках Рембрандт тщательно прописывает его насыщенный винный цвет, замысловатый узор золотого шитья. Люди на картинах представлены в разных позах, их лица обращены к зрителю. За четыреста лет вокруг этого полотна навертелась целая история, с деталями и подробностями. Считается, что художник изобразил собрание пайщиков; старейшины, как на современных групповых обсуждениях, сидят на возвышении, внизу находятся невидимые нам участники собрания, один из которых только что задал суконщикам сложный вопрос. Рембрандт сидит чуть поодаль от спросившего и зарисовывает сценку. Под его кистью лица торговцев обретают индивидуальность, каждое из них отражает несколько иное отношение к затронутой проблеме. Судя по всему, вопрос заставил синдиков задуматься. Они являют собой воплощенную рассудительность — взвешенную, разумную, благодушную. Такова традиционная версия искусствоведов.
Ниспровергатель авторитетов Говард отметает эти глупые домыслы. Откуда нам знать, что за рамой картины? Какие участники собрания? Какой вопрос? Какая рассудительность? Чепуха это, общепринятая сентиментальщина! Думать, заявляет Говард, будто на полотне запечатлен реальный момент, — анахроничное, растиражированное заблуждение. Все это псевдоисторические бредни, вдобавок с неприятным религиозным налетом. Нам хочется думать, будто синдики — волхвы, мудрые судии тех воображаемых зрителей, исподволь оценивающие и нас с вами. Но в действительности ничего этого на картине нет. А есть шесть богачей, которые позируют для портрета и хотят — требуют, — чтобы их запечатлели в виде обеспеченных, успешных, высоконравственных людей. Рембрандт (получивший за свои труды приличное вознаграждение) просто им угождает. Синдики ни на кого не смотрят, им не на кого смотреть. В данной картине мастер всего лишь упражнялся в передаче художественными средствами атмосферы власти и богатства — причем в результате, по мнению Говарда, вышла отталкивающая карикатура. Так ораторствует Говард. За много лет он столько раз это повторил и написал, что уже забыл, откуда изначально почерпнул свое мнение. Надо будет для лекции кое-что перелистать. От этой мысли на него наваливается усталость. Он обмякает в кресле.
Портативный обогреватель в кабинете жарит вовсю, горячий, плотный воздух словно придавливает Говарда. Щелкая мышкой, Говард увеличивает изображение до размеров экрана. Смотрит на мужчин. За окном тают и истекают каплями сосульки, два месяца украшавшие карнизы. Снег во дворе съеживается, открывая оазисы травы, но радоваться пока преждевременно: еще будут снегопады. Говард разглядывает мужчин. В коридоре, отмечая час, звенит звонок. Слышен лязг трамвая, ловящего над собой провода, пустопорожняя болтовня студентов. Говард смотрит на мужчин. История сохранила имена некоторых из них. Говард смотрит на Волкерта Янса, меннонита и собирателя диковин. Смотрит на Якоба ван Лоона, суконщика-католика из лавки на углу улиц Дам и Калверстраат. Йохем ван Неве похож на спаниеля, у него располагающее лицо и добрые глаза, Говарду он даже нравится. Сколько раз глядел Говард на этих мужчин? Впервые он увидел репродукцию картины в четырнадцать лет — в школе, на уроке МХК. Он страшно удивился и перепугался, обнаружив, что синдики смотрят прямо на него, их глаза, как выразился учитель, «следуют за вами по всему классу»; при этом, когда Говард пытался сам смотреть на синдиков, он не мог поймать их взгляд. Говард смотрел на мужчин. Мужчины смотрели на Говарда. В тот день, сорок три года назад, он был неотесанным умником с перепачканными коленками и крутым нравом, красивым, одухотворенным волчонком без роду без племени, но с большими амбициями, — таким Говарда Белси видели и судили синдики в тот день. Каков их приговор сейчас? Говард смотрел на мужчин. Мужчины смотрели на Говарда. Говард смотрел на мужчин. Мужчины смотрели на Говарда.
Говард нажал на кнопку увеличения. Ближе, ближе, еще ближе, пока весь экран не заполнили бордовые пикселы турецкого ковра.
